- Вот и хорошо, - обрадовался покупатель. И тут же, в виде задатка, отдал половину денег за пшеницу.
- Остальные получите на месте. Я пойду вперед, а вы двигайтесь за мной. За базаром вас подожду…
Елисей пересчитал деньги, положил в кожаный мешочек, висевший на шее, и спрятал его под рубаху.
- Ты, Артемка, навостри уши. Не оплошать бы нам с тобой. Не дай бог, залучат в темный угол и отберут все.
На выезде с базара подводу остановил уполномоченный Совдепа.
- Куда, дед, направился?
- Продал пшеничку, сынок.
- Всю зараз?
- Как есть всю, сынок. По рублю с пуда сбросил и свалом отдал.
- Где же твой покупатель?
- Вперед ушел.
- Ну, езжай, раз продал.
Уполномоченный был без винтовки. Ватный пиджак в поясе стягивал широкий ремень. На ремне болталась большая деревянная кобура. Артемка заключил, что уполномоченный не простой, из начальства. Только шапка у него была не начальническая - заячья, потертая, измызганная.
Покупатель встретил их за углом. Вскочил на воз.
- Гони, папаша, я тороплюсь!
Он был чем-то обеспокоен, оглядывался назад, озирался по сторонам. Облегченно вздохнул покупатель только тогда, когда подвода въехала во двор и за нею захлопнулись тяжелые ворота. В глубине двора белел каменный амбар. Покупатель подвел лошадь вплотную к дверям и, порывшись в кармане, достал ключ.
Но двери он не открыл. Зазвенела щеколда калитки, и во двор шагнул тот самый уполномоченный в заячьей шапке.
- Бог на помощь! - насмешливо сказал он. - Одни-то не управитесь? Хлопцы, сюда, поможем…
Покупатель опешил, ключ упал на землю.
- Что вам надо? Почему врываетесь в ограду? Или вы переняли эту привычку у бандитов?
- Визит вежливости. Кроме того, любопытно, - улыбался уполномоченный. - Куда вы столько хлеба набираете?
- Я человек и не могу, грешный, отучиться от еды. Кушаю! Может, Советская власть меня научит питаться воздухом?
- Хватит, Кирпичников, зубы мыть. Расплачивайся с дедом и открывай амбар.
- На, дед, помянешь мою душу да расскажешь деревенским, как Советы отправляют в темницы людей за свое добро. - Кирпичников отдал Елисею остальные деньги и протянул уполномоченному ключ. Тот открыл двери и не сдержался от возгласа удивления:
- Ну и аппетит у тебя, Кирпичников!
Амбар был забит мешками с зерном. Кирпичников закусил губу, съежился.
- Думаете, что я спекулянт. Честью клянусь, хотел открыть хлебопекарню и продовольственную лавку, - заглядывая в глаза уполномоченному, сказал он.
- Не клянись честью. У тебя ее давно нет. Ребята, сгружайте хлеб. Потом один останется здесь, на страже, другой повезет старика и этого молодого в Совет, чтобы в протоколе расписались. А мы с тобой, господин Кирпичников, пойдем в другое место.
Через несколько минут Елисей и Артемка выехали со двора. На задке телеги примостился пожилой красногвардеец. Закурив самокрутку, он с улыбкой спросил:
- Перепугались небось?
- Перепугаешься. Что только тут делается, ето самое, что делается? - вздохнул Елисей.
- За что его арестовали? - спросил Артемка.
- Контра! - красногвардеец сплюнул. - В городе еды совсем мало, а они, сволочуги, сговорились скупать на базаре и в деревнях хлеб, мясо, картофель. Скупают и прячут в амбары. Расчет какой? Цены становятся выше, а выходит, что в ответе за все Совет. Правда, рабочим не привыкать затягивать пояс, но рабочих в городе не ахти как много. Обывателю же наплевать, какая власть, ему чтобы были жирные щи и булка с маслом.
Артемка подивился хитрости этих самых контриков. Ловко придумали, ничего не скажешь, но тот, в заячьей шапке, молодец! "Бог на помощь!" Здорово!
В Совете составили протокол, заставили подписаться под ним Елисея и Артемку. Елисей взял в скрюченные пальцы ручку, начертил на бумаге крест, напоминающий след куриной лапы.
- В городе вам придется немного задержаться. Вы нужны будете как свидетели.
- Вот беда-то! - ахнул Елисей Антипыч. - Вот влипли так влипли. Куда же коней девать? Чем я их кормить буду?
- По всей вероятности, долго вас не задержим, - человек, писавший протокол, вежливо проводил их до дверей.
Елисей Антипыч всю дорогу до постоялого двора бранился, жаловался Артемке:
- Всю-то жизнь мне не везет, разнесчастному. Нет такой оказии, которая бы со мной не приключилась. Будто нарочно меня подкарауливают всякие напасти. Скажем, у других мужиков бабы как бабы, у меня, ето самое, - зверюга. Чуть чего, хватается за сковородник. Не приведи господь втюриться тут в беду…. Другое несчастье - дочки. Семь штук народилось, а парня нет, без помощников маюсь.
На постоялом дворе их поджидал Федька. Он был в новых суконных брюках и френче. Стоял, небрежно постукивал ногтем по медным пуговицам френча.
- Ты где пропадал? - набросился на него Артемка.
