Приключение становилось забавным. Аннет скромно опустила глаза, жеманничая. Солдат подмигнул служанке:
- Ты потерпи, крошка, сейчас придет Жан. Он сегодня немного запоздал. Вот явится и займется тобой. Угостит вином!
Матильда стала держаться настороженно. Словно хорек, она выскользнула из сильных объятий конника, глянула в его зеленые кошачьи глаза и сказала:
- Мы торопимся, петушок! Но я всегда готова снова увидеться с тобой! - Она не устояла перед соблазном и, схватив его за густую рыжую шевелюру, затормошила. Он заржал от удовольствия и, обхватив ее, припал к ее устам толстыми влажными губами. Это было чистейшее колдовство! Никогда она не испытывала подобных поцелуев. Кривоногий, с длинными руками обезьяны, бретонец отравил ее любовным ядом.
Матильда вырвалась из объятий солдата и шепнула:
- Завтра приходи к часовенке… Там мы повеселимся, мой петушок!
Шурша дешевыми крахмальными юбками, молодые женщины исчезли в табачном дыму подвальчика. Послышалось хлопанье дверью.
- Хороша, шельма! Ох, хороша! - вздохнул кавалерист.
Приехал Анатолий и сразу заметил что-то неладное. Смутно догадываясь о несчастье, не зная, как рассеяться, он сел в седло и помчался по дороге к лесу. Свежий ветер не развеял страшной тоски, которая внезапно захватила его сердце. Он миновал старинную часовенку, всю утонувшую в глухой заросли жимолости. В чаще журчал ручей. В былые дни они с Матильдой нередко заглядывали сюда. Среди мшистых камней всегда стояла торжественная тишина, на серой, увитой плющом стене висело старинное распятие. Матильда дома никогда не молилась, но здесь, в этой благостной тишине, она вдруг становилась на колени и набожно крестилась…
Конь свернул по знакомой тропке. Вот и часовенка. Все так же лепетал ручей. Осиротело выглядело распятие. Тишина. Анатолий присел на камень и задумался.
Внезапно он вздрогнул, словно от прикосновения змеи. В шорох листвы всплеском ворвался знакомый смех. Дрожа от предчувствия несчастья, негодуя, он неслышно пробрался в кусты, и все закружилось у него в глазах.
В тенистой лесной берлоге, на примятой траве Анатолий увидел звероподобного кавалериста и Матильду. Она сидела подле него и смеялась…
Демидов с хлыстом в руке кинулся вперед, схватил за руку жену и отбросил от бретонца. Охваченный порывом неистовой ревности, он двинулся на соперника, но между ними встала жена. Не помня себя от гнева, она вырвала хлыст из его рук и дважды ударила мужа по лицу.
Кавалерист схватился за бока и покатился по траве: его потрясал неудержимый пароксизм смеха. Он хохотал, хватаясь длинными жилистыми руками за траву, выдирая ее с землей, скалил крупные желтые зубы, фыркал, брызгал слюной, как рассерженный барсук…
В князе Сан-Донато внезапно проснулась и забушевала кровь его предков - тульских кузнецов. Он выхватил из рук жены хлыст, переломил его и с кулаками набросился на женщину…
Бретонец вдруг перестал хохотать. Сидя на траве, подбоченившись, кавалерист что-то соображал. Минута - и лицо солдата преобразилось в благодушной улыбке.
- Так это ваша женушка! Понимаю! - снова засмеялся он и совсем панибратски подбодрил Демидова: - Так ей и надо! Она обошлась мне в три франка! Эй, милок, не бей под глазок, не надо ставить фонарики!..
Анатолий брезгливо взглянул на драгуна и быстро, с бьющимся сердцем, вышел из лесной берлоги. Пошатываясь, он взобрался в седло. Конь пустился по тропке, а следом затрещали ветки, и из чащи выбежала Матильда.
- Анатоль! Анатоль, прости! - простирая руки, закричала она.
Демидов, не отвечая, хлестнул по коню и понесся в городок.
В тот же вечер он вернулся в Париж, а следом за ним на другой день в особняк на Елисейских полях прибыла и Матильда.
Тихая и покорная, она пришла в кабинет мужа. Склонив бледное лицо, Матильда каялась и просила:
- Анатоль, я великая грешница. Прости меня, дай мне развод! Я уйду, мы не можем жить вместе!
Демидов поднял на жену хмурые глаза.
- Развратница, а не грешница! - с сердцем вырвалось у него. - И запомни, что так легко не расстанешься со мной! Я муж, что хочу, то и сделаю с тобой! - Он угрожающе поднял кулаки.
- Ах, боже мой, как вы смеете! - закричала она, отступая от мужа.
- Все смею! Все! - в гневе заорал он.
- Нас могут услышать слуги, князь!
