- А я трусики пощупаю, мокрые или нет, и узнаю, что ты купалась.
Бедная мама. Первое, что сделало ее единственное чадо - убежало на речку с девчонками.
Да и долго ли бежать, с горки спустился, и ты на берегу. А трусики… так ведь купаться можно и голышом. Если, конечно, нет рядом мальчишек. Но мальчишки, как правило, предпочитали переплывать на другой берег. Там, над водой, на толстой, вытянутой ветке прикреплен был прочный трос с поперечной палочкой-держалкой на конце. Пацаны по очереди хватались за держалку, разбегались, и с тарзаньими криками летели чуть не до середины реки. Разжимали руки и бухались в воду.
Ника не умела плавать. Она, касаясь руками дна, била изо всех сил ногами по воде, делала вид, будто плывет. Такое передвижение вдоль берега называлось "по дну ракушки".
Накупавшись до гусиной кожи, стуча зубами, Ника выскакивала на прибрежную траву. Аккуратно, чтобы не испачкать, надевала трусики и ложилась загорать. Она всякий раз недоумевала, отчего мать так за нее боится.
Наталья же Александровна была совершенно права. Донец река коварная. Омуты, водовороты, невидимые коряги. Зацепишься, нырнув, и больше тебя на этом свете живым не увидят. Не то, что дети, взрослые тонули запросто. Но об этом Ника почему-то не думала.
После купания Ника вела девочек к себе. Четыре подружки поднимались по тропинке, перелезали через невысоко протянутую проволоку, и оказывались в конце участка Алевтины Ефимовны, среди невысоких вязов и кустов боярышника.
Договаривались играть в дочки-матери. Старшая девочка Инна приказывала Нике:
- Вынеси игрушки.
Ника бежала домой, набирала в подол кукол, мишек, что под руку попадет, тащила под вязы. Здесь же Нику просвещали. Известно, про какие такие секреты взрослых толкуют девочки в этом возрасте.
Иногда Ника заводила подружек в дом, но эти посещения в корне пресекла Алевтина Ефимовна. При случае сказала Наталье Александровне:
- Вы проследите за этими подружками, Одна девочка, кажется Инна, говорят, вороватая.
Наталья Александровна посмотрела и пришла в ужас. Не только вещи Ники, пропали дорогие ее сердцу безделушки, единственная нитка бус, авторучка с золотым пером.
Алевтина посоветовала пойти к Инниной маме, через два дома, напротив.
- Что вы, что вы, - запричитала, заохала мамаша, - моя Инна, да как вы могли подумать! Да как вам не стыдно!
А у самой на шее до боли знакомые бусы.
- Да вот же, - ткнула пальцем Наталья Александровна, - это мои бусы.
- Ваши? - женщина потрогала украшение, - как же, ваши! Это мне дядя из Германии привез, когда с войны вернулся.
Пришлось махнуть рукой и уйти ни с чем. Жаль было пропавшей ручки, мелочей и сердоликовой свинки, купленной давным-давно в Париже на блошином рынке.
Сергей Николаевич был страшно недоволен поступком жены. Больше всего оскорбило перенесенное унижение.
- Черт тебя понес к этой бабе! - шипел он, да пропади она пропадом твоя пресловутая свинка, чем выслушивать всякие издевательства!
- Положим, свинка была не пресловутая, это память, как ты не понимаешь!
Сергей Николаевич смотрел с сомнением.
- В детство впала?
Наталья Александровна грустно улыбнулась. Вспомнилось, как отчим спросил при покупке несчастной свинки буквально этими же словами: "Никак в детство впала, матушка?"
Нике здорово влетело, отчитали по первое число, запретили водиться с Инной.
Стало скучно. Сидела одна в саду или каталась на качелях до тошноты. Улетала то вперед на солнечное пространство над обрывом, то назад, в тень, под раскидистую крону дикой груши. Плоды были на ней мелкие, твердые, как камень и совершенно безвкусные.
Но долго скучать не пришлось. Вскоре в одинокую жизнь Ники вошла новая, очень хорошая девочка, а Наталья Александровна возобновила старое знакомство.
Воскресным днем шла с базара с тяжелой кошелкой. Навстречу - женщина с полным ведром, снизу поднимается от колонки, что прямо напротив дома Алевтины. Улыбается, кивает головой, кричит:
- А я вас сразу узнала! - подошла, поставила ведро, плеснув на траву, протянула руку, - здравствуйте! Имя ваше сейчас вспомню. Наталья… Алексеевна.
- Александровна.
- Правильно! Оказывается, все-таки забыла. Не узнаете? Нет?
- Простите… Ах, да! В гостинице, в прошлом году. Зоя… Зоя…
- Павловна. Можно и без отчества. Я, как чувствовала, что мы еще с вами встретимся. Как вы? Где вы? У Алевтины! Да кто ж ее не знает. Господи, мы все здесь друг друга знаем. А вон мой дом. Нет, не этот, следующий. Мы почти соседи. Вы в первом, я в десятом. Приходите сегодня вечером. Блинов напеку, чаем с лимонником напою. И дочку обязательно прихватите. Я ее с Майкой своей познакомлю.
