Виктор Николаевич опустил револьвер в карман, спросил с тихой яростью:
- Какой идиот его привел сюда?
7
Артем без малого две недели пробыл в Кударинской станице. Вместе с другими красногвардейцами охранял обозы хлеба, отобранного у богатых казаков. Зерно переправляли в Троицкосавск. Отсюда большой обоз под усиленной охраной красных казачьих дружин и красногвардейцев благополучно дошел до Верхнеудинска.
Встречать обоз пришли рабочие железнодорожных мастерских и типографий. Цыремпил Ранжуров встал на возу, произнес короткую речь. Люди несколько раз прерывали его одобрительным гулом. Рядом с Артемом стоял низенький мужчина в латаной, грязной блузе. Темными от мазута руками он гладил тугие мешки с зерном. Шея у него была худая, с глубоким желобом на затылке.
Артем смотрел на этот затылок, на руки в мазуте, на мешки с зерном… Вспомнилась ночь в Кударинской станице. Он стоял на посту у нагруженных подвод. В станице пропели вторые петухи. И вдруг в конце улицы зацокали копыта, хлестнули выстрелы. Со звоном лопались стекла. Пронзительный, хватающий за душу свист резал воздух. Цокот копыт, зловещий свист стремительно приближались. На дорогу выскочил Ранжуров, за ним высыпали красногвардейцы, залегли. Засверкали частые вспышки ответных выстрелов…
Артем тоже стрелял, положив винтовку на воз с зерном. Бандиты повернули коней и ускакали, оставив на дороге два трупа. В этой перестрелке был убит Артамон Чуркин.
Бандиты ушли. Но Артем знал, что они будут приходить снова и снова. Они будут убивать, как уже убили Кузю и Артамона. Они будут убивать до тех пор, пока их не уничтожат. Они ничего не дадут даром, они не дадут строить города с широкими улицами и большими каменными домами…
После митинга красногвардейцев отпустили домой, отдыхать. Артем должен был вечером заступать на дежурство у Совета.
Сдав винтовку и подсумки с патронами, он пошел на квартиру. Дом был на замке. Артем пошарил рукой за косяком, нашел ключ, открыл дверь. На пороге разулся, снял пропыленную рубашку, умылся на дворе у колодца.
Причесывая перед зеркалом мокрый чуб, увидел подоткнутый в раму белый конверт. Письмо было адресовано ему. Разорвал конверт, и на пол упала квадратная фотография. Артем торопливо поднял ее, вспыхнул. На фотографии была Нина. Она сидела у круглого столика, подперев голову ладонью, смотрела на него серьезно и строго.
На обороте он прочитал: "На добрую память Артему". Письмо было короткое, написанное в полушутливой форме. Артем бережно его свернул, положил в карман. Не обманула. Сдержала свое слово…
Походил по избе, снова развернул письмо, прочел второй раз и сел писать ответ. За этим занятием его застала тетка Матрена.
- Отец-то у тебя при смерти… - промолвила она.
- Что с ним? - Артем бросил недописанное письмо, поднялся.
- Не знаю, сынок. Беги на постоялый двор, узнай у мужиков. И домой собирайся.
- Отпустят ли… Слух был, на фронт нас отправят…
Ему представилось, что дома отец лежит худой, с ввалившимися щеками. При нем неотлучно находится мать. А поля остались недосеянными, пырей и повилика закрыли пустующую пашню. Осенью в закромах не будет ни зернышка. Лошадей придется продать, потом ходить по богатым мужикам, горбиться за кусок хлеба.
Он обулся и пошел на постоялый двор. Мужиков там не было, уехали…
Побежал в штаб Красной гвардии, но Жердева не застал.
Из штаба помчался в Совет. Время было позднее, светилось только одно окно - в кабинете Серова. Но и в этом окне, когда Артем подходил к зданию, свет погас. На крыльцо вышли Серов, Ранжуров и двое в шинелях нерусского покроя - пленные интернационалисты, вооруженные короткими кавалерийскими винтовками.
- Жердева тут нет? - спросил Артем у Ранжурова.
- Был, но ушел.
- Какая досада! Домой мне надо во что бы то ни стало.
- Ты откуда? - Серов наклонился, вглядываясь в его лицо.
- Из Шоролгая. Есть такая деревня…
- Ну как же, знаю! Там у меня хороший друг, Павел Сидорович. Знаешь его? А ты красногвардеец? Постой, постой!.. Уж не твой ли отец приезжал ко мне? Как его зовут?
- Захаром его зовут. Мой батя тут не был после того как с войны вернулся.
- Рассказывай… Был тут совсем недавно. Просил, чтобы тебя из Красной гвардии отпустили. Расторопный у тебя отец.
- Захворал он, - вздохнул Артем.
- А что случилось?
- Не знаю. Я сегодня только приехал из Кудары. Ежели давно хворает, разоримся мы нынче.
- Дело, конечно, серьезное. Что же ты думаешь делать?
- Проситься хочу у товарища Жердева на побывку домой. Отпустят ли вот?..
- Цыремпил Цыремпилович, ты рано выезжаешь?
- На рассвете. По холодку лошадям легче…
- В Шоролгай ты заезжать все равно будешь. Захвати парня с собой.
- Какой разговор! Вдвоем ехать веселее.
