Еще больше огрузневшего Никиту с натугой отволокли в просторный светлый кабинет и положили на широкий ковровый диван. Селезень проворно разоблачил Демидова. Набежавшая дворня, толпясь, с любопытством молчаливо рассматривала поверженного внезапной хворостью заводчика. Их волновали и страх и радость. Могучий и грозный хозяин, который держал в своих руках огромные владения и заставлял трепетать вокруг себя все живое, вдруг разом сражен и стал беспомощен. И оттого, что грозный нижнетагильский властелин так сейчас беспомощен, радовалось сердце крепостных. Не одна пара глаз дворовых с плохо скрытой ненавистью смотрела на Демидова.
- Уйди прочь! Уйди сейчас! - суматошно замахал руками лекарь на дворню. - Нужна пускать кровь!
Он прокричал что-то черноглазой горничной девке, и та, мелькнув крепкими пятками, унеслась из кабинета. Селезень выгнал дворовых, закрыл за ними массивную дверь. Никита Акинфиевич лежал скрюченный и безмолвный. Приказчик пытливо посмотрел на лекаря.
"Неужто помрет хозяин?" - спросил его встревоженный взгляд.
- Он будет жить! - важно сказал Карл Карлович и стал засучивать рукава. - Мы будем открывать кровь…
Словно перед устрашающей бурей, во всем обширном доме установилась глубокая, гнетущая тишина. Никита Акинфиевич незадолго до беды овдовел, дочь отвезли на воспитание в Санкт-Петербург к родственникам, и сейчас при отце оставался один сынок Николенька. Гувернантка, мисс Джесси, увела его в сад.
Лекарь пустил Демидову кровь. Густая, черная, она тяжелыми каплями с легким стуком падала в подставленный медный таз. Черноглазая горничная девка со страхом смотрела на стекающую кровь.
Три дня Никита Акинфиевич безмолвно лежал, отвернувшись к стене. Страшное оцепенение овладело не только его телом, но и душой: все вдруг стало безразличным. С назойливостью вспоминалось безнадежное изречение из книги пророчества Экклезиаста: суета сует и всяческая суета!
Осторожно, тихо слуги вынесли из кабинета лишнюю мебель, и стало больше простора. По приказу лекаря закрыли ставни, в комнате сгустился полумрак, и всюду запахло сыростью, лекарствами и неприятным застоявшимся воздухом, обычным в плохо проветриваемых помещениях.
На четвертый день Демидов пришел в себя, вызвал приказчика Селезня и долго пытливо смотрел на него.
- Что, небось холопы думали - умру? - В глазах больного вспыхнули злорадные огоньки. - Погоди, я еще-встану. Жить буду!
Говорил хозяин уверенно, спокойно, и приказчик твердо уверовал, что Никита Акинфиевич и в самом деле скоро поднимется со своего скорбного ложа.
- Покличь сына! - властно приказал Селезню Демидов.
- Mein Gott! - потрясая руками, огорченно вскричал лекарь. - Мой добрый господин, что ви делает? Вам нужна абсолютна покой…
- Ты погоди, не лезь! - рассудительно остановил его хозяин. - Хватит, еще належусь. Наследника хочу зреть. Зови! - кивнул он приказчику.
В эту самую пору в большом зале за круглым столом сидела англичанка Джесси, а подле нее вертелся на стуле неугомонный сынок Демидова Николенька. Крепкий, широкоплечий, с румянцем во всю щеку, пятнадцатилетний мальчуган нетерпеливо выслушивал нудные наставления гувернантки. Из его карих озорных глаз брызгал смех. Она сидела прямая и сухая, вытянувшись в струнку, с седеющими жиденькими волосиками, тщательно завитыми. Из-под рыжеватых бровей на Николеньку строго посматривали серые живые глаза в очках. Перед мисс Джесси лежала раскрытая книга, но она не смотрела в нее, а все говорила и говорила, медленно, тягуче и так скучно, как скучно и надоедливо моросит осенний дождик.
- Ты очень взбалмошенный мальчишка! Ты нисколько не жалеешь отца! - укоряла она его. - Он очень болен, весьма болен. Это надо понимать!
Сухие губы мисс недовольно поморщились. Она вскинула на мальчугана серые глаза и продолжала свою бесконечную жвачку:
- Каждый человек всегда должен думать о своем здоровье. Я когда немножко болен, иду к Карлу Карловичу, прошу узнать, что это такое? Он говорил мне надевать мою теплую шубку, шарф, платок, хорошую обувь, и тогда я шла на солнце. Я вот так сидела целый день. Смотри! - Она молитвенно сложила на плоской груди руки и жадно задышала. - Это очень, весьма полезно для здоровья…
- Трах! - вдруг хлопнул кулаком по столу Николенька. - Убил!
Мисс Джесси нервно вздрогнула, скривила тонкие губы.
- Ах, какая нечистота! - морщась, недовольно посмотрела она на озорника. - Так не может поступать благородный человек!
- Так это ж муха! Ха-ха, муха! - Молодой Демидов вскочил и запрыгал на паркете. Он кривлялся, размахивал руками, гримасничал, не замечая грустного выражения на лице оскорбленной мисс.
Косая полоска солнца упала в распахнутое окно дворца, золотой дорожкой протянулась по паркету и воспламенила густые кудреватые волосы озорника, его круглое курносое лицо и большие оттопыренные уши.
