В коридоре Совета толкался всякий люд, приходили и уходили рабочие, красногвардейцы, солдаты…
Купцы подошли к кабинету председателя. У дверей стоял солдат с красной повязкой на рукаве. Он преградил купцам дорогу винтовкой с примкнутым штыком и строго потребовал:
- Документы!
- Нас вызывал господин Серов. Вот повестка.
Часовой взял повестку, нахмурив брови и шевеля губами, стал читать. Читал он по меньшей мере минут пятнадцать. Кобылин пробурчал:
- Скоро ли, грамотей?
Оставив слова Кобылина без внимания, красногвардеец свернул бумажку и положил за пазуху.
- Документик без подделки, - важно сказал он. - Проходите.
"Ишь ты, охрана…" - с беспокойством подумал Федот Андроныч.
Кабинет председателя Совета - длинная мрачноватая комната с единственным окном. Вдоль стены с облупившейся штукатуркой стояли стулья, а в конце комнаты - большой стол, заваленный бумагами. Серов поднялся из-за стола, шагнул навстречу купцам, широким жестом показал на стулья, радушно сказал:
- Садитесь.
И сам сел за стол, пригладил рукой длинные черные волосы, зачесанные назад. И в том, как он поправил свои волосы, было столько обычной житейской простоты, что Федот Андроныч с облегчением вздохнул. Этот не станет гвоздить кулаком по столу, топать ногами и кричать. И ничего не выдавит из купцов. Они старые волки.
- Курит кто-нибудь? - Серов подвинул газету и пачку махорки, закурил. - Знаете, зачем вас вызвали?
Купцы закивали головами.
- Тем лучше, не будем тратить лишних слов. Нам очень нужны деньги. И срочно.
Федот Андроныч спрятал в бороде усмешку. Кто же так начинает разговор, без всякого подхода. "Деньги нужны! Ишь ты…"
- Позвольте вопрос: кому это вам? - спросил Родович.
- Власти рабочих и крестьян, разумеется. - Серов стряхнул с папироски пепел, уточнил: - Совету.
- Благодарю… - Родович слегка наклонил голову. - Поскольку власть крестьян и рабочих, с них и деньги требуйте. Так будет справедливо.
- Когда Совет создавали, нас спрашивали? - подхватил Кобылин.
"Ну-ка, ну-ка, как ты вывернешься? Молодец Моисей, ловко его заарканил!" - думал Федот Андроныч, не спуская глаз с лица Серова.
- Верно, не спрашивали, - согласился Серов. - Но ведь и рабочих, крестьян никогда не спрашивали, какая им власть больше подходит. А деньги брали… Так, а? - Черные глаза за стеклами пенсне насмешливо блеснули.
- Не в этом дело. - Родович стиснул сцепленные пальцы, и от ногтей отлила кровь. - Купеческое сословие никогда не отказывалось жертвовать на благое дело. Но тут… Нет, господин Серов. Пустой у нас разговор.
- Вот уж чего нам не нужно, так ваших пожертвований. Жертвуйте на дома призрения, на поддержку престарелых. И вот что… Давайте оставим препирательства. Это бесполезно.
Серов по-прежнему говорил приветливо, и усмешка в глазах не гасла, но Федот Андроныч чутьем уловил его решимость во что бы то ни стало сломить купцов, заставить их раскошелиться.
- Я хочу, чтобы вы поняли одно: мы не допустим, чтобы кто-то пренебрегал постановлениями Совета. - Серов растер в пепельнице окурок, энергичным движением стряхнул с пальцев крошки табака.
- Восемьсот тысяч! Да вы что? Нет у нас таких денег! - Лицо Родовича стало пунцовым от гнева.
- Деньги у вас есть, - терпеливо поправил Серов. - И внесете вы их сегодня.
- Помилуйте! - взмолился Голдобин. - Тысяч сорок, ну пятьдесят наскрести, куда ни шло. Но восемьсот! Восемьсот!
- И сорок не надо давать… - гундосил Кобылин. - Разбой среди бела дня учиняют. По каким законам?
- По законам революции, почтеннейший. По законам справедливости. Жаль, что вы не имеете о них понятия. - Серов встал, оперся руками о стол. - Коротко и ясно, господа: будут деньги?
- Не будет никаких денег! - ответил Родович.
