* * *
Годы спустя Лиля вспомнила эти слова Шепилова и только тогда поняла вопрос Павла про помощь. В их с Влатко судьбе эта "помощь" сыграла роковую роль.
18. Случай после распределения
Получив паспорт, Лиля решила устроить дома прощание с друзьями и стала их обзванивать. Все сразу радостно откликнулись. Только одна подруга, маленькая и хрупкая Аня Альтман отказалась:
- Спасибо, Лилечка, но я не могу прийти.
Аня была самой застенчивой, самой робкой на курсе, неловкой в движениях, ее так и прозвали - "качающаяся былинка". Говорила она тихим голоском с мягким грассирующим "р". На лабораторных занятиях часто что-нибудь переворачивала, делала ошибки, расстраивалась и сама о себе шутливо говорила: "Тридцать три несчастья". Многие девушки к концу учебы имели любовников, женихов или мужей, только Аня оставалась робкой недотрогой.
И вот эта робкая тихоня пришла в комиссию по распределению выпускников на работу (каждый выпускник обязан был отработать не менее трех лет там, куда его распределят).
Для молодых врачей перспектива начинать работу в тяжелых условиях провинции да еще с очень низкой зарплатой была пугающей. Кто мог, цеплялся за связи в Москве. А Аню посылали в Магадан.
Как ни робела она перед важной комиссией, но все-таки попыталась слабо возразить:
- А нельзя ли где-нибудь поближе к Москве?
Председатель комиссии, заместитель министра здравоохранения Николай Виноградов строго спросил:
- Почему? Ваш долг гражданина ехать туда, куда вас посылает комиссия.
Другие члены комиссии сидели молча. Аня еще больше оробела и взмолилась:
- Я понимаю, но у меня мама больная, мы живем вдвоем, и я не могу ее бросить. Как я могу оставить ее одну?
- Пусть ваш отец за ней ухаживает.
- Папа погиб на фронте во время войны.
Небольшое замешательство среди членов комиссии. Виноградов угрюмо решает:
- Ну, так возьмите маму с собой.
- Но я не могу везти ее с собой в тяжелые условия, это ее убьет… - в голосе Ани звучали слезы.
- Что значит "тяжелые условия"? Это тоже Советский Союз, там тоже наши люди живут. И вы устроитесь. Подписывайте.
Выйдя в коридор, Аня разрыдалась. Все кинулись к ней:
- Что?
- Ой, Магадан….
Аня рыдала:
- Опять мои тридцать три несчастья. Как я могу бросить больную маму одну?
- Ты говорила об этом?
- Говорила, а председатель ответил: там тоже живут люди. Ой, что мне делать?..
Практичный Гриша Гольд, который сумел остаться в Москве, спросил деловито:
- Ты подписала направление?
- Подписала.
- Ну и дура. Надо было упереться: не подпишу!
- Как я могла не подписать? Они там все такие важные.
Ребята понимали: не в робкой натуре тихони Ани было упираться. Саша Калмансон заключил:
- Стая серых волков-антисемитов напала на робкую еврейскую козочку и послала ее в Магадан.
Никто не улыбнулся, все жалели Аню. Гриша Гольд строго поучал:
- Иди в Министерство здравоохранения и проси, чтобы тебе изменили направление.
- Ой, я даже не представляю, кого просить.
- Иди прямо к главному - заместителю министра по кадрам.
- Ой, так он же как раз и есть председатель комиссии. Я его боюсь. Он такой важный и злой. Я даже не знаю, что мне надо ему говорить.
- Говори опять все, как есть.
- Я не хочу с ним говорить, я боюсь его. Да он меня и не примет.
- Не валяй дурака. Это твой единственный шанс. Иди и сиди у него в приемной целыми днями, добивайся.
- А когда примет, я ведь растеряюсь. Я не умею…
- А ты плачь побольше. Начальники не любят женских слез, сразу расслабляются. Тогда он перепишет тебе направление.
- Куда? Я не хочу уезжать из Москвы.
- Этого ты ему не говори, он обозлится. Просто проси и плачь, даст что-нибудь поближе.
И ют выпускники уже получили дипломы и собирались уезжать, а Аня все ходила на прием к Виноградову, робко сидела в приемной, но не могла добиться, чтобы он ее принял, секретарша говорила, что он занят на заседаниях.
Все сокурсники считали, что с Аней поступили несправедливо, переживали за нее, спрашивали, не удалось ли ей получить другое направление. Нет, пока не удалось…
Она похудела, побледнела, ослабла и была в страшно подавленном состоянии. И вдобавок мама каждый день настойчиво наставляла ее:
- Иди, проси, добивайся, не уходи, пока не добьешься.
* * *
Министерство здравоохранения, располагающееся в Рахмановском переулке, давно было сборищем бездушных карьеристов и взяточников. Все имели дипломы, но врачами не работали, а занимали посты с хорошими зарплатами (в три-четыре раза больше врачебных) и перспективой карьерного роста.
