* * *
Пленные офицеры в Мацуями продолжали получать свое офицерское жалованье, которое японцы выплачивали им в иенах, заведомо зная, что после войны русское правительство возместит все расходы на пленных. Правда, с иен много не разгуляешься, но, посещая городские магазины и рестораны (что разрешалось), пленные заметно оживили японскую кулинарию и торговлю в лавочках Мацуями. Мичман Панафидин закупил два отличных окорока, набил целую сумку печеньем, приобрел кулечки с нарядными конфетами - все это к побегу! Когда он с покупками вернулся в лагерь, ему встретилась прелестная Цутибаси Сотико, с которой он пытался поговорить по-японски…
- А что за этой бамбуковой рощей?
- Рисовые поля, - ответила Сотико.
- А дальше?
- Наверное, деревни. Здесь, на острове Сикоку, - охотно рассказывала японка, - живет очень много людей, много рисовых и чайных плантаций. Кажется, именно с Сикоку ваш профессор Краснов вывез кусты нашего чая на Кавказ, и скоро вы будете пить русский чай, не догадываясь, что он японский.
- Должно быть, у вас много и рыбаков?
- Конечно! С чего бы мы жили, если бы не рыба?
- У них хорошие лодки?
- Наверное, если выходят далеко в море…
Николай Шаламов одобрил качество окороков.
- Закуска что надо! - сказал он.
- Конфетки тоже вкусные. Вижу, что в дороге не пропадем… Когда бежим-то?
Панафидин все уже продумал.
- Не будем загадывать дня, - ответил он. - Дождемся ночи с проливным дождем. Часовые попрячутся в будки, вот тогда выходи к столбу и полезем прямо через бамбук.
- Огурцов бы еще! Без огурцов кто ж удирает?
- Купим и огурцов, - согласился Панафидин…
В один из дней над Мацуями с вечера нависла грозовая туча, деревья в саду притихли, даже не шевелилась листва. Сергей Николаевич лежал на кровати, мысленно уже прощаясь с товарищами, он рассеянно слушал их скучные разговоры о том, что на войне, как и в любви, одному повезет, а другому - никогда… Доктор Солуха убежденно доказывал:
- Как хотите, господа, а слепой случай и военное счастье имеют на войне прямо-таки роковое значение.
"Никита Пустосвят" недавно вышел из карцера.
- Еще бы! - сказал он. - У нас в отсеке восемь человек зажарило. А в углу сытинский календарь висел. С картинками! Так бумага на нем чуть по краям обуглилась. Вот и пойми после этого, что за наука - физика? Учим в гимназии одно, а в жизни все получается шиворот-навыворот.
- Бывает… У меня в каюте все разнесло. Даже борт выдрало. А зеркало осталось висеть без единой царапинки.
- Помню, когда рвануло на шкафуте, все, кто там был, в куски разлетелись. А меня только носом в палубу сунуло - и, как видите, живой. Сегодня в ресторане пиво пил.
Грянул гром, над Мацуями прошумел ливень. Под говор товарищей, ничего им не сказав, Панафидин вышел из барака. Возле столба его дожидался Шаламов, держа сетку с огурцами. Он сразу повесил себе на шею два тяжелых окорока, перевязанных бечевкой, и в этот момент великан матрос напомнил мичману образ веселого обжоры Гаргантюа в иллюстрациях Густава Дорэ.
- А вы с конфетками и огурцами - за мной!
Он, словно дикий вепрь, вломился в заросли бамбука, а Панафидин за ним. Оказалось, что японцам незачем было ставить тут заборы и часовых - бамбук оказался страшнее. С неба сверкали молнии, лил дождь, а Шаламов где-то… пропал.
- Эй! - позвал его мичман. - Ты чего копаешься?
- Застрял, - донеслось в ответ. - Рази ж это лес? Наставили тут палок всяких, не пройти и не проехать… Вот у нас в деревне лес - так это лес! Даже с разбойниками…
Не хватало, чтобы он предался воспоминаниям.