- А вы как думаете? А вы? - у всех поочередно спросил Серов.
И все ответили отрицательно. Впервые за все время Серов нахмурился, даже не нахмурился, просто исчезла усмешка, и взгляд сразу стал твердым. Федот Андроныч беспокойно заерзал на стуле. Что-то сейчас будет. Как он теперь повернет дело? Покричит-покричит и выгонит. И все. И останутся денежки в купеческих карманах. Господи милостивый, спаси от разора честное сословие, помоги, господи, совладать с окаянным, не то всех пристигнет горькая участь.
Серов, сутулясь, твердо ставя ноги, подошел к двери, попросил позвать Жердева. В кабинет вошел человек лет тридцати, светлоголовый, высокий, вся грудь в ремнях. Остановился у порога, молча ожидая, что скажет Серов.
- Этих господ, товарищ Жердев, надо отправить в городскую тюрьму.
- Это произвол! Беззаконие! - закричал Родович.
Кобылин, Голдобин вскочили, замахали руками. Они тоже что-то кричали. У Кобылина и гнусавость куда-то пропала, голос прорезался.
- А ну, молчать! - осадил их Жердев. - Марш по одному!
- Всего хорошего, господа! - сказал Серов, улыбнулся, тряхнул головой, откидывая волосы.
Федота Андроныча такой поворот событий ошеломил настолько, что он безропотно прошел с купцами полгорода, прежде чем сообразил: его-то дело сторона! Подошел к молодому красногвардейцу и, просительно заглядывая в глаза, рассказал, как он попал под конвой. Красногвардеец засмеялся:
- Ну и ну! Вперед наука будет, папаша, не полезешь куда не просят, - добродушно сказал он.
- Так я же не знал… Не знал, вот те Христос! - перекрестился купец. - Вы уж отпустите меня, товарищи красные гвардейцы, отпустите, родимые, век помнить буду!
- Таких правов не имеем. Шагай, папаша, не оглядывайся.
Вместе со всеми его заперли в заплесневелую камеру. Он сел в угол, на голые нары и стал про себя молиться богу. Купцы тихо разговаривали. Потом разговор стал громче, заспорили. Федот Андроныч прислушался. Голдобин обвинял Родовича и Кобылина в недомыслии.
- Надо было поторговаться. Бросили бы сотню тысяч…
- Ни рубля не дадим! - сердился Родович. - Что они сделают? Подержат день-два и выпустят.
- День-два, а если больше? Кто будет дело вести?
Мало-помалу спор перерос в ссору. Шум услышали в коридоре. Загремел засов, и в камеру вошел Жердев.
- Придется предоставить каждому отдельную фатеру. А то, чего доброго, раздеретесь.
- Долго вы нас держать будете? - спросил Кобылин.
- Это от вас зависит. Давайте деньги и катитесь хоть сейчас. А нет, отправим на Черемховские копи уголек рубать. Будем держать там, пока не заработаете восемьсот тысяч.
- А как же я? - Федот Андроныч ухватил Жердева за портупею. - Смилуйтесь, не губите человека без вины. Я не здешний, я из Шоролгая.
- Как фамилия? - Жердев достал из кармана список и, проверив по нему заключенных, отпустил Федота Андроныча на все четыре стороны.
- Вот спасибочко-то вам! Дай вам бог здоровья и долгого веку. - Федот Андроныч стал быстро одеваться. К нему подошел Родович и прошептал:
- Зайди к Рокшину, обскажи, как все получилось.
- Непременно обскажу, - так же тихо шепнул Федот Андроныч и шмыгнул прочь из камеры. Едва удержался, чтобы не побежать по коридору.
Невеселые мысли были у Федота Андроныча. Ведь как круто берут, окаянные! Попробуй таким перечить, живо отправят туда, где Макар телят не пас. А покоришься - разорят, антихристы, разграбят. По всему видно: пришел конец беспечальному житью. Надвигается что-то страшное, безжалостное, ломает и сокрушает все привычное, устоявшееся. В народе пошатнулась вера в бога, семейские стали покуривать табачишко, жениться на сибирячках, скоблить подбородки бритвой. Совесть теряют… Честного человека могут пустить по миру с сумой, а посельгу какого-нибудь посадят править людьми. И за что только наказывает господь рабов своих?