1
Иркутск был оставлен частями молодой Восточносибирской армии и отрядами красногвардейцев 12 июня. Огненный вал фронта медленно покатился вдоль линии железной дороги на восток, к Верхнеудинску. В районе кругобайкальской железной дороги белогвардейцы и мятежные чехи встретили ожесточенное сопротивление, фронт остановился. Позиции у Байкала были удобны для обороны: юго-западное побережье, вздыбленные к небу горы с проломами глубоких падей, глухая тайга, стремительные речки и на много верст - ни одной тележной дороги, только охотничьи малохоженые тропки бегут вдоль речек. Путь один, если не считать водный, - две ниточки железнодорожной колеи, продернутые сквозь десятки тоннелей. С одной стороны, в двух метрах от полотна - темные глуби Байкала, с другой - серые зубья утесов. Появилась надежда преградить путь на восток, не пустить белых за Байкал. А на востоке, истекая кровью, отряды красной гвардии сдерживали казаков атамана Семенова, на юге из Монголии выступил отряд белогвардейцев под командованием есаула Надзорова, занял несколько селений и казачью станицу Большая Кудара.
На восток, на юг, а больше всего на запад из Верхнеудинска каждый день отправляли отряды, сформированные из мобилизованных мужиков.
В город Нина приехала с мобилизованными шоролгайцами. Верхнеудинск ничем не напоминал тихий городишко, каким он был всего несколько месяцев назад. По узким улицам, поднимая ичигами пыль, одетые кто во что, вооруженные кое-как, ломкими рядами проходили мобилизованные, взад-перед проносились верховые, прямо на площади дымили походные кухни, у Совета тарахтел автомобиль и возле него толкалась толпа любопытных.
Нина пошла к Игнату Трофимовичу. Она не знала, что Артем уехал, и, когда ей об этом сказала тетка Матрена, до боли закусила губу. Так надеялась, что увидит его…
- А он все писем ждал из дома. До последнего дня все спрашивал: "Не получила, тетка?" Как-то он там, бедный парень. В самое пекло уехал. Рассказывает Игнат, что деется, у меня волосы дыбом встают. А ты, миленькая, по делам сюда или как?
- Что? - Нина не поняла вопроса, не расслышала, думая о своем. Он, значит, ждал письма. А она не написала, обиделась. И зря, наверно, не написала.
- Я говорю: ты по делу приехала? - повторила вопрос тетка Матрена.
- Ага, по делу. Тут буду работать. В госпитале.
Отец ее не отпускал, но Нина убедила его, что сидеть в лавке, когда она может помогать лечить раненых, ей совестно, а кроме того, если кооператив восстановят, торговать сможет и Дора. Конечно, уговаривая отца, она ни слова не сказала об Артеме… Что теперь делать? Его здесь нет и вернется он, надо думать, не скоро. А что, если и она поедет на фронт? Страшно…
Ничего не решив, пошла в Совет. В невообразимой толчее кое-как разыскала человека, который мог определить ее на работу. Это был пожилой рыхлый мужчина с отечным лицом и сонными глазами. Выслушав Нину, он оживился, сонливость пропала, глаза блеснули теплой голубизной.
- Знала бы ты, голубушка, какая у нас нужда в докторах!
- Но я не доктор, я…
- Все равно ученая. - Толстыми пальцами он проворно раскрыл блокнот. - Сейчас дам тебе сопроводиловку, пойдешь в гарнизонный госпиталь.
- А на фронте нужны… такие, как я?
- Конечно, голубушка!
- Пошлите меня на фронт.
- Милости прошу!
Он сказал это так, будто приглашал к себе в гости, и Нине стало смешно. А он, этот рыхлый нездоровый человек, смял написанную уже бумажку, вырвал из блокнота листок, занес над ним карандаш, задумался.
- Прикомандирую тебя к отряду красногвардейцев.
- Это куда, в какую сторону?
- В Троицкосавск, щипать есаула Надзорова.
- Нет, нет. Мне на Байкал…
- Привередливая, ишь ты. Ну, ладно. Беги скорее на станцию. Там стоит санитарный поезд. Главный на нем доктор Шемак.
На станции, забитой составами, было то же многолюдие, что и в городе. Дымили на путях паровозы, и копоть черным снегом сыпалась на землю, и гудки вскрикивали отрывисто, встревоженно.
Шемак, высокий светловолосый человек в солдатской гимнастерке, провел Нину по пустым вагонам в голову санитарного поезда. В первом вагоне женщины и девушки в белых халатах укладывали медикаменты.
- Работай, - просто сказал он, вынул из кармана гимнастерки часы, - скоро будем трогать.
У него был нерусский выговор, и Нина, когда он ушел, спросила у одной из девушек, кто такой доктор Шемак.
- Чехословак. Я тебе потом дам газетку, где он про себя пишет.
Состав снялся с места тихо, почти незаметно, мимо окон проплыли грязные деповские здания, домики окраины, и рядом с вагонами побежали сосны, те самые сосны, среди которых Нина и Артем бродили в памятное воскресенье. Тогда земля была сырая и под деревьями еще лежал снег, а сейчас зеленеет трава, редкая, чахлая на скудной, песчаной почве. Поезд набирал ход, прижимался к берегу Селенги. Под крутым яром река качала на волнах малиновые блики вечерней зари.
- Ты про Иржи Святоплуковича спрашивала… - Девушка притронулась к плечу Нины, подала газету, показав пальцем на заключенный в извилистые линейки текст.
Газету Нина взяла без особой охоты, бросила еще раз взгляд на Селенгу, стала читать. И прочла все до подписи, не отрываясь.
"Братья русские!
Я, чехословак, доктор, интернационалист, хочу открыть вам глаза на те события, которые развертываются перед вами, на те черные тучи, которые двигаются с запада. Мои соотечественники, чехословаки, по своей алчности и несознательности, соблазненные сорокарублевой платой в день, подкупленные вашими капиталистами, задались целью задушить русскую революцию, занять Сибирь и втянуть русский народ в кровавую бойню с Германией, дабы этим дать возможность капиталистам всего мира душить трудовой народ. Ваши бывшие офицеры, надев золотые погоны, с музыкой, играющей "Боже, царя храни", идут восстанавливать свои погоны, чтобы в будущем угнетать народ и получать деньги, ничего не делая: им блеск погон и звон шпор дороже всего на свете. Я со своими товарищами - чехословаками-интернационалистами не мог праздно смотреть на эту вопиющую несправедливость и поехал на фронт защищать русскую свободу и дрался там до тех пор, пока не был ранен и эвакуирован. Здесь я тоже не хочу праздно смотреть на события и настоящим воззванием решил рассказать вам о положении дела. Братья русские, если вы будете праздно смотреть на беспричинные расстрелы рабочих и крестьян этой разбойничьей бандой, если вы будете праздно смотреть на порабощение вашей свободы, вас закабалят, вас заставят воевать с Германией и вас заставят работать на помещиков, и опять застонет русский народ, опять польется святая невинная кровь трудящихся, опять польется кровавый пот на нивах помещиков. Братья русские, к оружию, на защиту свободы!
Чехословак, доктор, интернационалист Шемак".
В уши ворвался грохот. Нина вздрогнула, подняла голову. Мимо окна быстро проносились железные фермы моста через Селенгу. Гладь реки внизу отливала тусклой сталью. "На фронт, я еду на фронт!" - словно сейчас только все поняла Нина, и ей стало по-настоящему боязно той неизвестности, навстречу которой с грохотом несется поезд.