- Понятно, - криво усмехнулся Фома Черепанов. - А вы мне, мужику, товарищ Серов, растолкуйте такую штуку. Стрежельбицкий нам строго-настрого запретил обращаться за помощью в Совет и в Верхнеудинский большевистский комитет. Вы дали такое указание али как?
- Нет, такого указания не было. Что это значит, Яков Степанович? - спросил Серов.
- Да, Черепанов говорит правду. Солдаты наши, - Стрежельбицкий обвел рукой сидящих, - молодые большевики, они готовы по любому поводу, дай им волю, ездить в Верхнеудинск. Дело от этого не выиграет, а у вас и без того хлопот достаточно.
- Вы не имели права запрещать солдатам обращаться в Совет и тем более в партийный комитет, - нахмурился Серов. - Чушь городите какую-то!
Сразу же после этого выступил Черепанов. Сутулясь, он подошел к столу, оперся длинной рукой на спинку стула и начал медленно, с натугой произносить тяжелые слова. Казалось, он стоит у каменной стены, разламывает ее на неровные, увесистые плиты и нехотя, лениво кидает… Черепанов предъявил Стрежельбицкому серьезные обвинения. Он с горьким недоумением спрашивал, ни к кому в отдельности не обращаясь, о демократии. Что она такое, почему ею могут пользоваться меньшевики, эсеры, а большевикам вроде она и во вред. Эсеры и меньшевики выступают перед солдатами, обещают им добиться роспуска по домам. Стрежельбицкого не беспокоит то, что через посулы все эти крикуны попадают в полковой комитет. Стрежельбицкий надеется на то, что меньшевики и эсеры не сумеют провести свою линию и потеряют доверие солдат. Все ждал, когда они начнут терять это самое доверие. И дождался… Солдаты скоро не станут признавать ни бога, ни черта, разбегутся кому куда любо.
Серов насторожился, пристально посмотрел на Стрежельбицкого.
- Ну, знаете, такой политической тупости я от вас не ожидал, - резко сказал он. - Это же самоубийство! Ваш, извините, дурацкий нейтралитет на руку врагам. Неужели вы настолько слепы, что не видите, как пропадает вера солдат в большевиков?
Стрежельбицкий все порывался что-то сказать. И едва Василий Матвеевич кончил говорить, он поднялся:
- Теперь я понимаю, что действительно оказался слепым. Ошибка мною допущена серьезная, и я готов понести наказание. Но, если вы оставите меня на этой работе, я сделаю все, чтобы исправить положение. Себя не пожалею. Честное слово, товарищи! У меня после слов Василия Матвеевича с глаз будто пелена спала.
- Ошибки в наше время - роскошь, часто непозволительная, товарищ Стрежельбицкий, - сухо отрезал Серов.
Жердев вскоре уехал в город. Серов остался в гарнизоне. В сопровождении Черепанова и Стрежельбицкого он ходил по казармам.
Беспорядок был ужасающим. Солдаты бездельничали, в казармах грязь, мусор, койки не заправлены, на многих нет ни покрывал, ни матрацев - продали, и теперь спали, подстелив под себя шинели. Спертый воздух, запах прелых портянок, махорки, человеческого пота стойко держался в каждой казарме.
Черепанов ходил молча, с одеревенелым лицом. Стрежельбицкий осуждающе качал головой, приговаривал:
- До чего дошло! До чего дошло!
Солдаты не проявляли никакой заинтересованности. Равнодушно встречали, лениво, сквозь зубы отвечали на вопросы. Лицо Серова потемнело. Такого не ожидал. Не армия, а черт знает что!
В одной казарме солдаты сидели за столом. Перед ними стояла четверть самогона. Лохматый, забородатевший солдат только что собрался разливать самогон в кружки. Стрежельбицкий крикнул:
- Встать!
Солдаты не пошевелились. Лохматый с нагловатой усмешкой сказал:
- Чего рот разинул? Орешь под руку, а я человек боязливый, уроню бутылку, казна же ущерб понесет: опять придется шинельки из цейхгауза тащить. Чем орать, садитесь лучше с нами, выпьем по кружечке, сердце-то и отмякнет.
- А ну, подвинься, - Серов подошел к столу, сел на скамейку.
Лохматый попросил еще одну кружку, поставил ее перед Серовым. Самогон, булькая, полился в кружку. Серов протянул руку, взял за горло бутыль.
- Что, сам хочешь налить? - спросил лохматый. - Оно и правильно, за столом должен распоряжаться старший.
Серов поднял бутыль, бросил в угол. Зазвенело стекло, по грязному полу растеклась лужа. Солдаты молча смотрели на эту лужу, сжимая в руках пустые кружки. Ноздри у лохматого побелели, раздулись. На стекле окна отчаянно билась муха. Стрежельбицкий вынул из кармана наган, щелкнул предохранителем.
- Спрячь свою дудыргу! - Лохматый хрипло, натужливо засмеялся, удивленно сказал: - В очках, а непужливый. Мы же вас могем так угостить, что и через неделю икать будете.
