В санатории Ника ни разу не болела, а теперь, как будто назло, припадок был налицо, от ребенка исходил слабый запах ацетона, общее состояние ее напоминало сильное отравление.
Началось это еще в Париже. И там врачи разводили руками и там никаких объяснений не давали. Сходились все на одном: спровоцированный легкой простудой, организм ребенка начинает вырабатывать ацетон. Почему? Отчего? - медицина не знает. Странное хроническое заболевание почек.
Через неделю Ника пошла на поправку и смогла подойти к окну. Внизу была улица. Никаких знамен, никаких шариков, никакого праздника.
Наталья Александровна сказала:
- Все! Не могу больше жить в этом чертовом Брянске!
Вот после болезни Ники и начались долгие разговоры о переезде. Сначала Сергей Николаевич и слушать ничего не хотел, но постепенно стал свыкаться с желанием Натальи Александровны, хотя желание это было совершенно не логичным. Но вопреки собственной рассудительности, сам не зная, для чего он это делает, Сергей Николаевич отправился в книжный магазин и купил большую географическую карту Советского Союза.
На обеденном столе карта не поместилась, поэтому ее разложили на полу и аккуратно подогнули северную часть страны. Север не играл никакой роли в предстоящем путешествии. На севере им нечего было делать.
- Сюда поедем! - ткнула Ника пальцем в желтое пространство между Сырдарьей и Амударьей.
- Здесь пустыня! - запротестовали мама и папа, и стали рассказывать о страшной жаре, про барханы и дюны, и песчаные бури.
Ника согласилась. Жить среди барханов в соседстве со змеями и ядовитыми пауками не очень уютно. Она повела пальчиком в сторону Карпат, но и тут ее предложение не было принято. Тогда Ника показала на два синих пятна. Наталья Александровна одобрительно кивнула.
- На юг! На юг! - торопила она.
- И чтобы обязательно было море, - вторил Сергей Николаевич, но в голосе его слышалась подозрительная ирония.
Он провел пальцем по Азовскому побережью, поднялся выше.
- Дворкин очень хвалит Мелитополь, - неуверенно сказала Наталья Александровна, - Очень хвалит. Говорит, там хороший климат и полно фруктов.
- Да, поедем в Мелитополь! Тополь, тополь - мели тополь! Вот его уже смололи, сжарили, на полку стыть поставили! - запела Ника.
- Но, девочки мои, это такая дыра.
- А Полтава?
Сергей Александрович отыскал Полтаву и стал задумчиво смотреть на крохотный кружочек на карте.
- Никого там моих родных не осталось, - тихо сказал он, - папы нет, бабушки Кати нет. Сестры, одна в Англии, одна в Германии, тетка в Праге. Зачем нам Полтава? Только травить душу.
- Но ты же хотел поначалу. В Париже только и разговоров было - поедем в Полтаву, в Полтаву!
Сергей Николаевич промолчал, палец его двинулся вверх, а Нику это слегка огорчило. В санатории на утреннике в честь праздника Восьмого марта ее нарядили в украинский костюм, и ей это очень понравилось. Венок, ленты… Она решила, что на Украине все так ходят.
Наталья Александровна предложила ехать в Одессу.
- Я же там родилась.
- Нас не пропишут в Одессе.
- Почему? В Брянске же прописали.
- То Брянск, а то Одесса. Боюсь, не пропишут.
И все-таки, в тот вечер они решили отправить Сергея Николаевича, как только он получит отпуск, на разведку именно в Одессу. Карту аккуратно сложили и погнали Нику в постель мерить температуру. Сегодня она чувствовала себя хорошо, поела пюре с отварной курицей, купленной втридорога на базаре.
Наталья Александровна села шить шляпу, а Сергей Николаевич стал читать Нике "Сказку о попе и о работнике его Балде". Ника внимательно слушала.
Ей было жаль бесенка, жаль бедного попа, она сердилась на обманщика Балду. Потом Сергей Николаевич закончил чтение и захлопнул книгу. Настольную лампу завесили красным шерстяным платком. Ресницы у Ники стали склеиваться, она повернулась к стене и сладко уснула.
Когда Мордвины узнали о безумной затее Улановых, они запротестовали в голос.
Константин Леонидович стоял среди комнаты, рубил ладонью воздух и твердил, что это сущее легкомыслие бросать квартиру в центре города и ехать неизвестно куда. На новом месте такого жилья Улановым никто не предоставит. Налаживать жизнь следует однажды, а не делать это всякий раз заново. Климат в Брянске прекрасный, а морозные зимы не так страшны, как кажется Наталье Александровне. Работы вдоволь, строительства в городе хватит на десять лет. Скоро достроится театр, открываются три кинозала, летом можно ехать отдыхать на Десну, в лес! Да, что говорить, безумное это решение. Безумное! Иначе не назовешь.
Сергей Николаевич неуверенно поглядывал на жену, но та стояла на своем и выдвигала главный козырь - здоровье Ники.
