Это был весьма опрятно одетый человек лет сорока, с приветливым, спокойным лицом. Несмотря на значительную разницу в летах, пастор держался со своими юными друзьями как сверстник.
Гюркнер нашел в новом постояльце большого знатока Библии. Маргарита постоянно зазывала его в кухню, чтоб пожаловаться на расточительность мужа. Пастор внушал ей беспримерное уважение своей солидностью, вежливостью и умением слушать.
Вместе с Бюхнером Вейдиг решил навестить Стока.
- Надо раздувать малейшую революционную искорку: когда-нибудь она вспыхнет. Твой недостаток, Георг, - в излишнем мудрствовании. Нам нужны люди. Три человека, разделяющие наши взгляды, уже тайное общество, и весьма могучее, - говорил Вейдиг.
Георг не возражал. Он, как и Вейдиг, хотел навербовать достаточное количество единомышленников, чтоб организовать дармштадтское "Общество прав человека", конечной целью которых была бы республика.
Вейдиг и Бюхнер под предлогом срочной починки плаща зашли поутру к портному.
Иоганн впервые видел "поэта", как он окрестил Георга, рядом с собой и невольно ощутил неловкость под его равнодушным и в то же время сверлящим взглядом.
Разговор долго не налаживался. Сток почувствовал себя как на допросе и насторожился. Он поймал довольную улыбку на пухлом лице Бюхнера, когда тот узнал, что видит перед собой участника первого Лионского восстания.
Но Вейдиг, казалось, не удовольствовался рассказами портного о себе и всячески старался проверить их правдивость мимоходом брошенными вопросами.
Сток, задетый странным поведением пришедших, мял в руке пасторский плащ.
Вейдиг и Бюхнер помнили лионские происшествия и были лично знакомы с некоторыми вожаками "Немецкого народного союза". Лишь когда Иоганн, готовый вспылить, назвал несколько имен своих французских единомышленников и передал кое-какие малоизвестные факты своей прошлой борьбы, пришедшие дружески протянули ему руки. Напряженность мгновенно рассеялась.
- Мы рады, что судьба свела нас с тобой, Сток. Наши цели общи - сокрушение реакционной силы князей, свобода и справедливость. Не так ли? - сказал Вейдиг.
- Вы пропустили равенство, - заметил портной.
- И республику, - добавил Бюхнер.
- Во имя чьих интересов хотите вы общенародного восстания? - строго спросил Иоганн пастора.
Бюхнер одобрительно кивнул головой.
- Первое - чисто политический переворот, а уж потом остальное, - встрепенулся пастор.
Бюхнер рассмеялся.
- Вы неисправимы, Фридрих. Ничто, даже неудача франкфуртского восстания, не научит вас быть предусмотрительнее. Впрочем, не будем спорить, старина. Покуда наши пути едины.
Женевьева застала Стока оживленно разговаривающим вполголоса с собирающимися уходить посетителями.
Лицо Иоганна пылало. Он бросился к жене и с грубоватой нежностью сжал ее плечо:
- Нашел наконец своих, теперь начнется жизнь.
Женевьеве осталось только улыбнуться и скрыть слезы.
8
От пастора-революционера Сток и Войцек узнали историю Георга Бюхнера.
- Его отец - крестьянин, пробившийся в медицинские советники Гессенского герцогства, - сообщил Вейдиг. - Он обязан этой удаче не природному дарованию и не воле, а нашествию французов; их законы позволили обученному наукам простолюдину занять видное место при княжеском дворе. Впрочем, Бюхнер-отец предал и своих крестьянских предков, и облагодетельствовавшую его французскую революцию, превратившись потом в закоренелого монархиста. Георгу не легко даются крайние радикальные взгляды, о которых он принужден молчать в родительском доме.
- Видишь, Сток, - парень скроен из крепкого материала, если борется не только со всем миром, но даже с родными за наше дело, - отозвался Войцек, готовый по всякому случаю превозносить своего друга Бюхнера.
- А какова мать? - поинтересовался Войцек.
- Госпожа Бюхнер, сентиментальная, отдающая досуг музыке, стихам, праздным мечтаниям, в противоположность атеисту-мужу, верила в бога. Маленький Георг сопровождал мать по прекрасным окрестностям деревни Годделау, где жили Бюхнеры. Мать пела ему меланхолические песни об увядшей девушке, о Германии, растерзанной злыми врагами. С нею он зачитывался шиллеровскими "Разбойниками". А отец внушал сыну монархические принципы и боролся с религиозным влиянием жены, обучая Георга анатомии и естественным наукам. В большом отцовском кабинете за стеклом шкафа стояли желтые человеческие скелеты. Их страшные костяные лица, с пустыми впадинами вместо глаз и обнаженными челюстями, преследовали мальчика в снах. - Вейдиг замолчал и задумался о противоречивом родительском доме Георга.
- Из книг, что ли, вычитал Бюхнер про беды и муки народа? - иронически спросил пастора Сток.
Вейдиг сощурил умные, нетерпеливые глаза.