Вечером Наталья Александровна сидела на веранде у Зои. Окна настежь в тихий и темный сад. На светлом пятачке, где на земле лежал желтый квадрат окна, тихо разговаривали девочки. Новая подружка, беленькая, с волосиками тонкими, как пух, круглолицая Майка, сразу пришлась по сердцу Нике.
Зоя Павловна легко носила налитое, стройное тело. С улыбкой, словно посмеивалась над собой, накрывала на стол. Заваривала чай, лила крутой кипяток, отклонив от пара раскрасневшееся, гладкое, без единой морщинки лицо. Ставила на стол плоскую тарелку со стопкой блинов, уходила и возвращалась то с кувшинчиком сметаны, то с банкой вишневого варенья без косточек.
Наконец, угомонилась, села напротив Натальи Александровны и стала колоть щипчиками сахар рафинад. Ловкие руки ее так и сновали над столом, сбрасывали белые кусочки в стеклянную вазу.
- Ну, все, - хлопнула ладонью по скатерти, - теперь все. Девчонки, за стол!
Девчонки набросились на блины. Сворачивали в трубочку, макали в сметану, весело переглядывались и перемигивались. Подмигивать одним глазом Ника не умела, жмурилась и морщила нос. Майка фыркала и кисла от смеха.
По счастливой случайности Ника и Майка оказались в одном классе.
Мамы говорили о пустяках, серьезный разговор не клеился из-за девчонок. Вот цены на базаре снова подскочили, а в гастрономе дикие очереди за макаронами. Масло, сыр, колбаса, красная икра - все это лежит, а за макаронами давка.
- А я их не покупаю, макароны, ну их, - отмахивалась Зоя Павловна.
- А как же?
- Лапшу катаю. Дороже, но зато вкуснее. Девочки, - глянула веселыми глазами, - наелись, идите играть во двор.
Девочки выбрались из-за стола, хором сказали "спасибо". Майка направилась в угол веранды, выдвинула из-под стола коробку с игрушками, подняла на живот и потащила к выходу.
- Чтоб все собрала, - крикнула мать.
- Соберем, соберем! - с этими словами Майка и Ника исчезли в дверном проеме.
- Ну, теперь можно и поговорить, - откинулась на стуле Зоя Павловна, - Париж вспоминаете?
Наталья Александровна опустила глаза, провела пальцем по краю чашки.
- Одно время не то, чтобы вспоминать, во сне перестала видеть. В январе от тетки пришло письмо, снова всколыхнулось.
- Что пишет?
- Ничего веселого. Бабушка умерла, сама болеет, жизнь трудная.
- Не труднее, чем у нас, я думаю.
- Ах, Зоя, Зоя, все-то вы идеализируете заграницу. Я уже с этим не раз сталкивалась. А уж во время войны и на репе сидели. А однажды, - Наталья Александровна усмехнулась, вместо кроликов битых кошек купила.
- И вы ели!
- Мы с мужем не ели, а другие, там у нас было что-то вроде общежития, другие даже нахваливали.
- Ну, это война.
- Небогатым людям и теперь не сладко. Плюс безработица. Вы знаете, что такое безработица? Спросите моего мужа, он вам расскажет. Здесь… вот зимой на Мельниково было ужасно. Временами я просто впадала в отчаяние. Верите - нет, все хорошие вещи на толчок снесла. Но так было у всех. Всем зарплату задерживали. А сейчас платят исправно, жизнь налаживается.
Зоя Павловна смотрела недоверчиво. У нее было странное чувство. Вот сидит напротив нее симпатичная женщина, ругает заграницу и оправдывает беспросветную жизнь здесь. Врет или не врет? Или себя обманывает?
- Знаете, - заговорила она, - мне кажется, вы делаете одну ошибку. Вы все время упираете на материальные трудности, А о главном забываете.
- Что же главное?
- Вы были свободны. Свободны духом.
- Я и сейчас свободна.
Зоя Павловна двинула удивленной бровью, хмыкнула. Наталья Александровна настойчиво переспросила:
- Почему вы думаете, что я не свободна?
- У нас здесь, - Зоя Павловна постучала ногтем по краю стола, - свободы нет, и не предвидится. Обратите внимание, я говорю об этом вполголоса в собственном доме. И никому другому такого ни за что не скажу, побоюсь. Вам - нет, вам скажу. Вы другая. Не из советского теста.
- Ах, господи, не от вас первой я это слышу. "Вы с мужем другие, с вами можно быть откровенными".
- Да? Не от меня первой? Потому с вами откровенны… - тут она встала, подошла к окну и выглянула посмотреть, далеко ли дети. А их и след простыл. Зоя Павловна крикнула, - девочки, где вы?
Из сада донесся смех и голос Майки:
- Мы катаемся!
- Там же темно.
- Ничего, нам все видно.
Зоя Павловна вернулась к столу.
- На качелях катаются. У нас хорошие качели. Еще муж покойный поставил. Да, так о чем я?
- Вы хотели сказать, почему с нами откровенны.
- А разве вы собираетесь на меня доносить?
- Нет, конечно.
- Вот видите. А среди наших, ходи и оглядывайся, как бы на тебя не настучали.
- Но зачем?