Римма Андреевна рассказала, что в Крыму они с мужем живут уже несколько лет. Приехали в сорок четвертом году в Бахчисарай, но сбежали оттуда через два дня. Почему уехали? Она потом как-нибудь расскажет. Перебрались в Судак, но Судак им тоже не нравился, и они оказались здесь. Директор совхоза сманил.
- Судак это недалеко отсюда. Смотрите, - Римма Андреевна села, подобрала под себя ноги, повернулась на восток, выбросила вперед правую руку, стала похожа на выточенную из сандала статуэтку, - вон там, видите, в море вдается мыс. Да нет, же, нет, вы не туда смотрите, вон, как тень, еле виден. Мыс Меганом. Красивое название, правда? Прямо перед ним - Судак. Отсюда не видать, конечно. В Судаке стоит знаменитая генуэзская крепость. Руины. Но горы там не такие высокие, как здесь.
Они заговорили о необычных названиях этих мест. "Кастель" - это, бесспорно, связано с генуэзцами, с итальянским языком. А вот Чатырдаг, Биюкламбас, Карадаг, Аюкая, Аюдаг - из другой оперы. В устах Риммы Андреевны эти слова звучали как-то по-особому.
- Но многое уже переименовали, в частности тот же Меганом. Раньше мыс назывался Чабан Васты, я на старых дореволюционных картах видела, - будничным голосом вдруг сказала она и снова легла загорать.
- Почему переименовали?
- Потому что это татарские названия.
- Ну, и что? Здесь и жили татары.
- Жили, а теперь не живут. В Крыму, в основном, приезжие. И в городах, и в поселках, вот, как у нас.
- Да, да, я заметила, - рассеянно пробормотала Наталья Александровна.
Она вдруг вспомнила странный случай, произошедший с ней по дороге в Алушту, куда она моталась пешком в поисках работы.
Нет, совхозная машина ходила в город, но только по воскресеньям. Люди ездили на базар, в магазины. Интерес для Натальи Александровны представляли именно будние дни. И что такое для нее были семь километров по ровному шоссе вдоль моря!
В тот день она замешкалась, и отправилась в путь часов в одиннадцать. Солнце стояло высоко. Припекало достаточно сильно. И она торопилась пройти открытый отрезок пути, туда, где ждала густая лесная тень.
На подходе к шоссе, справа, где кончались совхозные виноградники, она услышала странные звуки. Казалось, там собралась толпа женщин, и женщины эти плакали в голос, выли, словно оплакивали покойника.
Наталья Александровна свернула с дороги, поднялась на пригорок и увидела необыкновенную картину.
На поваленном, белесом, иссушенном солнцем и ветрами стволе сидели в ряд шесть или семь молодых женщин. Все одетые в ситцевые выгоревшие платья, повязанные белыми косынками. Под ногами их, брошенные, как попало, лежали лопаты. Подчиняясь странному ритму, они как-то в лад раскачивались из стороны в сторону и плакали. Горько, безутешно, как на похоронах.
- Что случилось?! - вскричала Наталья Александровна.
Женщины, как по команде перестали раскачиваться и уставились на нее.
- Что случилось, что случилось, - мрачно передразнила крайняя справа, - горе у нас.
- Умер кто-нибудь? - испуганно спросила Наталья Александровна.
- Умер, - снова передразнила крайняя, - скоро все здесь передохнем. Так и похоронят нас на этих виноградниках. Да ты сядь, бабонька, мы тебе расскажем.
Молодки потеснились, Наталья Александровна села на теплый ствол.
- Из Сибири мы, из Омской области. Вдовые. Бездетные. Молодых мужей на фронт проводили по сорок первому году, а свидеться уж и не пришлось. Вот и не стало у нас преспективы. Не стало преспективы, нас сюда и погнали.
- Как погнали? - изумилась Наталья Александровна.
- От так и погналы. Цэ воны з Сибири, а я с-под Артемовска, с Малоильиновки. Может, слыхали? - заговорила рыженькая хохлушка слева от Натальи Александровны, лицо ее было рябое, как перепелиное яичко, - с нами, с колхозниками разговоры короткие. Вещи збырай, на машину и гой-да! Казалы, тут тэпло, гарно. Нехай тэпло, так життя нэма зовсим. Копай, кажуть, и копай.
- Копай, - буркнула первая, - копать можно, когда земля. А это разве земля! Тут каменюка на каменюке. На вершок лопату воткнешь, а дальше все. Нагибайся, ковыряй его, заразу, да в кучу кидай.
- Пропади они пропадом ихние виноградники, - отозвалась женщина с другого конца насеста, - и горы эти пусть пропадут, и море.
- Но вы можете уехать, если не нравится.
- Уехать? - хором подивились женщины, - уехать нам никак теперь нельзя. Мы теперь вроде, как высланные.
Снизу послышалось фырканье лошади и звонкий удар подковы о камень.
- О, брыгадыра чорты нэсуть, - встрепенулась хохлушка, - пишлы, бабы, до работы.
Они, как по команде поднялись, вскинули на плечи лопаты и, не простившись, побрели наверх к участку свежевскопанной земли, сухой и серой, как порох.
