7
Наталья Александровна была счастлива в браке. Сколько лет они были женаты с Сергеем Николаевичем, а влюбленность в мужа не проходила. И Наталья Александровна потеряла счет годам, ей казалось, что с Сережей они всегда были вместе, чуть ли не с самого детства.
Однажды Сергей Николаевич рано вернулся с работы. Жены в комнате не было. Он переоделся, ушел за перегородку, там плескался водой, гремел умывальником.
Воровато выглянул из закутка, стянул с тумбочки вазочку простого стекла, поставил в нее три ветки мимозы и возвратил на место.
В этот момент Наталья Александровна вошла от соседей, сразу увидела цветы, ахнула.
- Где ты взял?
Сергей Николаевич загадочно улыбнулся.
- Нарвал. Шел мимо сквера, а там куст мимозы, и весь в цвету.
- Мимоза. В сквере, в Брянске. Так я тебе и поверила, транжира. Садись ужинать, все готово и стынет.
Сергей Николаевич сел за стол. Подождал, пока жена поставит перед ним тарелку с супом, налил крохотную рюмку водки, подцепил на вилку половинку соленого огурца, выпил, с хрустом закусил и придвинул к себе тарелку.
Наталье Александровне нравилось, как он ест. В его манерах чувствовалось уважение к пище. Он не терпел, если кто-нибудь, Ника или сама Наталья Александровна оставляли еду на тарелке или клали на стол локоть. Нику он легонько стукал ложкой по лбу, Наталье Александровне указывал взглядом.
- Ну-ка, локоток.
Наталья Александровна называла это проявлением домостроя, но локоть убирала. За стол полагалось садиться всем вместе и всем вместе вставать после еды. При этом Сергей Николаевич неизменно говорил:
- Благодарствуйте. Очень вкусно.
И садился к окну отдохнуть с книгой или свежей газетой. Но сегодня он не спешил выйти из-за стола.
- Почему ты не спрашиваешь, по какому поводу цветы?
- Разве есть повод?
- Подумай, пошевели мозгами.
Наталья Александровна сдвинула брови. День рожденья? Нет. Именины? Тоже нет. Какой-нибудь праздник?
- Не могу. Не помню.
- Сегодня десять лет нашей свадьбы, - мягко улыбнулся Сергей Николаевич и протянул через стол руку.
Наталья Александровна коснулась его ладони и долго сидела молча, растроганная, с глазами, полными слез. Потом все же пришлось нарушить тишину, подняться, убрать со стола. Сергей Николаевич пробежал глазами купленную утром "Правду", шумно сложил ее и со словами "ничего интересного" перебросил газету на край стола.
- Знаешь, - сказала из-за перегородки Наталья Александровна, - мне очень жаль, что Ника забыла французский язык.
Сергей Николаевич промолчал. Он скучал без дочери, разговоры о ней приводили его в грустное настроение, хотя внешне это никак не проявлялось.
- Я все хочу спросить тебя, - без всякой связи с французским языком Ники заговорил он, - ты собираешься еще раз писать в Париж?
Первое письмо, по-видимому, тетя Ляля не получила.
Он достал из кармана пачку "Беломор-канала", принял из рук жены маленькую фарфоровую пепельницу с голубым цветком в середине и закурил, стараясь направить дым в открытую форточку, в сторону заглянувшей в нее луны.
- Я уже написала и отправила, - прошептала Наталья Александровна.
- Зря, - он проводил взглядом колечко дыма.
Наталья Александровна села рядом с ним, сложила на коленях руки.
- Ты не хочешь, чтобы я переписывалась с теткой?
- Я боюсь, - Сергей Николаевич стал внимательно разглядывать кончик папиросы, - понимаешь, боюсь. И у них, и у нас могут быть неприятности.
- У них-то, откуда неприятности?
- Черт их знает, французов, что им может взбрести в голову. Уж если они выслали в Советский Союз известнейших в эмиграции людей, то, что говорить о простых смертных!
Сергей Николаевич знал о высылке группы эмигрантов из публикации в "Известиях". Это была нота Советского правительства против репрессий, проводимых французами в отношении советских граждан во Франции.
- Но у Ляли нет советского паспорта, а у тех были. И Петя давно натурализовался, и Тата.
Спорить с Натальей Александровной было бесполезно, как бесполезно упрекать за "исторические романы", как он называл ее воспоминания, записываемые в сиреневую тетрадь.
Всякий раз, как заходил разговор на эту тему, Наталья Александровна возмущалась. Во-первых, в ее тетрадях нет никакой крамолы, во-вторых, она никому не собирается их показывать. Сергей Николаевич начинал бить себя ладонью по лбу и понижать голос до шепота.
- Ты еще напиши, как дядя Костя служил у Деникина.
- Положим, я понятия не имею, как он там у него служил, и писать об этом не собираюсь.
- Ага, значит, ум есть, мозги варят, - бормотал под нос Сергей Николаевич.
А Наталья Александровна хмурила брови, пыталась вспомнить, писала она про службу дяди Кости у Деникина или не писала. И она всякий раз клятвенно обещала вспоминать только забавные истории, и прятать тетрадку на самое дно красного чемодана.
В тот вечер десятилетнего юбилея они засиделись допоздна. Наталья Александровна достала черновик письма к тете Ляле, и Сергей Николаевич неопределенно хмыкал, читая о том, как хорошо они живут в чудном городе Брянске, какая у них обоих замечательная работа, чудесная квартира, как хорошо чувствует себя Ника.
Сергей Николаевич спросил разрешения порвать черновик, порвал его на мелкие кусочки и сказал:
- Знаешь, что самое любопытное в этом вранье?
- Что?
- Что оно, почти, правда.
И он стал смеяться, не разжимая рта и тряся плечами.
- Да ну тебя! - замахала руками Наталья Александровна и стала смеяться тоже.
Потом она прервала смех, глаза ее потемнели и стали печальными. Она замерла посреди комнаты, подняла руку и тронула пальцем шарик мимозы.
- Сережа, - робко заговорила она, - подумай еще раз, давай уедем из Брянска?
- Ты опять за свое, - бросил он на нее цепкий взгляд, - А квартира? Уедем, бросим, и все. Живи, где хочешь.
- Не люблю я этот город, - упрямо сдвинула брови Наталья Александровна. - Не люблю и не полюблю никогда. Может где-нибудь в другом месте нам будет лучше…
- Чем тебе здесь плохо?
- Н-не знаю. Я не могу тебе объяснить. Но все эти мелкие истории…
- Какие истории?
- С твоей столовой, с Капой, с этим вызовом. Зачем тебя расспрашивали про Белянчикова?
Но Сергей Николаевич нахмурил брови и ничего не ответил.
К Первому мая Наталья Александровна начала готовиться задолго. Всеобщий праздник, ясное дело. Но тридцатого апреля Нике исполнялось шесть лет, и она возвратилась домой.
Накануне, с утра, окна и полы были вымыты, на стол вместо клеенки постелена скатерть с виноградными листьями, новое платье для Ники закончено. Она не пожелала снять его после последней примерки, прыгала возле зеркала и строила глазки собственному отражению.
Первого мая всем семейством отправились на демонстрацию.
В колонне среди веселых и нарядных людей Ника быстро освоилась и со многими перезнакомилась. Во время долгих стоянок на запруженных улицах ходили с папой покупать мороженое, пили газированную воду.
Тетя в белом кружевном кокошнике наливала из специального ковшика на длинной ручке сироп, подставляла стакан под шипящую струю воды, протягивала Нике. Ника пила мелкими глоточками, останавливалась, ждала, когда перестанет щипать в носу.
Догоняли, взявшись за руки, колонну, снова стояли, а город заливало солнце, дул ветерок, колыхались красные полотнища. Вот провезли на грузовике макет красивого здания. Ника прыгала на месте и пела: "Домик, домик повезли! Домик, домик повезли!". Играла музыка, ни с того, ни с сего люди начинали кричать "Ура!" и смеяться.
Но часа через полтора Ника устала, ее перестал интересовать загадочный "парад", куда все так стремились. Когда колонна поравнялась с их домом, Наталья Александровна увела дочь, а папа пошел дальше без них.
Дома Ника умылась холодной водой, несколько минут полежала. Но в открытое окно врывалась музыка и громкие голоса, и она вскочила и бросилась смотреть сверху вниз на колонны, на флаги, на портреты Сталина, на воздушные шарики. Особенно нравилось ей, когда один какой-нибудь непослушный шарик вырывался из рук и улетал в небо. Ника хлопала в ладоши и кричала:
- Мама, мама, еще один полетел!
Наталья Александровна подходила к окну и они, одинаково щурясь от солнца, смотрели вслед шарику.
Вечером пришли Мордвиновы с младшей дочкой, подарили Нике набор великолепной кукольной посуды, пили чай с кремовым тортом в завитках и розах.
А на следующий день Ника слегла. Поднялась температура, еда была отвергнута. Наталья Александровна наклонялась к лицу дочери, пыталась уловить знакомый запах.
- По-моему нет, - неуверенно говорила она.
- Да как же нет, - отвечал Сергей Николаевич, - зачем ты себя обманываешь. Готова! - и горестно смотрел на Нику, - ну что малыш? Ты только, давай, не раскисай, ты держи хвост пистолетом.
Но хвост держаться пистолетом отказывался. Один вид еды вызывал страшные приступы тошноты, жар сотрясал маленькое тело.
Доктор Трошина прибежала по первому зову и снова развела руками, как и в первый раз, когда ей поведали про загадочную болезнь Ники.