По причине возводимого "буфета" Лука Семенович проводил вечера в комнате Улановых. Работать молча не умел и ждал момента, чтобы вовлечь соседа в разговор.
- Удивляюсь я на тебя, Сергей Николаевич, - начинал он. Вынимал из-за уха карандаш и проводил по обструганной дощечке линию, - работаешь в столовке, а на ужин у тебя опять картошка с капустой. На мясо, тут это, не заработал, значить?
- Выходит, не заработал, - иронически поглядывал на Луку Сергей Николаевич.
- Честный, значить, - прикладывал мастер дощечку к нужному месту, - Это хорошо. В заграницах, тут это, все люди честные.
Лука Семенович откладывал дощечку в сторону, сметал золотые стружки, открывал со стуком заслонку и кидал их жменями в печь. Стружки мгновенно схватывались, печка начинала гудеть. Лука Семенович брал рубанок, начинал строгать новую доску и продолжал рассуждать на заданную тему.
- В заграницах, тут это, оно как? - и сам отвечал, - в заграницах воровать не выгодно. Там у каждого своя собственность. Скажем, здесь - мое, - отставлял он рубанок и складывал полукружием натруженные, сплошь в заусенцах пальцы, - а здесь, скажем, твое. Тут это, я к тебе воровать не пойду. Посколь, если скажем, я у тебя уворую, - ты ко мне пойдешь воровать. И что из этого, тут это, получится? Ничего хорошего не получится, а останется от твоей заграницы один пшик.
Сергей Николаевич тряс плечами от сдерживаемого хохота и в свою очередь задавал вопрос:
- А у нас воруют?
- И-и-и! У нас. У нас, тут это, друг ты мой, Сергей Николаевич, еще как воруют. Знай, держись. Потому как ни моего, ни твоего, тут это, ничего нет. Все общее.
- Так это же хорошо.
- Чего хорошего? - пожимал плечами Лука Семенович и снова брался за карандаш готовить в распил следующую доску, не далее как сегодня тихо изъятую им из забора соседней стройки. - Ты погоди, Сергей Николаевич, обживешься, проникнешь в самую суть, сам увидишь, как оно и что. Ты по нашим меркам советский, тут это, гражданин еще молодой. Дите малое ты пока, дорогой ты мой Сергей Николаевич.
Со временем Сергей Николаевич в кое-какую суть проник, и это заставило его свернуть с намеченного пути и идти искать счастья в совершенно иной области применения своих способностей по части заработка на хлеб насущный.
Маленький коллектив столовой Брянстройтреста принял Сергея Николаевича хорошо. Со старшей официанткой Катей, прошедшей войну, потерю мужа и старшего сына, он поладил. Катя относилась к нему очень уважительно. Особенно пленяла привычка этого заграничного, такого культурного человека величать ее по имени-отчеству и, вопреки сложившейся традиции, на "вы". Такое величание как бы уравнивало в правах простую официантку и заведующую столовой, дородную, обтянутую шерстяным изумрудно-зеленым платьем Евдокию Петровну.
В отношениях с новым шеф-поваром Евдокия решила этот сложный вопрос не поднимать, сама ни разу его не "тыкнула", просто по имени не назвала. И вовсе не из страха потерять золотого работника. С Сергеем Николаевичем фамильярничать не получалось. С другими получалось, с ним нет. Почему - непонятно, а вот не получалось и все.
Был в штате столовой еще один тип, дядя Толя Сидоркин. Помощник шеф-повара. Существо совершенно забитое, приниженное, с резиновым каким-то, трухлявым лицом. При случае дядя Толя мог так далеко вытянуть губы, что, казалось, вот-вот достанет ими до кончика носа.
Были еще две поварихи, были совсем молоденькие подавальщицы, девочки-судомойки, народ неунывающий, веселый по молодости. Была уборщица тетя Аня. Все эти женщины находились на вторых ролях, и подробно рассказывать о них не стоит, хоть у каждой, наверное, была своя судьба, свои радости и невзгоды.
Что в новой работе не просто удивляло, изумляло Сергея Николаевича, так это необходимость взвешивать на весах каждую котлету в сыром и готовом виде; каждую порцию пюре или мятого гороха, или гречневой каши, не говоря о полагающихся к гарниру добавках в виде винегрета или квашеной капусты. Дотошные взвешивания отнимали страшно много времени и действовали на нервы. Но, раз положено, Сергей Николаевич покорно бросал на весы комочек фарша, прибавлял или убавлял щепотку в зависимости от показаний стрелки.
В перерыв обедали столовским, это было официально разрешено. Все, кроме важной Евдокии Петровны (Катя подавала ей в кабинет), усаживались за самый большой стол, и резиновый дядя Толя неизменно начинал просить Сергея Николаевича научить его материться по-французски. Тут его приниженность словно рукой снимало. Сергей Николаевич такому желанию удивлялся и уверял Сидоркина, что у французов нет мата в русском понимании этого явления. Тот не унимался и ободряюще толкал локтем в бок:
- Ну же, ну, Сергей Николаевич! Ну, матюкнись по-французски!