- Не можете! - гневно сказал Серов. - Не можете. Вы трусы и шкурники, мелкое ворье! Ваши товарищи на семеновском фронте захлебываются кровью, а вы хлещете сивуху. Ваши отцы и матери отдают на шинели последние копейки, а вы их тащите спекулянтам!
Он поднялся и вышел. В нем все бурлило от гнева. Стрежельбицкий трусил рядом, петушился:
- Судить их надо!..
После обеда собрали митинг. Толпа солдат гудела потревоженным ульем, притискивалась к столу, выплевывала гадкие словечки. Возле стола рядом с Серовым оказались двое в штатском - те самые, что вместе со Стрежельбицким сидели в карцере. Один из них звонко крикнул:
- Солдаты! Вас обманывают. Вас держат здесь только для того, чтобы охранять спокойствие кучки большевиков!
- Вы служите в армии? - перебил его Серов.
- Это неважно! - бросил через плечо штатский.
- Я вас спрашиваю: вы служите или нет? - настаивал Серов, он обернулся, спросил у Чугуева, сидевшего за столом: - Почему у вас на территории гарнизона расхаживают неизвестные люди? Арестуйте этих молодчиков.
Крикуны стушевались, нырнули в толпу. Солдаты засмеялись.
- Вот кто вам крутит головы. А вы их слушаете, вы идете за пустобрехами, - неожиданно тихо, со сдержанной болью проговорил Серов. - Вы позволяете верховодить собой мерзавцам и негодяям. Этого больше не будет!
Солдаты притихли, вслушиваясь в негромкий голос Серова.
- Далее… - продолжал Серов. - Многосемейных и тех, у кого некому обрабатывать землю, мы на время отпускаем домой.
Эти слова были встречены гулом одобрения.
- Власть Советов всегда будет делать только то, что полезно нам всем. Запомните это. Запомните и другое. Сейчас, когда надо держать порох сухим, мы не позволим всевозможных шатаний. С теми, кто будет сознательно расшатывать дисциплину и культивировать бандитизм, мы расправимся, как с врагами!
После выступления Серова Фома Черепанов, глуховато кашляя, назвал фамилии кандидатов в полковой комитет. Голосовали без споров. Но после этого кто-то потребовал:
- Давай выборы командира полка!
- Давай! - поддержали его несколько голосов. Серов поднялся.
- Хорошо. Выбирайте командира. Ваше доверие ему будет надежной опорой.
Не успел Серов сесть, как в толпе закричали:
- Стрежельбицкого!
Стрежельбицкий порозовел, подался вперед. Полковник Чугуев опустил голову. Он не думал, что солдаты легко могут выбросить его из своей памяти. И ради кого? Ради этого болтуна поручика со злодейскими усиками! Надо встать, уйти от позора и бесчестья… Серов положил ему руку на плечо, не дал подняться.
- Стрежельбицкого!
Кто-то громко и решительно крикнул:
- Чугуева! Даешь Чугуева!
- Стрежельбицкого!
- Чугуева! Чугуева! Чугуева!
- …ицкого! …угуева! - спутались крики.
Серов постучал кулаком по столу. Крики стали утихать. Стрежельбицкий встал рядом с Серовым.
- Василий Матвеевич, - вполголоса сказал он, - не допускайте избрания Чугуева.
- Мы так ни до чего не договоримся, - не ответив Стрежельбицкому, обратился Серов к солдатам. - Давайте по порядку…
Слова попросил Фома Черепанов.
- Тут кто-то выкрикивал Стрежельбицкого, а теперь помалкивает. А я, стало быть, против. Неподходящий человек Стрежельбицкий. Он солдат знает мало, а солдаты его и того меньше, хотя он и в комитетчиках числится. Вот так.
Не успел Черепанов сесть, как на стул вскочил круглоголовый бритый крепыш. Он повертел головой туда-сюда и заговорил торопливо:
- Я тоже против таких командиров, как Стрежельбицкий. Воевал он с нами? Не воевал. Сухую корку солдатскую грыз? Не грыз. Сейчас он еще не командир, а уже к домашности своей девку приспособил.
- Гы-гы, - прокатилось по солдатским рядам.
- А мы понимаем теперь, как мировая буржуйская гидра ножи навострила. Тут командир отчаянный требуется, с хорошей башкой. Чугуев, я думаю, подходящий. Он хотя и дворянского роду, а душу солдата отменно понимает. Всю ерманскую многие наши ребята под его началом воевали. Чугуев вместе с солдатами в атаку ходил, спал вместе и ел вместе. Тогда он только ротой командовал. В революцию, когда братва стала погоны сдирать и лупить офицеров, мы Чугуева не дали пальцем тронуть. Правильный он человек. А раз правильный - с большевиками будет!
Солдат опять посмотрел по сторонам и сел.
- Чугуева!.. ва… ва… ва… а…
Полковник поднял голову, посмотрел на Серова. Лицо у него было бледное, на высоком лбу светлела испарина, во взгляде - нескрываемая гордость. Нет, не выкинули его из своей памяти солдаты, как выкидывают из ранца перед походом все завалявшееся, лишнее, ненужное. Серов протянул ему руку, поздравляя.