Искали долго, шевелили сухую прошлогоднюю траву, поднимали низко растущие ветви кустарника. Ничего не нашли. Видно, они опоздали, подснежники отцвели, а стебли их высохли и ушли в землю.
Ника не хотела возвращаться домой с пустыми руками. Она собрала букет миловидных цветов, робко глядевших на свет лиловыми мордочками из пазух круглых резных листьев.
Кто-то из мальчишек стал смеяться:
- Травы нарвала! Травы нарвала!
- Это не трава, - заслонялась Ника, - это цветочки.
- Цветочки! Ха-ха! - мальчишка сунул руки в карманы, растянул полы потрепанного пальто, пошел по кругу, согнув ноги в коленях, - мадам фу-фу! Мадам фу-фу с хвостиком!
За Нику заступились сестры-погодки Тоня и Люда.
- Какая она тебе "мадам фу-фу"? Чего лезешь?
- А пусть не задается.
- Когда она задавалась? - наступали сестры, - вот скажи!
Но мальчишке уже надоело дразнить Нику. Он показал сестрам язык и убежал вперед.
- Не обращай внимания, - шепнула Тоня.
Ника кивнула головой, но настроение было испорчено.
Вскоре балка вывела к взорванной в начале войны, заброшенной шахте. Дети долго ходили среди непонятных останков заржавленных механизмов. Задувал ветер, над развалинами какого-то небольшого строения тоскливо скрипел отогнутый лист жести. В одном месте мальчишки обнаружили обшитую потемневшими досками квадратную дыру. Она вела в недра, в черную глубину. Кто-то бросил туда камешек, но звука падения никто не услышал. Ника подошла к краю. Заглянула. В это время самый старший мальчик важно сказал:
- Это шурф.
И Ника отпрянула назад, будто в самом слове таилась неведомая опасность. Обернулась и встретила насмешливый взгляд своего обидчика.
На душе стало так скверно, так скверно, хоть в дыру прыгай. Она на всякий случай отошла еще дальше в сторону и отвернулась.
Другой мальчик важно сказал:
- В такой шурф фашисты молодогвардейцев покидали.
- В этот? - ужаснулись девочки.
- Может и в этот.
И все стали оглядывать груды искореженного металла, словно это и в самом деле было ТО место. Стало страшно, хоть мальчики и не подавали виду. Дети притихли, заторопились и решили идти по домам.
По дороге Ника спросила у Тони и Люды, отчего взорвана шахта? И Тоня важно объяснила, что шахту взорвали "наши". Перед самым наступлением немцев, чтобы им не досталось.
- Что не досталось? - допытывалась Ника.
- Уголь, что же еще в шахтах добывают, вот смешная. Да ну ее, эту шахту, хочешь, зайдем к нам, котеночка посмотреть?
В доме у девочек, и особенно на кухне, оказалось грязно, тесно и страшно накурено. Мать, рыхлая, с нездоровым лицом, набросилась на дочерей.
- И шляются целый день, шляются.
Ника испугалась, хотела уйти, но сестры сказали, чтобы она не обращала внимания. Одна притащила из сеней серый комочек.
- Смотри, какой шустрый, в сени убежал!
Ника робко взяла в руки недавно прозревшего котенка.
- Хочешь, бери насовсем.
Мать девочек неожиданно подобрела, заулыбалась.
- Бери, бери, у нас их, вон, полная коробка.
Ника заглянула в коробку возле печки и увидела тощую пеструю кошку. Возле ее живота возились, попискивая, котята, - два серых, один черный с белыми пятнами.
Котенок на руках у Ники тоже запищал и стал вырываться. Тогда на нее замахали руками и стали говорить, чтобы она скорей уходила.
Она и сама была рада оказаться на воздухе после затхлой атмосферы чужого дома. Свой букет она забыла возле картонной коробки, но возвращаться не стала. Сунула котенка за отворот шубки, прижала обеими руками к груди и побежала через двор к себе.
Спустя немного времени Ника и Сергей Николаевич сидели в кухне и смотрели, как, урча и подрагивая от жадности, котенок уплетает кашу, сильно разбавленную молоком.
Наталья Александровна отводила взгляд от закипающей воды в кастрюле, улыбалась глазами:
- Смотрите, чтобы он у вас не лопнул.
В кухню вошла Муся, увидала котенка.
- Во, мыша какого-то завели.
Ника засопела, стала смотреть хмуро. Она не любила и побаивалась Мусю.
- Это не мыша, а кот Василий. Он будет их ловить.
- Кого?
- Мышей.
- Как бы они сами его не словили и не съели.
Тут Васька, обреченный на съедение мышам, оторвался от еды и побрел прочь. Лапки держали плохо, живот раздулся. Ника взяла котенка и посадила в приготовленную коробку с песком. Он послушно, будто того и ждал, вырыл ямку и сел, держась очень прямо. Все засмеялись, и Ника, по окончанию процедуры, унесла котенка спать.
Муся прошлась за спиной Натальи Александровны от стола к окну и обратно. Наталья Александровна обернулась, подняла бровь. Взгляд ее был холоден.
- Я вам мешаю?
- Не. Я вас прошу, - Муся почему-то робела, - вы… пойдемте лучше до нас.
