Перед вами два исторических романа замечательного русского писателя Валериана Яковлевича Светлова (1860–1934).
В увлекательнейшем произведении "из времен царствования Алексея Михайловича" "При дворе Тишайшего" В. Я. Светлов сумел увидеть историю по-новому, настолько интересно воссоздать жизнь людей того времени, с их радостями и горестями, переживаниями и раздумьями, что целая эпоха предстает перед читателями так, будто она раньше была ему неведома.
Несколько поколений вглядывались в Кунсткамере в черты лица женщины, голову которой столь безбожно долго сохраняли для обозрения, и с интересом познакомились бы с тем, как представил писатель в романе "Авантюристка" жизнь этой преступно известной фрейлины петровского времени.
Содержание:
При дворе Тишайшего 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 29
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 51
Авантюристка 67
ПРОЛОГ. Таверна "Голубая Лисица" 67
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Озеро смерти 75
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Немезида 90
Послесловие 104
Примечания 106
Светлов Валериан Яковлевич
При дворе Тишайшего
Авантюристка
При дворе Тишайшего
Исторический роман из времен царя Алексея Михайловича
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. Встреча
Зима 1657 года выдалась удивительно теплая, и праздник 21 декабря удался как нельзя лучше. За четыре дня до Рождества Христова москвичи праздновали память чудотворца Петра, первого митрополита, поселившегося в Москве и давшего ей величие.
Уже 19-го числа патриарх явился к царю во дворец, чтобы звать его и старшего царевича; на торжество приглашалась также и вся знать. 21 декабря выдался ясный и солнечный день; легкий морозец, непохожий на обычные рождественские стужи, пощипывал щеки москвичей, торопливо сновавших с праздничными хлопотами по улицам. Народ валил в Кремль, в Успенский собор, где был царь со всеми своими боярами и где обедню служил сам патриарх Никон.
Все были весело настроены и одеты по-праздничному. Ратники забыли, казалось, на время свою вражду к городскому классу и перекидывались с посадскими шутками и прибаутками, кто не спеша, а кто почти бегом стремясь к высокой белокаменной стене Кремля.
- Эй, берегись, служилый! - гаркнул с широких розвальней рыжий детина, гикая и помахивая плеткой.
Служилый едва успел отскочить в сторону, хватив кулаком лошадей… Великолепной масти пара гнедых взвилась на дыбы и шарахнулась на шедших обок проезжей части улицы, но опытная рука возницы таки-удержала… Двоих лишь откинуло в сугроб- и теперь с бранью они барахтались в нем.
В это время из розвальней вышел боярин огромного роста, широкоплечий, с черными, сумрачно сдвинутыми бровями; одет он был в соболью шубу, а на его голове была высокая шапка. Маленькие серенькие глазки злобным взглядом окинули толпу и, остановившись на смельчаке служилом, загорелись, как у волка при виде добычи.
- Это ты осмелился тронуть моих коней? - подступая медленной, тяжелой походкой к высокому стройному стрельцу, спросил он.
Тот, немного струхнув, молча смотрел своими большими голубыми глазами грозному боярину в очи. Легкий пушок покрывал его верхнюю губу и выдавал его юный возраст.
- Молокосос! - разъяренно крикнул боярин. - Не знаешь али, чьи кони?.. - и увесистая пощечина огрела побледневшее было лицо стрельца. Он пошатнулся, схватился за щеку… потом- за висевший на поясе нож… Но боярин перехватил его руку и стиснул ее так, чтобы - на колени стрелец встал, будто прощения попросить… Гот застонал, а все же боком упал… не на колени.
- Эх, боярин, зачем так… парня? - тихо в наступившей тишине попенял кто-то из прохожих. - Оно ведь… и его обиду понять можно.
Боярин оглянулся - и столь зловещ и страшен был его взгляд, что возмущение, собравшее толпу, потупилось ниц…
- Кто говорил?.. - скрипучим голосом спросил боярин.
Все молчали. Стрелец встал и растирал себе руку. Капли холодного пота катились по его высокому белому лбу, на котором слиплись густые русые волосы; его шапка все еще валялась на земле…
- Кто говорил? - повторил свой вопрос боярин. - Кто пожалел другого, а себя забыл? Али не знает, кто я?
- Как не знать… - сказал кто-то, уже другой, со вздохом. - Кому не ведом князь Григорий Сенкулеевич Черкасский!
Боярин, как раненый зверь, кинулся вперед при этом возгласе-вздохе… Но толпа раздалась перед ним, и он очутился лицом к лицу с человеком, вид которого не имел ничего общего ни со служилым, ни с купцом, ни с посадским; этот человек с любопытством смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену. По лицу и по одежде это был иноземец.
