Призывы муллы смешивались с ревом ослов, с воплями погонщиков верблюдов, тянувших караваном в теснине хибар.
Ватажке приходилось часто останавливаться и подолгу пережидать, чтобы разъехаться с караванами. Дорогу нередко переграждали обозы - вереница арб на огромных колесах, с ужасным скрипом продвигавшихся к торговой площади, к видневшемуся издалека караван-сараю.
В открытых настежь лавчонках раздавался дробный стук молотков, - медники гремели металлом, оружейники в раскаленных горнах плавили железо. Сидя на низеньких скамеечках, башмачники проворно тачали цветные башмаки и туфли с загнутыми кверху носками. Из кузнецы разносился оглушительный грохот и лязг. Тут же, у лавок и мастерских, бродили всклокоченные бездомные псы, с хриплым лаем сопровождавшие казачью ватажку.
Ермак много перевидал на своем веку, но такая смесь и пестрота ошеломила его. Вот и шумная площадь распахнулась перед крепостным валом.
- С дороги! С дороги! - выкрикивали оглушенные гамом казаки, но пестрая многоязычная толпа бурлила вокруг, не боясь быть истоптанной. Вертясь у лошадиных копыт, резко выкрикивали свой товар продавцы воды и восточных сладостей. Зазывали к себе мясники, из лавок которых удушливо пахло кровью и прокисшими кожами. Зазывали персы - продавцы невиданно красивых ковров. На легком ветре колебались и переливались всеми цветами радуги развешеные для приманки пестрые ткани: атласы, голубой артагаз, черный шелк и тафта червчатая, алая, багряная, зеленая… Глаза казаков разбегались, а продавцы ласково расхваливали свои товары:
- Ай, карош! Ай, красивый!…
Только одни чернобородые персы-менялы с невозмутимым видом сидели у маленьких разновесов, готовые в любую минуту обменять бухарскую теньгу на русский ефимок. Да еще торговцы драгоценными камнями важно восседали у своих лавок и пытливо разглядывали прохожих. Не всякому они показывали свое добро, скрытое в каморке за кованой дверью. Оборванные нищие, худые и босые, протягивали костлявые руки и вопили о подаянии.
И кого только на площади не было: и персы, и армяне, индусы и русские торговые люди, и просто гулебщики, сплывшие в Астрахань за удачей. И все это разноязычное, многоликое скопище суетилось, спорило, кричало, торопилось. Только гляди да поглядывай, а то, чего доброго, раздавишь кого конским копытом!
Еле пробрались казаки сквозь толпу, и тут у вала их властно окрикнул бородатый осанистый стрелец, с тяжелым бердышом в руке.
- Стой, кто едет?
- С Дона станичники с вестями! - сурово и независимо ответил Ермак.
- На Дону всякие люди есть, - ответил стрелец. - Толком сказывай!
Казаки разгорячились.
- Бей бородатого лешего! - вспыхнул Брязга.
- А ты попробуй, сдачу получишь! - внушительн ответил часовой.
Ермак протянул руку и, оборотясь к ватажке, сказал:
- Не кричать, братцы. Мы на русской земле и по государеву делу поспешили. Эй, честный воин! - обернулся он к стрельцу. - Скличь старшого!
Московский стрелец пытливо взглянул на Ермакка и отошел, зычно позвал:
- Андрейка, поди сюда!
Из сторожевой будки вышел высокий статный молодец в голубом кафтане с кривой саблей на боку. Он дружелюбно спросил:
- Кто звал?
Ермак поклонился ему и сказал учтиво:
- Торопились мы с Дона с вестями к астраханскоу воеводе. Тут на тычке не к месту о том толковать. Пропусти в крепость!
Андрейка огладил кучерявую бороду:
- Вижу - с дальнего пути люди. Что ж, милости просим. Айда-те, впускай донцов!
Медленно опустился тесовый подъемный мост. Широко распахнулись окованные медью ворота крепости, и казачья ватажка молчаливо въехала на широкую площадку, окруженную крепкими строениями…
Ермака с товарищами провели в каменную светлицу. Впереди легкой поступью шел все тот же стройный стрелец Андрейка. Он удивлялся казакам:
- И как вы только добрались до Волги: ведомо нам, что в степи ноне неспокойно, - ногайцы и татары помутились.
Ермак не успел ответить, так как распахнулась дверь, и он переступил порог. В обширной горнице со слюдяными окнами разливался теплый золотой свет. От выбеленных стен свет усиливался, и в покое было приятно. За дубовым столом, низко склонясь, сидел подьячий с реденькой бородкой и усердно скрипел гусиным пером. При виде донцов он поднял голову и выжидательно уставился плутоватыми глазами в пожилого, но крепкого ратного человека, одетого в серый кафтан с белой перевязью, за которой красовалась пищаль с золотыми насечками. На тесовой скамье лежала сабля.
Ермак быстро все охватил взглядом, оценил и понял, что перед ним стоит добрый воин. Андрейка торопливо шепнул:
- То и есть воевода Черебринской!
Астраханский военачальник поднял голову и пытливо оглядел станичников.
- Казаки! С Дона! - сразу определил он. - С хорошими или плохими вестями? Кто из вас старшой?