Наталья Александровна поднялась с места, и стала спускаться к шоссе. По дороге разминулась с всадником. Он покосился на нее подозрительным и сердитым глазом.
Римма Андреевна подтвердила рассказ. Да, здесь много таких…, вроде как перемещенных лиц.
- Нет, подождите, я не понимаю, как это можно насильно удерживать людей, если им здесь не нравится, и они не хотят.
- Надо заселять пустые поселки. Нужны рабочие руки, - пожала плечами Римма Андреевна.
- А почему эти поселки пустые?
- Опять двадцать пять. Да потому пустые, что еще совсем недавно, до сорок четвертого года, здесь жили татары.
- Куда же они делись?
- Вы, что, Наталья Александровна, милая моя, с луны упали? - в ту же секунду она бросила на нее странный взгляд, - хотя, да, именно с луны. Я знаю, что вы приехали из Франции.
- Продавщица сказала? - фыркнула Наталья Александровна.
- Нет, зачем же. Муж узнал в правлении. От директора. С вами, наверно, многие откровенничают. Про то, как думается на самом деле.
- Простите, я не поняла. О чем именно?
- О нашей милой действительности.
- Вот как. И почему же вы считаете, что с нами откровенничают? - а сама подумала, вспомнив Брянск и Капу-скорпиончика: "И правда. Так оно и есть, вот странность".
- Вы с мужем не советские.
- Нет, как это - не советские? - Наталья Александровна очень удивилась, - мы приехали в Советский Союз, приехали добровольно, нас никто не принуждал к этому шагу. Значит мы - советские.
- Милая моя, - Римма Андреевна тихонько хихикнула, коснулась головой плеча Натальи Александровны. Потом накрыла ладонью ее руку и стала тихо-тихо шептать, хотя на пляже никого, кроме них не было, - чтобы стать советской, милочка вы моя, надо вырасти здесь, пропитаться насквозь советским духом. Проникнуться. А вы другие. Вы, если можно так выразиться, не повязаны с остальными круговой порукой, вы никогда не кричали "распни", когда распинали.
- Мы, нет, мы не кричали. А разве остальные кричали?
- Трудно вам будет, - Римма Сергеевна слегка нахмурилась, сдвинула брови и сменила тему. - Так вот. Всех татар по приказу Сталина из Крыма выселили.
- Всех? И женщин и детей?
- И женщин и детей. Весь народ.
- Но почему? За что?
- За сотрудничество с гитлеровцами.
- И что же, все вот так прямо и сотрудничали с гитлеровцами?
- Нет, конечно, многие ушли в горы, партизанили, многие воевали.
- А выселили всех.
- Практически всех. У нас, например, в совхозе осталась одна татарка с сыном, мать Героя Советского Союза.
- И где же они теперь? Те. Которых выселили.
Римма Андреевна доверительно посмотрела в глаза собеседницы.
- В Сибири, Наталья Александровна, золотая моя, они все в Сибири. А сколько их по дороге погибло одному Богу известно.
- Нет, я все-таки не понимаю, как это можно, как это физически можно - выселить целый народ. Этих - в Сибирь, а тех женщин, наоборот, из Сибири. И тоже насильно.
- У нас все можно. У нашего великого вождя очень большие возможности. Оч-чень. Вы меня понимаете? Я вижу, вы меня понимаете, - одобрила она робкий вопросительный взгляд Натальи Александровны.
Прибежала Ника, разговор прекратился. Они занялись ребенком, стали восхищаться цветными камешками и высохшей крохотной рыбкой. Но долго-долго поглядывала Наталья Александровна на Римму вопрошающим, недоверчивым взглядом, а та легонько кивала в ответ и прикрывала глаза, будто говорила: "Да, моя дорогая, да. Все так и есть. Очень большие возможности".
3
Совместная жизнь с друзьями не клеилась. Как ни старалась Наталья Александровна смягчить конфликты в отношениях с Сонечкой, они все равно возникали. И потом Сонечка была ужасно шумная. У нее была странная манера говорить в иных случаях жизни громким отрывистым голосом, словно она на вокзале объявляет название станции. Можно же, например, просто сказать: "Сегодня на ужин картошка в мундирах". Нет, обязательно на октаву выше, сливая слова:
"Сегодня мундирракартошка!"
Со временем это стало ужасно раздражать Наталью Александровну. Может, еще и оттого, что Сонечка предпочитала для стряпни именно это блюдо, соблазняясь простейшим способом приготовления. Пустяк, ерунда, конечно, а вот раздражало, и все тут. Но мелочь эта была добавлением ко всему остальному.
Через неделю после приезда Сонечка стала демонстративно убирать в чемодан все свои вещи и запирать чемодан на ключ. Делала она это каждое утро, с назойливой многозначительностью, поглядывала при этом на Нику тяжелым подозрительным взглядом. Это было настолько явно, что Наталья Александровна однажды позвала дочь, увела в кипарисовую рощу, и там завела окольную речь о Сонечкиных вещах, о том, что Ника могла случайно, она настаивала на этом слове, случайно что-нибудь взять, или сломать…
- Нет?