Стены шлюза все ближе и ближе. За лодкой смыкаются шлюзовые створы, которые закрывают шлюз. Старик командует: "Стоп! Машины стоп! Команде построиться на верхней палубе!" уже во второй раз он задирает голову и недоверчиво вглядывается в небо. Было бы совсем плохо, если бы братишки атаковали нас в эту минуту. И наше умение держать ушки на макушке может нам вовсе не помочь. Между тем, приветственный шум, производимый музыкальным взводом, буквально оглушает нас. Толстяк - дирижер, стоящий перед музыкантами, трясет жирной спиной в такт музыке. Ремешок каски глубоко врезался в его второй подбородок.
Ну, что за отпетая банда! Мне хочется отвести взгляд от этого кавардака на пирсе, словно все мое внимание поглощено процессом швартовки, но словно по принуждению я буквально сверлю взглядом членов Комитета по встрече.
Корреспондент Маркс тоже явился. Господин Маркс держит себя так же важно, как и господин Кресс. "Крепыш Маркс", - это человек без шеи, который выглядит так, словно его голова растет прямо из шеи. Этот до мозга костей нацист, в основе своей лишь грязная свинья. Когда он сидел за своей пишущей машинкой на террасе в Пен Авеле, смотря через пирамидальные туевые заросли на линию горизонта, с бокалом хереса в руке, то являл собой этакого карикатурного божка.
Можно видеть, как он постигает вдохновение и словно в оргазме переживает поэтические муки.
Красавчик Керпа, наш кинооператор, отсутствует. Толстяк Мёртельбауэр тоже.
"Где другие?" кричу через открытую пока еще двухметровую полосу воды.
"Все в командировке - длительной командировке!" кричат мне в ответ. Старик слышит все это. Наши взгляды встречаются.
"Что же это за …", спрашиваю себя.
Когда мы подходим к стенке на метр ближе, радист заговорщицким тоном сообщает: "Опасность высадки десанта союзников!"
"Как раз здесь", бормочет Старик и насмешливо кривит губы. Затем рычит: "Благородный краб на блузке - трудно поверить!"
Следую его взгляду. М-да, и в самом деле на пирсе стоит какая-то одетая в серую полевую форму с приколотым партийным значком грудастая дама.
"Может она из службы занятости?" обращаюсь к Старику. Кинув на меня злобный взгляд, тот произносит нечто похожее на: "Кто его знает?".
Среди людей в голубой униформе я вдруг различаю еще одного в сером полевом мундире и наутюженных бриджах: не армеец, а некто с серебряным черепом на фуражке. Во мне поднимается волна негодования. Итак, нас уже встречает еще и эта сволочь на причале! Стоит, расставив ноги, а обе руки сложив на своем члене так, словно по примеру своего великого фюрера, хочет вдвойне его защитить.
Наблюдаю за Стариком. Он тоже увидел офицера СД, делает глубокомысленное лицо и скребет пятерней бороду.
Когда музыка немного стихает, слышу, как кто-то сзади меня произносит: "По полной программе!"
"Полное дерьмо, ты это подразумеваешь?" следует чей-то ответ.
СЕН-НАЗЕР
Наконец-то! Лодка прочно пришвартована носовыми и кормовыми швартовами и вот теперь-то и начинается главный ритуал.
Командир бригады выступил вперед, набрал воздуху и прорычал: "Мы приветствуем наших товарищей с подлодки U96! Нашим товарищам с подлодки U96 - троекратное УРА!"
Раскатистое "УР-Р-Р-Р-А!!!" троекратно пронеслось по причалу. Офицеры на пирсе приложили руки к козырькам фуражек. Старик резко бросил руку к козырьку фуражки в ответном приветствии и с вызовом, пристально, посмотрел на дамские вуальки.
1-й Вахтофицер дважды коротко просвистел: "Вольно!".
Командир приказывает в центральный пост: "Лодка пришвартована! Машины - стоп! Приветствие на овердек!".
1-й Вахтофицер и старпом докладывают командиру: "Первый дивизион к приветствию построен!" - "Машинный и технический персонал к приветствию построены!".
Старик смотрит так, словно окидывает взглядом своих людей, на самом же деле он слегка улыбается каждому из них. Затем отходит немного в сторону, словно проходя по узкой палубе лодки, и командует: "Экипаж - смирно! Равнение - направо!".
Командир бригады балансирует на сходне, а затем поднимается по скобам на рубку. Командир небрежно рапортует: "Докладываю. Подлодка U96 вернулась из боевого похода!"
Комбриг сухопар и поджар. На мундире у него Железный Крест второй степени. Навряд ли он заработал эту награду в бою, хотя и командовал когда-то лодкой, ведь все считают его любимчиком Деница. Говорят, что когда он в перископ увидел свой первый транспорт, то даже заплакал от волнения. Не просто для человека с таким низким военным уровнем найти правильный тон в общении с нашим командиром. Иногда он производит впечатление дебила из-за своей неуверенности.