- Пошел вперед, - понукал его мичман сзади.
Треск усилился, и казалось, что этот треск бамбука сильнее грома небесного. Шаламов в каком-то исступлении выворачивал из земли бамбучины, повергал жесткие стволы наземь, ломил напропалую, прокладывая путь через рощу, а за ним продвигался мичман Панафидин - с конфетами и огурцами.
Наконец треск кончился. Но раздался… плеск.
- Чего ты там? - спросил Панафидин, еще сидя в бамбуке.
- А, мудрена мать… - слышалось. - Да тут по горло…
- Вода, что ли? Так чего испугался? На то мы и моряки, чтобы воды не бояться. Где ты, Николай? Коля, где ты?
- Да здесь я! Спасите… тока б выбраться…
Раздался гудок паровоза, вдали потеплело от вагонных огней: это из Мацуями прошел в сторону гавани поезд. Поддерживая друг друга, матрос с мичманом едва выкарабкались из глубокого рва, заполненного жидкой отвратной грязью. Скользя соломенными лаптями, поднялись на взгорье, за которым стояла кирпичная казарма, через окна, ярко освещенные, были видны японские солдаты, играющие в карты.
Два тяжелых окорока висли на шее Шаламова.
- Ну, ваше благородие, кажись, влипли.
- Валяй прямо, - прошептал мичман.
- Да там, эвон, часовой гуляет.
- Ну и хрен с ним! Пускай гуляет. Нам-то что?..
Продефилировали под самыми окнами. Из будки уборной выбежал японец, но даже не обратил внимания на русских беглецов. За ним глухо стукнула казарменная дверь. Под проливным дождем шли по какой-то дороге, минуя деревни и поселки фабричного типа. Отшагали всю ночь, лишь под утро свернули в сторону и углубились в мокрый лесок. Светало…
- Присядем, - сказал Панафидин. - Надо обсохнуть.
Ножа не было. Зубами, как волки, обкусывали по краям жирный и вкусный окорок, заедали его огурцами. Проснулись первые птицы. Перед беглецами открылась панорама обширной долины - там серебром блистали пруды и рисовые поля, сады напоминали субтропики. Далеко-далеко полаивали собаки.
Шаламов проникся философским настроением:
- А все-таки, скажу я вам по совести, хорошая штука свобода! Что бы я сейчас делал, если бы не бежал? Допустим, слопал бы завтрак. Потом обед. Ну ужин… Этого всего мало для человека. Вот сижу я здесь, и мне очень хорошо.
- Прекрасно, - согласился Панафидин, умиленный.
Солнце всходило. Из деревень дорожками и тропинками шли дети. Очень много детей. Они торопились в сельские школы. А где-то за лесистой горой горланили петухи. Шаламов сказал, что он тоже ходил в школу. Из своей деревни - до села, туда и обратно верст до десяти кряду. Приятно вспомнить.
- Дети, в школу собирайтесь, петушок давно пропел, поскорее одевайтесь, а вот дальше… забыл! В литературе мне всегда не везло. Зато в арифметике… у-у-у. Хоть сейчас спрашивайте, семью восемь сколько будет, я вам сразу отвечу: будет пятьдесят шесть.
Неожиданно стайка детей замерла посреди дороги. Их головы разом повернулись в сторону беглецов. Шаламов ползком на животе укрылся в кустах, за ним мичман.
- Заметили или нет, как ты думаешь, Коля?
- Лучше тикать отседова… от детей подальше.
Но лес скоро кончился, опять завиднелись деревни, и весь день пришлось провести на опушке, сидя под высокими соснами, безропотно отдаваясь на съедение жгучим японским муравьям.
- Сами-то японцы махоньки, - рассуждал Шаламов, - зато муравьи ихние… не приведи бог - с нашего таракана!
Вечером, когда стемнело, они тронулись дальше.