Донцы переглянулись, вперед выступил Ермак и поклонился:
- До вашей милости пожаловали. И как только сгадали, кто мы такие?
- Виден сокол по полету, а птица по перу! - крепким добродушным говорком отозвался голова крепости. - Тут, на краю света, всему научишься и всякого станешь примечать. На Волге, что на большой дороге: берегись да поглядывай! Ну, сказывай, казак, какое горе пригнало к нам?
- По воинскому делу, - сдержанно сказал Ермак и покосился на подьячего, который, прижмурив лукавый глаз, усердно слушал. - Уместно ли при сем лукавце речь держать?
- Это верно, лукавец, зело изрядный лукавец Максимка, хитер, но крест целовал на верность и тайну не вынесет из сей избы.
Подьячий сделал постное лицо и заскрипел пером.
Ермак сказал:
- Турский султан надумал Астрахань повоевать. Послал он большое войско. Ведет Касим-паша янычар, спагов, а с ним орда Девлет-Гирея.
Лицо воеводы омрачилось, глаза сверкнули.
- Вот как! Вновь поднялись! - вскричал он. - Сказывай, казак, дале!
- Двинулся Касим-паша с пушками и воинскими припасами на Дон, - продолжал Ермак. - Из Азова на каторгах все везли. Надумал паша Переволоку изрыть и донскую воду с Волгой породнить, да не пришлось…
- Пуп, что ли, надорвал? - усмехнулся воевода.
- Не по силам выпало, да и казаки степь пожгли, колодцы засыпали, а сейчас мы попалили все: пожарищем Касим-паша идет, поубавит силы!
- Спасибо, донцы! - поклонился станичникам Черебринской. - Поклон Дону! Догадывались мы о многом, а теперь вся ясно. Скажи, сколько легких пушек захватил турский паша и сколь у него войска?
Ермак неторопливо, толково пояснил. Суровый взгляд воеводы перебежал на подьячего.
- Что жмуришься, яко кот. Пиши! - приказал он. - А вы, казаки, с дороги отдохните, а потом обсудим, что дале! Так что ли?
- Так! - за всех согласился Ермак.
- Андрейка, сведи казаков в избу, накорми, напои, да в баню их, пусть испарятся! - воевода огладил седеющие усы и, подойдя к Ермаку, сказал: - Люб ты мне! - и остальным донцам: - Любы, братцы-донцы!..
Казаки ушли, а Черебринской опустил голову, задумался. Знал он, что турки собираются на Астрахань, но смущало другое: почему обычно заходившие в город турские и бухарские корабли сейчас дошли только до устья Волги и выжидательно стали на приколе?
"Почему они на Астрахань не жалуют? Неладное, видать, затеяли! - тревожился воевода. - А ногайцы и того хуже, - кишмя кишат подле крепости, на торжках да в караван-сараях много чужого люда появилось. Ну, теперь погоди, не так дело повернется!" - воевода тяжело заходил по комнате:
- Ты, Максимка, кличь приставов! Очистить город от вражьего племени!..
В тот же день на крепостном валу усилили караулы, по улицам и базарам засновали разъезды, которые хватали всякого подозрительного и вели на допрос.
Когда казаки умылись и насытились, их потянуло ко сну. Но спать не пришлось: в слюдяных оконцах вдруг зарделось зарево.
"Пожар", - тревожно догадался Ермак и распахнул оконце. Над городом пылали языки пламени.
- Что случилось? - спросил он приставленную к донцам стряпуху. - Горит, а набата нет?
Баба спокойно отозвалась:
- Посады палят. Ногайцев набилось видимо-невидимо, за лето понастроили без спросу хибар. Вот и выжигают нечесть!
Ермак натянул кафтан на широкие плечи, привязал саблю:
- Пойдемте, братцы, поглядим.
Казаки пешком обошли город. Как быстро все переменплось! Базар опустел, затих, вокруг стало пустынно. На окраине с треском пылали мазанки. Здоровенные бородачи-стрельцы, напирая на ордынцев, гнали их прочь от города:
- Кто дозволил вам быть тут?
На улицах взволнованно жался народ, бирюч выкрикивал:
- Торговым людям, кто бы он не был и какой веры не значился, ущербу не будет. Русь торговала и торговать будет со всеми. А ныне Астрахань-крепость русская и лишнему человеку тут не место. А ворам и злодеям, кто замыслит измену, - смерть!
На другой день и впрямь поймали переметчиков-ногаев, которые добирались до складов с зельем и хотели поджечь их. Ногайцев допросили и повесили на устрашение врагам. Усилили караулы. На валах темнели жерда пушек, расхаживали стрельцы с бердышами. И всю ночь на башнях крепости перекликались караульные:
- Славен город Москва!
- Славна Астрахань!
- Славен Нижней-Новгород!
В темноте да в тишине перекличка звучала торжествено и строго: чуялось, что в крепости действует сильная и крепкая рука.
Ермак с казаками приметили, как дородный и ладный Черебринской на своем высоком и сером аргамаке объезжал остров и поторапливал стрельцов:
- Живей, живей, служивые! Нам ли боятся орды? Стояли и стоять будем на русской земле!