Невысокого роста, стройный, тонкий и гибкий, как молодая девица, он был черноволос и смугл лицом. Крупные белые, как жемчуг, зубы виднелись из-под длинных черных усов; его большие черные, словно маслины, глаза, подернутые выражением неги и ласки, сверкали теперь неукротимой отвагой и веселым задором. Длинный суконный казакин светло-голубого цвета, плотно стянутый у талии серебряным кушаком и украшенный на груди золотыми газырями с драгоценными камнями, резко бросался в глаза своим оригинальным покроем и богатством.
Москвичи уже знали, что эти длиннополые, тонкие и гибкие люди - грузины, понаехавшие в Москву еще с 1653 года с челобитной к царю Алексею Михайловичу. Все они были знатного рода - по крайней мере сами себя считали таковыми, а по одежде нельзя было отличить одного от другого. Все носили одинакового вида кафтаны, лишь разных цветов; только по богатству отличались их газыри; у кого - серебряные, у кого - золотые с камнями или без них.
Юноша, на которого налетел князь Черкасский, по-видимому, был богат и знатного рода; это сейчас же смекнул строптивый и гордый князь и немного поубавил тона; однако все еще со сдвинутыми бровями он повторил свой вопрос:
- Это ты мне указ давал, чего мне не надлежало делать?
Он был уверен, что грузин не поймет его, а для толпы он все-таки сохранит свое грозное обличье…
Грузин промолчал, а князь, поощренный этим молчанием, усмехнувшись, прибавил:
- Только ведь ты, собачий сын, на православном языке не говоришь.
Грузин побледнел и, схватившись за рукоятку великолепного кинжала, висевшего на его поясе, громко и резко, гортанным звуком, ответил на русском языке, в котором слышался легкий кавказский акцент:
- Кто ты, я не знаю, что смеешь так говорить, а кто из нас собачий сын- ты или я, - скажет тебе мой кинжал!..
Князь Черкасский усмехнулся, скинул на руки своему холопу шубу и стал засучивать рукава кафтана. Потом вытянул вперед обросшую черными волосами руку и вызывающе посмотрел на грузина… Очевидное это было для всех приглашение на кулачный бой.
Но грузин стоял как бы в недоумении…
- Ты чего ж, щенок, ждешь? - весело крикнул князь, предвкушая легкую победу над тоненьким кавказцем. - Али испугался?
И только тогда грузин встрепенулся и проговорил:
- Да где же у тебя кинжал?
- На кинжалах хочешь? - ухмыльнулся князь. - Нет, басурманишка, мы в честном бою силушкой с тобой померяемся. Выходи, что ль, нечего дурака валять!
Грузин с недоумением пожал плечами и оглянул толпу… Народа осталось немного. Колокола перестали звонить; в церквах уже шла обедня, и на улицах почти прекратилось движение. Вокруг князя и грузина остались только страстные поклонники кулачного боя, холопы князя да еще несколько человек, давно знавших, судя по злым выражениям их лиц, о свирепом нраве последнего. Среди них стоял и пострадавший стрелец… Как вдруг очутился он возле грузина и шепнул ему:
- Давай! Ты вон какой махонький- угоди-ка ему кулаком под самое брюхо!
Грузин опять пожал плечами и крикнул нетерпеливо топтавшемуся на месте князю:
- Выходи с оружием, а то не буду биться!
Князь побледнел от злости. Он был страстным любителем кулачных боев и прямо-таки выискивал случаи, где бы мог показать свою удаль и телесную силу. И вдруг такой представившийся ему случай ускользал из его рук. Было на что разозлиться. Однако князь во что бы то ни стало решил заставить своего противника вступить с ним в единоборство без оружия, которого он не терпел уже потому, что совершенно не умел владеть им.
- Ах ты, курицын сын! - заревел он, подступая к грузину. - Тебе оружие надо? Накося! - и он замахнулся кулаком на грузина…
Но тот с удивительной ловкостью увернулся от удара, который, наверно, был бы для него смертельным, как вдруг- и когда только успел он выхватить кинжал из ножен? - вонзил его в быкообразную шею своего противника…
Это случилось так внезапно и быстро, что все ахнули.
Князь, зарычав, как дикий зверь, медленно стал опадать всей свой огромной могучей тушей на землю. Золотая рукоятка кинжала сверкала на зимнем солнце, а красный рубин, вделанный в нее, переливался кровавыми огнями. Князь сам имел еще достаточно сил, чтобы, охватив кинжал, отшвырнуть его от себя. Но из его глубокой раны уже хлынула на белый снег широким потоком темная кровь.
- Лови… лови… изменника! - прохрипел князь и тут же потерял сознание.