- Думаю, не только из книг, - отвечал он сухо. - Убегая из усадьбы, Георг проводил много часов среди крестьян. Он рассказывал мне неоднократно, что виденное там навсегда запало в его душу. Нищета деревень превосходила самые страшные картины ада, которые Георг видел в молитвенниках матери. Он задыхался в дымных хижинах, пропахших испражнениями тут же живущего скота. Он тщетно пытался сам помогать крестьянам в обработке неподатливой, скупой каменистой почвы. Ржавая первобытная мотыга ранила его руки. Деревенские сверстники Бюхнера были полуголы в стужу, изъедены насекомыми, всегда голодны. Жизнь в усадьбе подчеркивала чудовищные лишения крестьян. Деревня - не плохая школа для барского сына.
Войцек удовлетворенно поддакивал пастору:
- Бюхнер частенько говаривал, вспоминая о Годделау: тело крестьянина - мозоль, его пот - соль на столе знатных.
9
Спектакль еще не начинался. Театр был полон. Георг прошел в ложу госпожи Шлосс, подруги матери. Две молоденькие девицы жеманно ответили на его поклон и преувеличенно громко заговорили о невоспитанности толпы в райке.
Госпожа Шлосс указала Георгу на кресло подле себя и продолжала осматривать публику соседних лож.
Бюхнер приподнял полы фрака и сел. Ничто не переменилось в театре, где он бывал так часто в отрочестве. Те же серые бюсты Шиллера и Моцарта в нишах по обеим сторонам авансцены, та же закопченная, темная зала. По-прежнему до начала спектакля, значит и в антрактах, подражая французам, зрители сидят в шляпах.
В партере Георг отыскал глазами Вейдига, с которым условился встретиться в театре, и несколько знакомых студентов в пышных мундирах, украшенных золотыми галунами, и при шпагах.
Госпожа Шлосс кончила критический осмотр соседок и положила лорнет. Она попыталась занять беседою себя и заодно молодого гостя.
Это была пожилая дама, с непоправимо обрюзгшим, отекшим лицом.
- Ты не застал нашего театра в эпоху расцвета, Георг. Бывало, сколько слез проливали мы здесь с твоей матерью! Покойный герцог самолично подготовлял оркестр и певцов к представлению; его капельмейстер сотнями репетиций доводил до исступления своих скрипачей, но достигал совершенства… Помню божественные постановки драм Лессинга, Шекспира и Кальдерона. Два кумира дармштадтской публики соперничали в игре на этой сцене - Фишер и Грюнер. Мы с твоей матерью предпочитали Грюнера. Его Валленштейн, Брут, дож в драме "Фиеско" исторгали вопли восторга и ужаса в зале. Артисты тоже не те, что ныне. Сомневаюсь, чтобы сегодняшняя Луиза могла сравниться с Терезой Грюнер, исполнявшей эту роль болеэ десяти лет тому назад.
Георг пропускал мимо ушей ворчливые замечания своей дамы. Скрин поднимаемого занавеса прервал наконец ее болтовню.
На сцене пожилой человек в расстегнутом жилете, о виолончелью в руках трагическим шепотом доказывал женщине, преспокойно допивающей чашку кофе, что безупречная репутация их дочери в опасности.
- Нашему дому грозит позор! - восклицал музыкант.
В первом действии медленно назревал любовный конфликт.
- Сжальтесь надо мной… я не могу любить графиню, - умолял майор Фердинанд своего отца, президента фон Вальтера.
Бюхнера захватило представление. Минна Иэгле подменила Луизу - героиню драмы. Он снова увидел свою невесту в скромном доме протестантского пастора. Захотелось тотчас же броситься прочь из театра и с первой же почтовой каретой отправиться в путь, в Страсбург.
- Да, поеду к ней, поеду, выскажу ей все, - дрожащим голосом закончил монолог Фердинанд. Пыльный бархат скрыл сцену.
Бюхнер сорвался с места.
На пороге ложи его ждал Вейдиг. Пастор позевывал, Добродушно осмеивая чрезмерно патетическую игру актеров. Он объявлял шиллеровскую драму устаревшей.
Бюхнер совладал с собою. Образ Минны Иэгле исчез.
К Вейдигу и Георгу подходили знакомые студенты.
Так как предполагаемая строго секретная беседа не могла состояться в многолюдном театре, было решено, не дожидаясь конца спектакля, отправиться немедля в трактир Гюркнера.
Там, в углу, за деревянным столом, под яркой литографией, изображающей рейнских сирен, в дыму сигар и трубок начались переговоры между организаторами "Общества прав человека" и представителями студенческого кружка, называвшего себя коммунистическим.
Хозяин подворья не поскупился на вино. Хмель легко развязал языки молодежи.
Вейдиг говорил первым. Он начал с того, что "Общество прав человека" намерено продолжать дело Горы.
- Нынешнее правительство не от бога, а от отца лжи, но царство тьмы близится к концу. Скоро Германия возродится как свободное государство с избранной народом властью.
Пастор говорил красиво, спокойно. Розовое, ласковое лицо его подпирал стоячий ворот черного сюртука.