Наконец, Сергей Николаевич не выдержал и вручил ему для обихода несколько слов. Узнав значение французского "мерд", дядя Толя разочарованно растянул рот до ушей, отчего они у него явственно зашевелились, и протянул:
- Фу, что за дела! "Говно" это у нас не ругательство. Слабаки твои французы.
Сам он сыпал в душу, в мать, забывая о присутствии женщин. Евдокия Петровна время от времени обрывала его:
- Придержи язык, Сидоркин, противно.
Дядя Толя приниженно умолкал, после начинал снова, вызывая у Сергея Николаевича чувство, близкое к тошноте. Но работником Сидоркин был добросовестным, никаких других претензий предъявить ему было невозможно.
Прошел месяц со дня вступления Сергея Николаевича в должность. Однажды вечером, когда почти все уже разошлись по домам, а сам он замешкался, к нему подошла Катя и положила на край стола небольшой сверток.
- Это вам, - сказала она.
- Что это? - спросил Сергей Николаевич и развернул бумагу.
В пакете оказалось шесть штук котлет.
- Что это? - переспросил он и отодвинул от себя котлеты.
- Что, что, - поддразнила его Катя, - от раздачи сегодня осталось, вот что!
Тогда он понял.
- Екатерина Ивановна, - не зная, куда деть глаза от невыносимого стыда, тихо проговорил Сергей Николаевич, - давайте договоримся: это в первый и в последний раз. От раздачи остаться ничего не могло, вы прекрасно знаете. И впредь тоже не будет оставаться. Уберите.
Лицо Катерины Ивановны пошло красными пятнами. Под пристальным взглядом странного шеф-повара она сложила котлеты в судок и унесла в раздаточную. Потом он слышал, как она ушла. Прозвучали ее шаги, хлопнула дверь на тугой пружине. Он постоял некоторое время посреди пустого зала с накрытыми застиранными скатертями столами, приходя в себя. Потом сдал ключи ночному сторожу и тоже ушел, униженный и злой.
- Может быть, они хотели тебя проверить? - высказала догадку Наталья Александровна.
Такое предположение еще больше расстроило Сергея Николаевича, он пожал плечами и уткнулся в газету.
- Нет, подожди, - не унималась жена, - откуда они все же взялись эти котлеты?
Сергей Николаевич шумно свернул газетный лист и, прищурившись, стал смотреть в сторону темного окна.
- Тут возможны два варианта, - заговорил он после некоторого молчания, - первый - кто-то не доел и оставил на тарелке. Но по нынешним временам это маловероятно.
Он снова замолчал и потянулся к газете.
- Подожди, - остановила его руку Наталья Александровна, - а второй вариант?
- Тебя это так интересует? - быстро глянул на нее Сергей Николаевич и так же быстро опустил глаза, - вероятнее всего, кто-то за моей спиной добавляет в фарш лишнюю порцию хлеба. Уже после этого идиотского взвешивания, - он замотал головой, - и отстань, без тебя тошно.
Ему вдруг представилось, что с этого момента придется за всеми следить, подсматривать, а иначе ведь и нельзя после такой истории. Захотелось раз и навсегда оставить поварское дело. Но въевшийся в поры привычный страх остаться без работы пока останавливал его. Еще через месяц произошло событие, укрепившее в нем это желание. А пока жизнь шла своим чередом, и только однажды Сергей Николаевич был выбит из колеи.
В тот день за работой, за хлопотами Сергей Николаевич не заметил, чтобы в кабинет Евдокии Петровны входил кто-либо посторонний. Но когда она через Катю срочно вызвала его к себе, именно посторонний и находился там, сидя в единственном на всю столовую кресле заведующей.
Лишь только Сергей Николаевич появился на пороге, Евдокия, повинуясь легкому кивку незнакомца, вышла. Сергей Николаевич посторонился, она, не взглянув на него, прошествовала мимо, обдав волной удушливо сладких духов.
Сергею Николаевичу предложили сесть. Он сел и сразу увидел подсунутое чуть ли не к самому носу удостоверение. Прочесть удостоверение Сергей Николаевич не успел (документ ловко прибрали) и обратил к незнакомцу любопытствующее лицо.
Молодой человек, а человек этот был, несомненно, молод, спросил, действительно ли является, представший перед ним шеф-повар столовой, Сергеем Николаевичем Улановым и попросил предъявить паспорт.
Паспорт был предъявлен, молодой человек небрежно взглянул, сказал, что Уланов С. Н. может пока оставить его у себя и что у одного товарища должен произойти конфиденциальный разговор с означенным Улановым. Для этого они сейчас проследуют в одно место. Как только разговор завершится, Уланов С. Н. получит разрешение вернуться к прерванной работе.
Сергей Николаевич попросил задержаться на минуту, чтобы дать некоторые указания помощнику, но молодой человек сказал, что этого не требуется, так как все нужные распоряжения сделает заведующая. Сергею Николаевичу ничего не оставалось делать, как отправиться вслед за своим провожатым.
В полном недоумении он сел в серую легковую машину. Она находилась неподалеку от столовой, и сразу тронулась с места.