- А не прячетесь ли вы, любезная моя Наталья Александровна, - щурил на нее сердитые глаза Константин Леонидович, - за свою Нику, чтобы вас, - тут он выбросил вперед указательный палец, - никто не заподозрил в утопических мечтах о южном море и южных звездах. Знаем мы эти ваши дамские штучки.
- Нет, почему же именно дамские штучки, - улыбалась Наталья Александровна, - я очень люблю море и на звезды смотреть люблю, но уж если у нас такой откровенный разговор… есть еще одна причина.
- Какая? - уселся напротив нее Мордвинов.
Ольга Кирилловна стала потихоньку накрывать стол для чаепития. Полные руки ее то сновали среди чашек и блюдец, то замирали. Она прерывала свое дело и вслушивалась в странные речи Натальи Александровны.
- В Париже, в консульстве (мы вам уже об этом рассказывали) нам пели, что после пересечения границы мы вольны ехать, куда угодно. И вот Гродно!
- Это я уже слышал. В Гродно было плохо, вы жили в бараке, вас разбросали, разорвали связи.
- А связи эти, к вашему сведению, складывались десятилетиями.
- Но помилуйте, Наталья Александровна, - воздел руки Мордвинов, - опять двадцать пять! Вы что, не отдавали себе отчета, куда едете? Это неблагодарность, в конце концов, упрекать Советскую власть за то, что она о вас заботится.
- Ах, нет, - живо отозвалась Наталья Александровна, - упреков я не имею. Но душа моя противится этой опеке. Как же мне объяснить, чтобы вы поняли? - она щелкнула пальцами, - вот! Пусть уезжать и бросать квартиру безумие. Но я хочу почувствовать себя, наконец, полноценным человеком, а не опекаемой, пусть тысячу раз из лучших побуждений. Мне надоело ощущать себя недотепой, и… - она хотела добавить еще несколько слов, но почему-то умолкла, встретив внимательный взгляд Сергея Николаевича.
Ольга Кирилловна нечаянно уронила ложку. Ложка звонко стукнула о край блюдца. Ольга Кирилловна прикусила нижнюю губу, погрозила себе самой. Наталья Александровна после небольшой паузы неуверенно добавила:
- Я полноценность свою хочу ощутить.
Мордвинов удивленно поднял брови. Наталья Александровна заторопилась.
- Вам не понять, не пытайтесь. Мы всю жизнь были людьми второго сорта. Саль-з-этранже.
Ольга Кирилловна спросила:
- Что это значит?
- Это значит - грязный иностранец. Это значит - человек без подданства. Это значит - никто. Хочу избавиться, наконец, от этих ощущений.
- Вы разделяете эти воззрения? - Мордвинов всем корпусом повернулся к Сергею Николаевичу, - ему показалось, будто Наталья Александровна чего-то не договаривает, но это было мимолетное ощущение, и он не сумел его облечь в слова.
- М-м, в целом, да. Вначале я был категорически против этой затеи с отъездом, но постепенно пришел к тому же, - ответил Сергей Николаевич и ловко поймал комара, влетевшего в открытое окно, - не знаю почему, но ехать надо. Что-то у нас не складывается в Брянске, что-то не так. Неуютно как-то, словно на облучке сидим.
Тогда Константин Леонидович решил подойти с другого конца.
- Наталья Александровна, Сергей Николаевич, я сейчас скажу вещь, о которой в другой ситуации не стал бы говорить. И это не о вас лично. Вы оба прекрасные люди, вас обоих ценят на работе и все такое. Но эмиграция должна искупить вину перед Родиной.
- Вину? - удивилась Наталья Александровна, - в чем же наша вина? Нас увезли за границу детьми и не спрашивали, хотим мы этого или нет. В чем вина? В том, что я, не доучившись, в шестнадцать лет отправилась работать девочкой на побегушках? Или в том, что моя мать медленно сходила с ума и угасла в сорок девять лет? Или в том, что я, не имея выбора, работала беременная с анилиновыми красками и отравила в утробе собственного ребенка? Врачи не знают, почему ацетон. Зато я знаю.
Сергей Николаевич поморщился. Он не любил, когда Наталья Александровна начинала говорить об этом. Он считал ее теорию с красками выдумкой, ни на чем не основанной.
- Ну вот, - развел руками Мордвинов, вы все перевернули на себя.
- А моя судьба ничем не отличается от судьбы моих сверстников. Все мы - дети эмиграции.
- Константин Леонидович! - Мордвинов повернулся к Сергею Николаевичу. - А вам никогда не приходило в голову, что красные и белые, обе стороны в равной степени виновны друг перед другом? Подождите, не спорьте. Вот вы говорите о нас с Наташей, оговорку делаете, мол, не мы именно, а другие. Но я могу начать перечислять десятками имена прекрасных людей, точно таких же русских, и они может статься, лучше и умнее меня и Наташи. И они участвовали в белом движении, и сражались против красных. Знаете, есть такой роман у Булгакова "Белая Гвардия"…
- Не знаю, не читал. Булгаков - это ваш, эмигрантский писатель?
- Да нет же, ваш, советский, он никогда не был в эмиграции.
- Не знаю. Так что за роман?