Наталья Александровна удивилась. К весне отношения с соседкой испортились. Муся обвинила Наталью Александровну в воровстве. Будто бы та отсыпает из ее мешочка гречневую крупу. Понемногу. Чтобы было незаметно.
Наталья Александровна знала, что в период отчаянного безденежья Муся зорко следила за ее стряпней. Не раз, не два заставала она самый обыкновенный обыск. Приходилось делать вид, будто никто ничего не замечает. А та иной раз крышку с кастрюли снимет: "Ой, я думала, у вас выкипает". Или лезла под стол, пересчитывала в грубо сколоченном ящике несчастные три картофелины с пятью луковицами.
Наталья Александровна всегда уводила из кухни Нику, стоило семейству Назаруков сесть за стол. Она не могла вынести, чтобы дочь смотрела на чужую еду голодными глазами.
Однажды, придя с работы, Вова Назарук сказал жене:
- Я сегодня такой расстроенный, такой расстроенный. Не давай мне борща, дай только мяса.
Муся засмеялась, а Наталье Александровне стало не до смеха. В те месяцы она готовила борщи исключительно на "затирухе". Сбрасывала с доски в деревянную ступку мелко-мелко нарезанные кусочки сала и толкла пестиком до тех пор, пока они не превращались в однородную массу. После затирка перекладывалась в кастрюлю с разварившимися овощами. Получался борщ. Вроде бы и вкусно, а сытости никакой. Было до чертиков завидно, что вот кто-то сидит рядом, отрезает от дымящегося куска ломти разварного ароматного мяса, кладет их на белый хлеб, посыпает солью, а после разевает рот и откусывает аппетитный бутерброд белыми крепкими зубами. "Он сегодня такой расстроенный, такой расстроенный"…
Мусины обвинения Наталья Александровна приняла в штыки. Этого только не доставало! Нервы у нее за эту зиму испортились, совершенно неожиданно для себя, она повысила голос. К счастью, в грозящий не на шутку разгореться скандал вмешался сам Назарук, мужчина солидный, молчаливый. Он настойчиво взял супругу за локоток и вывел из кухни.
Муся дулась целый месяц. Наталья Александровна старалась, как можно меньше времени тратить на стряпню, тщательно убирала кухню и коридор, всеми силами избегала новых стычек.
И вот теперь, в полном недоумении, она вошла в заставленную, сплошь в вышитых кружевных салфеточках комнату. Муся заговорила, потупив взор и хрустя пальцами.
- Вы на меня не серчайте, ладно? Я вспомнила. Я сама тогда пересыпала гречку в другое место. Вы не брали.
- Я знаю, что не брала. Вы за этим меня позвали?
- Не. У меня до вас дело. - Муся подняла наивные, фарфоровой голубизны глаза и шепнула осевшим голосом, - завяжите мне на туфлях шнурки, пожалуйста.
- Что? - не поняла Наталья Александровна и даже вытянула шею, - какие шнурки? Где завязать?
- Та на туфлях же!
- А вы… сами не можете?
- Не могу! - отчаянно вскричала Муся, - я беременная.
- Поздравляю.
- Спасибо. - Муся шмыгнула носом, - четвертый месяц уже. А мне надо идти. Меня Вова в кино ждет. Он за билетами вперед пошел.
Наталью Александровну разобрал смех.
- Муся, я завяжу. Не надо так волноваться. Но объясните, ради всего святого, какая связь между беременностью и шнурками?
- Ой, вы не понимаете. Когда беременная в воскресенье шнурков нельзя трогать даже.
- Почему?
- Пупок завяжется, - отвела глаза Муся.
- У кого?
- Та у ребенка же ж! - и Муся поставила на табуретку ногу, обутую в кокетливую вишневого цвета туфельку.
Наталья Александровна завязала скользящие шелковые шнурки, не дослушала Мусиных благодарностей и быстро ушла, чтобы не расхохотаться.
Пришла к себе, смех пропал. Села на край кровати возле Ники. Она, утомленная долгой прогулкой, лежала, поджав коленки. В ямке у ее живота, плотным клубочком, не поймешь, где голова, где хвост, сладко спал котенок.
- Я кошка, - сказала Ника и потрогала одним пальцем серую шерстку Васьки. - И очень жалко, что не умею сворачиваться клубочком точно также.
- А ты поспи, не сворачиваясь, вместе со своим ребенком. Устала ведь.
- Знаешь, мама, мы там еще видели яму. Называется шурф.
- Где это вы видели? - встрепенулась Наталья Александровна.
- Там. На заброшенной шахте. Ее взорвали, чтобы уголь немцам не достался. Такая глубокая-глубокая яма. Один мальчик бросил камень, так даже не слышно было, как он упал.
- Кто упал? Мальчик или камень?
- Камень, конечно. - Ника посмотрела на маму внимательными глазами - я далеко стояла, ты не волнуйся. Туда молодогвардейцев сбросили.
- Ника! - вскричала Наталья Александровна, испугавшись за дочь, - молодогвардейцы были не здесь, а в Краснодоне. Я тебя очень прошу. Пожалуйста, никогда не подходи ни к каким шурфам. Ты меня слышишь?
- Слышу. Я и не подходила.
- Вот и прекрасно. А теперь поспи.