- Ха-ха, муха! - кричал неистово Николенька, когда на пороге чинно появился приказчик Селезень.
- Вас зовут, Николай Никитич, - почтительно сказал приказчик шалуну и хмуро посмотрел на гувернантку. "Опять небось великовозрастному детине морочит голову, а у него на уме, поди, другое!" - недовольно подумал он.
Веселый, потный и румяный Николенька ворвался в комнату Никиты Акинфиевича.
- Батюшка! - радостно кинулся он к отцу. - Батюшка, милый, вы все еще лежите, а на дворе-то как хорошо!
Щеки мальчугана пылали. Каждая жилочка, каждый мускул в его резвом здоровом теле жаждали движений, игры. Желтое, поблекшее лицо Демидова озарилось доброй улыбкой.
- Все озоруешь, буян? - сказал он ласково.
- Ви будьте ошень осторожна: господин есть болен! - строго предупредил лекарь, сдерживая пыл демидовского наследника.
Нахмурив круглый загорелый лоб, Николенька осторожно уселся на краешек дивана. Он поджал полные длинные ноги и выжидательно смотрел на отца. Демидов залюбовался сыном. Стройный, крепкий, с выпуклыми темными глазами, он многим напоминал Никите Акинфиевичу деда - тульского кузнеца.
- Хорош! Демидовская кость! - не утерпел и похвалил сына больной. На мальчугане были надеты короткие бархатные штаны и камзольчик коричневого цвета, плотно обтягивавший его крупное, слегка полное тело, на груди - белое кружевное жабо. "Настоящий барин, дворянин!" - с одобрением подумал Никита, и чело его омрачилось: "Жаль, не дожила Александра Евтихиевна до сих дней. Полюбовалась бы детищем!" Он вздохнул и, построжав, сказал сыну:
- Видишь, немощен я стал. На сей раз по благости бога выберусь из беды, но курносая все же не за горами сторожит меня. По всему видать, отгулял я свое, а у тебя на уме только шалости. Помни, сын, ты мой единственный наследник, и на тебя теперь все упования - не только мои, но и рода демидовского. Все, что не довелось завершить мне, сделаешь ты! Пора к делу ближе стать. Экий ты великовозрастный стал, прямо жених! - с искренним любованием вырвалось из уст старика.
Он многозначительно замолчал, собираясь с мыслями. Николенька между тем егозил на диване; его нежный сыновний порыв давно уже остыл: затхлый воздух комнаты, лекарственные запахи были ему не по душе и гасили его шальную радость. Он недовольно, слегка брезгливо морщил нос, стараясь почтительно смотреть в глаза отцу.
- Вы что-то хотели сказать, батюшка? - нетерпеливо напомнил он больному.
- Да, да, сказать! - перебирая сухими скрюченными пальцами по голубому атласному одеялу, сказал Демидов. - Селезень, ты здесь? - повысил он голос и властно посмотрел на приказчика, ожидающе вытянувшегося у двери.
- Здесь, Никита Акинфиевич, и слушаю вас, - негромко отозвался Селезень. - Вам шибко говорить вредно!
- Подойди сюда поближе да слушай, холопья душа! - сурово сказал Демидов. - Сына моего и наследника настала пора приучать к делу. Отыщи разумного мастерка, пусть пройдет с ним все доселе известное в нашем искусстве. Искони Демидовы знали добычу руд, плавку их, изготовление железа. Пусть и он, Николай Никитич, до всего доходит сам. Пора! А мисс Джесси пусть с годок поживет у нас в имении… Все… А ты можешь идти! - обратился он к сыну и одними глазами улыбнулся ему.
Николенька вскочил и вихрем вырвался из кабинета. Скользя по навощенному паркету, он пронесся по залу и через широко распахнутые двери выбежал на куртину. Там, подняв голову, стояла англичанка и восхищенно любовалась пухлыми облаками, величественно-медленно плывущими по синему-синему небу. Завидя шумного питомца, она закатила под лоб глаза и томно вздохнула:
- Ах, Николенька, давай будем любоваться природой! Мы будем сейчас немного благоразумны: вот хороший дорожка, и мы пойдем взад и вперед по ней, и будем глубоко дышать, и смотреть на облака и на вот эти цветочки, и думать о чудесный божий дар - природа!
Молодой Демидов скорчил постную гримасу, отмахнулся.
- Ну вас, мисс Джесси! - Он взвизгнул и резвым жеребенком побежал вокруг куртины.
- Странно, очень странно! - глядя ему вслед, укоризненно сказала англичанка. - Я никак не предполагала, что ты не любишь природу. Ты совсем равнодушен ко всему этому!
- Люблю! Люблю! Не равнодушен! - закричал весело Николенька. - Только вы мне надоели!
Зоркими глазами Николенька заметил на плотине рыжую девчонку, разбежался, подпрыгнул и с визгом одним махом пронесся через клумбу и помчался по дороге к пруду. В минуту он почти настиг рыжую, но, заметив барчонка, стройная и проворная дворовая быстро вильнула и скрылась в тальнике. Молодой Демидов следом за ней вломился в зеленую чащу.
Мисс Джесси долго смотрела на колеблющиеся тонкие вершинки тальника, потом огорченно вздохнула: