Петр Иванович вскочил и забегал по кабинету. Сделал три ходки туда и обратно, остановился перед Сергеем Николаевичем.
- Ах ты, мать вашу… - на одном дыхании выдал он кудреватым слогом.
- Не надо, - остановил его Сергей Николаевич, - я понимаю. Ничего не попишешь. Надо, значит надо.
Пал Саныч опустил голову, внимательно изучил сложенные на животе руки, потом встрепенулся и быстро глянул на директора.
- У тебя, Петр Иванович, машина свободна?
И получив положительный ответ, сказал, что он сам, лично, ни минуты не мешкая, отправится в Алушту и попробует все утрясти. Он велел Сергею Николаевичу идти работать и пока ничего не говорить жене.
Он уехал, а Сергей Николаевич поплелся на свою плантацию окапывать саженцы, готовить их к первой зимовке.
Он не верил, что из паломничества главного агронома будет какой-нибудь толк. Ему приятно было, что эти двое, руководители совхоза, приняли в нем такое участие, и даже решили похлопотать, не считаясь со временем и даже с возможными неприятностями.
Павел Александрович вернулся из Алушты поздно вечером. В горкоме ему пришлось долго ждать, пока освободится первый секретарь, потом они, никуда не торопясь, беседовали о насущных делах совхоза. И только в конце, когда потемнело за окнами кабинета небо, Павел Александрович осмелился заикнуться о главном, что привело его сегодня сюда, в этот кабинет с портретом Сталина над головой сидящего за широким, полированного дерева столом первого секретаря.
В народе шел о нем разговор, будто мужик он спокойный, свойский и справедливый. Сам Павел Александрович встречался с секретарем уже не первый раз, и тоже остался при хорошем мнении. Но сегодня он получил разнос, и ушел из кабинета битый.
- Ты что, - гремел первый секретарь горкома, - забыл, в какое время живем? Мало ли, что человек хороший! Сказано всех, значит всех! И пусть скажет спасибо, что отсрочку дали! И чтобы духу его здесь через три дня не было! Ты понял меня? Ты понял, Павел Александрович? А то, смотри! Распустились, понимаешь, исключение им делай. Нет, уж, без всяких исключений будете подчиняться постановлениям. Как все!
Побитый и огорченный, Павел Александрович, несмотря на позднее время, поднялся к Улановым на электростанцию.
Наталья Александровна уже все знала. Заплаканная, она сидела здесь же, на краешке стула, и в разговоре не участвовала. Иногда, сквозь слезы бросала взгляд на море, но луна в эти дни была в ущербе, никакой серебряной дорожки там не было.
- Ума не приложу, - сидел, сгорбившись, Сергей Николаевич, - куда ехать?
Павел Александрович не знал, что ему ответить. Сам он всю жизнь, не считая четырех лет войны, провел в Крыму.
На другой день Сергей Николаевич отправился в правление оформлять расчет. Он сошел вниз по знакомой тропинке, пересек площадь с магазином, спустился по каменной лестнице. Но это был уже не его мир. Беспомощное отчаяние впервые за два года в России охватило его. Нет, он не жалел, что они уехали из Брянска, он не думал сейчас о Брянске. Его тревожил предстоящий переезд в неизвестность. Они с женой даже не успели присмотреть по карте хоть какой-нибудь город. Что их ждет, и, самое главное, будет ли у них когда-нибудь свой дом?
Он пришел в правление, где ему пришлось писать заявление об увольнении "по собственному желанию". Так посоветовал Петр Иванович.
Он многозначительно глянул в самые зрачки Сергея Николаевича, помолчал и утвердительно кивнул. Сергей Николаевич хмыкнул, повел головой, но написал, как требовалось. Не мог же он брякнуть в официальном заявлении: "По причине административной высылки из Крыма". Зачем было делать себе лишние неприятности, оставлять такую запись и в собственной трудовой книжке, и в архиве совхоза.
Петр Иванович был откровенно расстроен.
- Знаешь, что, Сергей Николаевич, - он подписал заявление и аккуратно положил ручку с ученическим пером на подставку чернильного прибора, - раз такое дело, я тебе посоветую. Езжай-ка, ты брат, в Лисичанск.
- Где это? - устало спросил Сергей Николаевич.
- Это недалеко, на Донбассе. Я там до войны жил. Городишко спокойный, речка есть. Хорошая речка, Северный Донец. А работу ты там всегда найдешь.
Сергей Николаевич равнодушно пожал плечами. Лисичанск, так Лисичанск. Ему было совершенно безразлично.
В отделе кадров все произошло быстро, лишь Тася смотрела на Сергея Николаевича большими жалостными глазами, да главный бухгалтер, Василий Аркадьевич, бормотал под нос: "Безобразие! Подумать только, какое безобразие!" Но его никто не слышал.
За окончательным расчетом и отпускными Сергей Николаевич должен был придти на другой день, а пока он наспех простился со всеми и понес полученный от директора совет, ехать в неведомый Лисичанск, наверх, на электростанцию, домой.
Дома было тихо. Ника еще не вернулась из школы, Наталья Александровна стояла над примусом, ждала, когда закипит вода, чтобы забросить в нее макароны. Сергей Николаевич подошел сзади, обнял жену за плечи.
- Вот и все, мама, кончился наш крымский пикник. Не гадали, не ждали такого поворота событий. И, ты посмотри, как вовремя смылись отсюда Сонечка и Панкрат. Будто чувствовали.
Наталья Александровна забросила макароны, помешала, сказала шепотом: "Пускай варятся". Не сговариваясь, они оба вошли в комнату, сели на край кровати. Оба согнулись и сидели рядышком, молча, уставив глаза в пол. Потом Сергей Николаевич стал рассказывать, как он получал расчет.
Наталья Александровна не стала плакать. Хотелось всплакнуть, так и подмывало уткнуться в подушку и задать реву. Но она не стала. Она даже забыла о своем обещании умереть, если море и горы у нее отнимутся. Куда там умирать, надо жить дальше ради семьи, ради Ники. Но уезжать не хочется, Боже мой, как не хочется навсегда терять Крым.
- Куда же мы поедем? - погасшим голосом спросила она.
- Петр Иванович посоветовал ехать в Лисичанск. Говорит, там легко найти работу.
- Где это?
- Где-то на Донбассе. Сейчас посмотрим. Найди карту.
Наталья Александровна встала с места, опустилась на колени и с трудом выдвинула из-под кровати большой чемодан с книгами. Откинула крышку, сняла сверху несколько томов, и обнаружила под ними сложенную в несколько раз многострадальную карту Советского Союза.
Они расстелили ее на полу, встали рядом на коленки и стали искать Лисичанск. Как раз в этот момент вернулась из школы Ника.
- А? Что? - просунула она голову между маминым плечом и папиной вытянутой рукой, - мы опять куда-то едем?
- Едем, - со вздохом сказала Наталья Александровна.
Она поднялась с колен и ушла сливать макароны. Нике было велено переодеться и вымыть руки.
Но Ника не сдвинулась с места. Она вдруг почувствовала напряженное молчание отца, встревожилась и стала смотреть на точку на карте, где находился его палец.
- Ли-си-чанск, - прочитала она. - Мы сюда поедем, да, папа? Разве нам здесь плохо? А когда поедем?
Сергей Николаевич, не глядя, обнял Нику за плечи.
- Скоро.
Ника вдруг нахмурилась.
- Папа, скажи, если мы уедем, как же с Дымком? Он тоже поедет с нами?
Об этом Сергей Николаевич до сих пор не подумал. Ему стало неловко. Он поднялся, придвинул табуретку, сел и усадил дочь на колени.
- Ника, ты должна понять, с собакой в поезд нас не пустят. Значит, Дымок останется здесь.
- Один! - всплеснула руками Ника, и глаза ее приготовились брызнуть слезами, - он же умрет с голоду?
- Ну, зачем так сразу - умрет. Пойдем, попробуем поговорить с Алешей.
Но выйти из комнаты они не успели. Насмерть перепуганная, к ним прибежала Верочка. Волосы ее, как всегда, растрепались, на тонкой пряди свисала заколка.
- Ой, Сергей Николаевич, идите до нас скорей!
- Что случилось? - Сергей Николаевич и Ника не на шутку перепугались.
- Идите скорей, он к Петру Ивановичу собрался!
- Кто?
- Да Алеша!
- Зачем, к Петру Ивановичу?
- Так чтобы вас не отсылали!
Алеша и Верочка от Натальи Александровны узнали о высылке и ужасно расстроились. Верочка даже всплакнула на груди соседки, но быстренько вытерла слезы, когда Алеша стал громко возмущаться несправедливостью.
Сергей Николаевич, спустил с колен Нику и быстрым шагом отправился усмирять Алешу. Ника встрепенулась и побежала следом.
Алеша метался по комнате в поисках чистой рубашки. У него и в мыслях не было, что Верочка в последнюю минуту, перед тем, как бежать к Улановым, забросила ее на шифоньер. Оставшийся в одних армейских галифе и в майке, Алеша вынимал из шкафа и сбрасывал на кровать вещи.
- Стоп! - остановил его прыть Сергей Николаевич, - куда это вы, Алеша, собрались?
- Туда, - обернул к нему решительное лицо Алеша, - в правление. Я им все выскажу!
Сергей Николаевич принял у Алеши очередную вещь, отложил в сторону и усадил его на кровать. Сам сел на табуретку напротив.
- Ну, Алеша, перестаньте дурить. Никуда идти не надо. Петр Иванович расстроен не меньше вашего. Сделать он ничего не может. Я вам скажу: вчера Павел Александрович ездил к начальству в Алушту.
- В Алушту? - недоверчиво покосился Алеша и прибрал со лба густой чуб, - и что?
- А ничего. Ничего у него не вышло. Только лишнюю нахлобучку получил, и все.
- Ну, раз так…
Вошла Верочка, приставила к шкафу табуретку, влезла на нее, встала на цыпочки и стала шарить.
- Что ты там ищешь, - хмуро спросил Алеша.
- Да рубашку твою. На.
Алеша принял рубашку, снял жену с табуретки и снова сел напротив Сергея Николаевича. Вошла Ника и прислонилась к отцовскому плечу.