Николай Виноградов был известен как взяточник из взяточников: управляя кадрами, он раздавал должности и устраивал в институты за деньги и дорогие подарки.
Наконец через два месяца Виноградов принял ее. В тот день она пришла домой поздно, совсем подавленная. Мама глянула и спросила:
- Что, замминистра опять не принял тебя? Или отказал?
- Он разрешил. - Аня бросила на стол подписанную им бумагу, добавила: - Он переписал мне назначение в Серпухов, это сто километров от Москвы.
- Так это же близко! Это очень хорошо, ты будешь приезжать на электричке, я буду ездить к тебе. Я надеюсь, ты его поблагодарила.
- Да, я его отблагодарила, - сказала девушка сквозь зубы, роняя слезы.
Мама не поняла, почему она плачет.
* * *
Аня робко сидела в приемной в надежде, что он все-таки примет ее. Каждый раз, когда он появлялся, она вскакивала и хотела уже открыть рот, во он только мельком бросал на нее быстрый взгляд и проходил мимо. Наступил момент, когда она уже обязана была ехать в Магадан, ее могли судить за неявку на работу. Тогда она решила, что будет сидеть и ждать его хоть до полуночи.
И вот в тот самый день, когда Лиля наконец получила загранпаспорт, секретарша Виноградова ушла под конец рабочего дня, Аня все еще грустно сидела одна в приемной. Он пришел с позднего заседания, остановился возле нее:
- Вы опять здесь? Вы одна?
Аня вскочила и робко пролепетала:
- Я к вам насчет моего распределения…
Он смерил ее внимательным взглядом:
- Что ж, проходите в кабинет.
Аня присела на краешек стула и начала объяснять, всхлипывая. Виноградов смотрел на нее, не перебивая. Она быстро-быстро тараторила тихим голосом:
- Я не прошу оставить меня в Москве, но поймите, я просто не могу уехать так далеко от больной мамы. Знаю, большинство еврейских ребят и девушек распределили по всей стране, но только меня одну посылают так далеко.
Он поморщился:
- Причем тут еврейская национальность?
- Я только хотела сказать, что выпускников-евреев распределяют похуже…
Повисла пауза, и вдруг Виноградов спросил:
- Хотите чаю?
Она не поняла вопроса и хотела продолжать свое. Но он приветливо улыбнулся:
- Я спрашиваю, вы чаю хотите? Пойдемте ко мне в комнату отдыха и там продолжим разговор.
К кабинету примыкала небольшая комната с диваном и чайным столиком. Он слегка нажал ей на плечи и усадил на диван. Со слезами на глазах она продолжала:
- Поверьте, мама очень больна… я не могу ее оставить…
Пока Аня лепетала, он налил в стаканы чаю и незаметно запер дверь, потом сел рядом, вплотную к ней. Аня осторожно отодвинулась и продолжала говорить. Она на него не смотрела сквозь набежавшие слезы.
- Да вы пейте чай.
И вдруг девушка почувствовала, как его рука легла на ее колено. Она не поняла - зачем, почему? Только инстинктивно замерла от страха и сжала колени. Он погладил ее по голове, приблизил лицо, а рука между тем скользнула под юбку:
- Ты хочешь, чтобы я переписал тебе направление? Тогда будь хорошей девочкой, послушной.
У Виноградова уже была разработана тактика такой взятки: к нему не раз приходили молоденькие докторши с такой же просьбой, и некоторые из них охотно и просто отдавались ему за изменение направления. И на этот раз ему представился удобный случай: девчонка должна пойти на все.
Прежде чем она поняла, что происходит, массивный, сильный мужчина уже навалился на нее. Аня была еще девственницей, не знала мужских ласк. Она только слаба пискнула:
- Ой, что вы!.. Не надо… Прошу вас…
Ни оттолкнуть его, ни вырваться она не была в состоянии, оставалось одна защита - укус. Но он зажал ее рот грубым поцелуем так, что ей стало трудно дышать. Одной рукой он подхватил ее под поясницу, прижимая к себе, а другой с силой стаскивал с нее трусы и раздвигал ноги. Она почувствовала себя совершенно беззащитной, ослабела, отвернулась, закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы не кричать от боли…
Поднявшись, он еще с минуту плотоядно любовался ее телом: платье и бюстгальтер задрались до шеи, когда он лапал ее груди. Заметив из-под ресниц, как он смотрит на нее, Аня в ужасе сжала ноги и повернулась на бок.
А Виноградов не спеша застегивал брюки и ухмылялся:
- Ну, видишь, не так уж это страшно. Ты не забеременеешь, не бойся - я в тебя не кончал. Приведи себя в порядок, в кабинете я перепишу твое направление.