- Мне некогда теперь шататься. Служба, братец.
- Что ты мелешь, какая служба?
- Я теперь анархист. А тебя не возьмут, тонкокожий, говорят.
- Да я и не пойду в анархисты, на черта они мне сдались!
- Я шучу. Гвоздю сказать словечко, он все сделает. Знаешь, какой мировой парень… Водку пьет, как конь воду, ей-богу!
- Нет, не лежит у меня душа к твоему Гвоздю.
- Дурак ты, Артемка. Смотри, одежду мне новую дали, в кармане кое-что имеется. На днях и леворверт Гвоздь раздобудет.
Артемка, конечно, не отказался бы от одежды, какая у Федьки, и от револьвера, но хлестать водку с Гвоздем, а этого не минуешь, - тащи назад.
- Не пойду я в анархисты. Нехорошие они люди, по-моему. Горлохваты, не революционеры.
- Нам-то какое дело, революционеры они или нет. Кормят - и ладно.
- Ну, хватит! - Артемка нахмурил брови. - Любо тебе - иди, держать не стану, меня сговаривать нечего.
- А что станешь делать, дурья голова? Не домой ли наладился? Валяй, на батькиных харчах житье хорошее, - скалил зубы Федька.
Он угадал: об этом и подумывал сейчас Артемка. Именно об этом. Стыдно будет перед матерью, перед батькой, а что сделаешь? Но слова Федьки, особенно же его улыбочка, этакая ехидненькая, повернули его мысли в другую сторону. Он насупился, помолчал и твердо сказал:
- Никуда я не поеду. И в анархисты не пойду. Буду работать.
- Сам себя не прокормишь. Не ломайся сдобным пряником. Гвоздь все обделает, и заживем припеваючи.
- Нет, - упрямо сказал Артемка. - Нет.
4
Листок с адресом привел Артемку в глухой переулок к деревянному дому. Над дверями висел большой лист кровельного железа, изъеденного ржавчиной, на нем кривыми буквами написано: "Союз строительных рабочих". Прибит лист был кое-как наспех, и еле держался. Ветер беспрестанно погромыхивал им.
Эта вывеска не внушала доверия. Артемка посмотрел на нее, на низкие окна, нерешительно толкнул дверь.
В большой комнате было три канцелярских стола, шкаф, закрытый на висячий замок. Рядом со шкафом сидел Рокшин. Он что-то писал, низко наклонившись над бумагой. За его спиной, на гвозде, вбитом в стену, висели пальто и шапка.
Кроме Рокшина, в комнате был еще один мужчина в офицерской гимнастерке с темными полосами на плечах, должно быть, следами погон.
Артемка остановился у стола Рокшина, снял шапку, кашлянул. Рокшин поднял голову.
- Вы ко мне?
- Ага. Я насчет работы. Вы мне сулили…
Рокшин отложил ручку в сторону, выпрямился. Беспокойно поблескивающие глаза ощупывали Артемку. Видно было, что он силится вспомнить, где видел Артемку, когда обещал ему работу.
- Вы мне в Совете написали эту бумажку, - Артемка протянул листок с адресом.
- Совершенно верно! - оживился Рокшин. - Садись. Ты, помнится, из деревни? Давно? Недавно. Чудесно! Как там идут дела? Совет создан или нет?
- При мне еще не было Совета, но к тому двигалось.
Рокшин достал из кармана пачку папирос, протянул ее Артемке.
- Кури.
Артемка отказался.
- Ах да, ты же семейский, - засмеялся Рокшин. - Семейские, как я слышал, консерваторы из консерваторов. Странно, неужели они тоже пойдут за Советами… Послушай, мужики действительно хотят установить Советскую власть? Или ее навязывают свыше?
Этот вопрос заставил Артемку задуматься, вспомнить, о чем говорили мужики дома, у Павла Сидоровича. Хотят не хотят - одним словом не скажешь.
- Не знаю даже, как вам и растолковать. Кто хочет, а кто и нет. По-всякому. Батя мой, он с войны недавно, ничего, к примеру, не хочет, а Клим, к примеру…
Рокшин круто повернулся к мужчине в офицерской гимнастерке.
- Что я вам говорил! Нет, милые мои, крестьянин правильно понимает положение вещей. Его не вовлечешь в авантюру, он не даст себя одурачить демагогической болтовней. Прекрасно, прекрасно… Продолжай, товарищ.
- Ну, Клим, он совсем даже наоборот…
Артем и смущался и не умел коротко рассказать о спорах мужиков, потому решил, что лучше помалкивать. Еще ляпнешь какую-нибудь несуразицу и посчитают тебя за недоумка.
А Рокшин сыпал вопросы, вертелся на стуле, поглаживал мысок редких волос на голове, пыхал папироской. Артемка смотрел на него ясными, бесхитростными глазами и отвечал: "Не знаю. Не понимаю. Не слышал". Он стоял на своем. Что хотел сказать - сказал, хватит. Надо тебе узнать больше, поезжай в деревню, там выспрашивай.
Наконец Рокшину надоело вытягивать из Артемки интересующие его сведения. Он сказал:
- Теперь о работе. Ничего не нашел?
- Где ее искать, ума не приложу.
- Обожди, обожди… Ты же ходил к Серову. Он что, отказался помочь? - Рокшин подался вперед, белый воротник рубашки врезался в худую шею.