- Пусть видят, пусть слышат! Кто здесь хозяин? Я, я - Демидов…
В особняке стало тихо. Княгиня Сан-Донато покинула мужа и возвратилась к отцу. Старик не обрадовался дочери.
- Вы, моя милая, должны примириться с мужем, - умоляюще посмотрел на нее слезливыми глазами дряхлый Жером Бонапарт.
- Никогда! - запальчиво вскрикнула дочь. - Не смейте мне говорить этого! Уж не полагаете ли вы, что я сяду на вашу шею?
- Разве можно так разговаривать со своим королем? - укоризненно покачал головой отец.
- Вы были король! А теперь вы старая, дряхлая кляча! Чиновник Дома инвалидов! - гневно закричала она.
- Ах, боже мой, что случилось во Франции? Разве это допустимо? Я не слышу, не слышу! - Он закрыл пальцами уши и тяжело опустился в кресло…
Княгиня обратилась за помощью к адвокату. Слуга Фемиды разъяснил ей:
- Мадам, выйдя замуж за подданного России, вы стали, в свою очередь, подданной этой страны; следовательно, ваш брак целиком подпадает под действие законов Российской империи. А законы о браке там гласят вот что… Впрочем, лучше зачитаем текст. Слушайте!
Адвокат развернул толстый, в кожаном переплете, фолиант. Показывая на него, он пояснил:
- Это свод законов Российской империи, том девятый. Мадам, здесь написано буквально: "Жена обязана повиноваться мужу, как главе семейства, пребывать к нему в неограниченном послушании, оказывать ему всякое угождение. При переезде куда-либо мужа жена должна следовать за ним, она не может наниматься на работу без позволения мужа…" Видите, мадам, вы уйдете, а он через полицейского вернет вас обратно…
Матильда растерялась, ей стало страшно.
- Но он может меня преждевременно вогнать в могилу! - огорченно выкрикнула она.
- В России так и бывает, - согласился с нею адвокат. - Вас может развести только духовная консистория русской православной церкви. Но тогда вам, мадам, придется взять на себя вину.
- Это же скандал!
- Безусловно! - согласился адвокат.
- Тогда, может быть, обойти закон? - робко предложила она.
Служитель Фемиды вскинул голову, усмехнулся наивности княгини.
- Мадам, вы забываете, что мы имеем дело с Демидовым! - с важностью сказал он.
Матильде предстояло сложное бракоразводное дело. Но вот, казалось, ей улыбнулось счастье: в Париж инкогнито прибыл российский император Николай Павлович. На придворном балу Матильда упала перед ним на колени:
- Ваше величество, разведите меня с Демидовым!
Она умоляюще смотрела на русского царя, по ее нежному лицу катились горькие слезы. Однако княгине не удалось разжалобить русского императора, который в душе считал Наполеона узурпатором, ненавидел его и принцессу Монфор.
Царь учтиво поднял принцессу с колен:
- Увы, дорогая, я всего лишь император в моей стране! Если бы я был петербургским митрополитом, даже архиереем, тогда…
Он не закончил своей речи, - его увлекли светские дамы, обеспокоенные неожиданной скандальной сценой.
5
Старший брат, Павел Николаевич Демидов, оставил армию в 1826 году; лет пять после этого он пребывал егермейстером императорского двора, а в 1831 году получил звание камергера и должность курского губернатора. Хотя Курск существовал еще во времена великого князя Владимира и почитался городом старинным, но губернским он сделался только в 1797 году, в царствование Екатерины Алексеевны. Хлебный и богатый, расположенный в живописной местности на берегах Тускари и Куры, новый губернский центр тонул в обширных густых садах, в которых на зорьках дивно распевали прославленные курские соловьи. На краю горы, омываемой тихими реками, сохранялись остатки древней крепости, но былая слава курских порубежников давно отошла. После Санкт-Петербурга камергеру Демидову здесь показалось скучно. Привольно и по-сибаритски он разместился в обширном губернаторском доме. В большой сводчатой людской всегда толпились многочисленные праздные слуги: камердинеры, лакеи, официанты, кучера, конюхи, егеря. Немало числилось в штате и хорошеньких дворовых девок, обученных комедийному действу. Хотя после столичной жизни особенно ощущалось отсутствие шума и кипения в Курске, зато вновь назначенный губернатор сразу стал властителем целой области, маленьким феодалом, что очень пришлось по сердцу Павлу Николаевичу. Он всегда считал себя человеком особой, возвышенной породы, любил власть, величие и лесть. Направляя свои указы на уральские заводы, он обычно писал: "Моим верным тагильским подданным". Он требовал от заводских служащих раболепия, и в бумагах, пересылаемых ему из санкт-петербургской конторы, а также из Нижнего Тагила, пышно перечислялись все чины его, звания и награды. Он изо всех сил старался придать значительность всему, что окружало его.