- Вот и отлично. Поезжай, а с Жердевым я договорюсь за тебя. Привет передай Павлу Сидоровичу. Хорошо там они поработали. Зерна поступило от них много.
Ранжуров набил короткую трубку табаком, протянул кисет Артему.
- Я не курю.
- Ах да, ты ведь семейский. Богу небось молишься?
- Нет, - смутился Артем. - Молиться-то мне некогда.
Ранжуров засмеялся, дружески хлопнул Артема по плечу. А Серов, свертывая папироску, что-то сказал интернационалистам на непонятном Артему языке, и они тоже засмеялись. Один из них, белобрысый, проговорил:
- Ошень гут сказаль: готт молить некогда.
Красный огонек папироски, вспыхивая, озарял усатое лицо Серова; взблескивали стекла пенсне.
- Василий Матвеевич, а я вез вам письмо от Павла Сидоровича и потерял, - неожиданно для себя признался Артемка. - Павел Сидорович просил в письме пристроить меня на работу…
- Почему же ты не пришел?..
- Неловко было без письма. Сейчас я знаю, что зря не пошел. Сколь времени болтался туда-сюда… Глупый был, не понимал, что к чему.
- А сейчас понимаешь?
- Вроде начинаю разбираться. Сначала-то я думал, что вы, что товарищ Рокшин - одинаковые…
- Какую же нашел разницу?
- Рокшин, он для всех старается, всех приголубить хочет, без разбору. Всякие нахалюги этим пользуются…
- Откуда ты знаешь Рокшина?
Артем рассказал о своих встречах с Евгением Ивановичем. Серов бросил папироску. Прочертив красную дугу, она упала на землю, брызнула искрами.
- Да, ты, пожалуй, прав. Отчасти прав… Я рад, что это понял и без письма нашел сюда дорогу, - Серов встал, протянул руку: - До свидания, товарищ. Передавай отцу мое почтение. Пусть скорее выздоравливает. А сам долго не задерживайся без надобности.
…Ехали весело. Ранжуров рассказывал смешные сказки про хитрого, ловкого Будамшу, умеющего дурачить мудрейших, ученейших лам, спесивых нойонов, учил Артема петь бурятские песни о гнедой лошади с белой губой…
Артем смеялся, но сердце у него грызла тревога об отце. Даже скорая встреча с Ниной не радовала.
К Шоролгаю подъезжали вечером. Смеркалось. Небо было бледное, как линялый ситец. Голосистый хор лягушек дружно, слаженно вел свою песню. Рядом с дорогой до поворота в улус бежала обмелевшая Сахаринка. Будто жалуясь, она грустно-ласково журчала. К воде склонялись зеленые кусты тальника, местами ветви касались быстрого потока, на них белыми хлопьями висели клочья пены. Цвела черемуха. Воздух был пропитан ее густым ароматом. С крутого косогора к реке сбегали кипенно-белые низкорослые кусты таволожника.
- К нам ночевать заедете? - спросил Артем.
- Поеду к Павлу Сидоровичу. Времени у меня мало, а говорить с ним - ночи не хватит, столько накопилось.
У ворот своего дома Артем слез с телеги. Ставни окон были закрыты, ворота заложены. Он перелез через забор. Сдерживая тревогу и нетерпение, осторожно постучал в дверь.
Открывать вышла мать. Тихо охнув, она обняла сына, поцеловала.
- Как отец?
- Спит. Я только что прилегла. Блины завела. Как знала, что приедешь. Ну, проходи, проходи. Я сейчас огонь вздую.
Впотьмах она нащепала тонких лучин, разгребла в очаге горячие угли. Пламя затрепетало, лизнуло тонкие лучины, осветило избу.
На кровати в цветастой исподней рубахе похрапывал Захар.
- Ну как он, оздоровил? - шепотом спросил Артем.
- Ты что, бог с тобой? Он и не хворал. На руку перед ненастьем жалуется. А так, что напрасно скажешь, ничего. Тьфу, тьфу, не сглазить бы.
В это время Захар приподнял голову, увидел сына.
- A-а, приехал все-таки. Ну добро, добро. - Он поднялся, сел на кровати, свесив сухие босые ноги.
- Ты не хворал, батя?
- Бог миловал. Схитрил я малость. Из города выманивал тебя таким манером, - виновато улыбнулся Захар.
- Ну, не дурак ли?! - воскликнула Варвара. - Сына переполошил. Да чего доброго, беду накличешь своей брехней. А мне что баял: выхлопотал Артемше ослобождение.
Захар протяжно зевнул, поскреб пальцем в окладистой бороде.
- Помолчала бы, умница. Завсегда больше всех знаешь.
Сумрачным стало лицо Артема. Убивался, печалился, добрых людей жалобой своей вводил в заблуждение…
- Зачем понадобилось наводить тень на плетень?
Под Захаром беспокойно скрипнула кровать.
- Винюсь, паря. Оно в самом деле… того, не браво получилось-то. Но что поделаешь-то? Прикидывал всяко - нельзя тебе в городе оставаться. Выгоды от твоей службы никакой, а живем мы, сам знаешь, не богато…
- У вас есть нечего? - Артем в упор посмотрел на отца.
- Ну, до этого не дошло… Да ведь и вперед надо заглядывать, сынок.