Наконец сходни позади, и я ощущаю под ногами твердую землю. Но что это со мной? Чувствую ватную слабость в коленках и прилагаю усилия, чтобы удержаться на подкашивающихся ногах. Вместо того, чтобы двигаться, чувствую себя словно боксер после нокаута.
Рекой льется шампанское и как всегда: ликованье, суматоха, море радости. Тут уж волей-неволей приходится натягивать на лицо улыбку. Двигаюсь как заведенный на механически переставляемых ногах.
В этот момент слышу, как комбриг обращается к Старику: "Командующий назначил Вас командиром 9-й флотилии!".
Эти слова заставляют меня обернуться к командирам. Не ослышался ли я? Старику придется сменить место службы?
Старик стоит остолбенев. Он выглядит так всегда, когда чем-то озадачен и точно не знает какую мину изобразить на лице. Он стоит так словно манекен и непонимающе смотрит на комбрига. Придется мне внести движение в эту немую сцену. Быстро пробираюсь между занятыми швартовами матросами, которые заблокировали проход и выплываю справа от Старика со словами: "Я вас поздравляю!".
Командир бригады одаривает Старика покровительственной ухмылкой, отдает честь и возвращается обратно к группе офицеров штаба бригады стоящих перед сходнями. Оставшись наедине со Стариком, обращаюсь к нему: "Тебе выпал шанс сберечь себя для потомков. Начальству придется выставлять после войны парочку таких жеребцов как ты на расплод!".
Старик все еще выглядит смущенным и растерянным. Хорошо представляю какие чувства борются сейчас в Старике: прощание с лодкой, прощание с экипажем. К тому же служба в качестве столоначальника - это такая обыденность, над которой он всегда издевался. Однако, с другой стороны, это так же и реальный шанс не попасть в галерею героев - подводников в черной рамке, а пережить худо-бедно это лихолетье. В таком случае, этот приход станет его последней швартовкой. И, возможно, это как раз то, что и смущает Старика.
Приходится пожимать руки - десятки рук. Тут же ко мне подходит Кресс и не протягивая свои клешни выпаливает: "Вас вызывают в Берлин. И как можно быстрее."
"Как можно быстрее? В Берлин? Как это понимать?"
господин обер-лейтенант Кресс вдруг начал яростно кивать кому-то в Комитете по встрече и даже подмигивать. Как только он закончил, то одарив меня сардонической улыбкой произнес: "Вас ожидали назад неделей раньше".
- Ну и что?
- Вы должны были явиться в Берлин в установленные сроки.
- А когда это должно было быть?
- Четыре дня тому назад.
- Звучит довольно таинственно!
Болтун с имперского радио пожал плечами, а затем, после очередных моих рукопожатий с встречающими, протрещал: "На доклад к Рейхсминистру доктору Геббельсу!".
Новость прозвучала для меня как гром с ясного неба. "Но уже прошло тринадцать дней!" шепчу я себе под нос и злобно смотрю на Кресса. Во мне вдруг прозвучало: "Высшая боевая готовность!" - главное не допустить сейчас никакой ошибки.!
- Я привез с собой много материала и его надо еще упорядочить.
- В подобных случаях мы работаем по ночам, - тут же парирует Кресс, - а то, что готово, возьмите сразу с собой. Вы и без того поедете в качестве нашего курьера. Лучше всего передайте мне ваши фотопленки.… Кстати, Вы уже сделали фотографии?
- Фотографии? - восклицаю удивленно, понимая в то же время, что как только этот хитрован заполучит мои пленки в свои лапы, я тут же лишусь и пленок и фотографий.
- Да, парочка моментальных снимков есть. А пленки еще на лодке в моих шмотках.
Отвечаю уверенно, чтобы показать, что не намерен более продолжать этот разговор, - Думаю, будет лучше, если я передам их нашему лаборанту. Ему нужна, кстати, и дополнительная информация по ним.
Тут мне приходится разыгрывать роль человека обалдевшего от встречи с землей и от той новости, что мне только что сообщили.
- Вас вызывают туда срочно. Вы слышите: сроч-но!!! - цедит репортер сквозь зубы и делает строгий вид.
- Я не глухой, господин обер-лейтенант! Парирую я, и делаю попытку спародировать его: "Будьте любезны, разрешить мне при этом, с Вашего позволения…".
Не удивительно, что при этом я зарабатываю при этих словах злобный взгляд, но я хотел этого, и я это получил. К тому же, раз я уже по уши в дерьме, то продолжаю: "Геббельс! У меня грудь распирает от гордости. А может не грудь, а мой банан? Вы говорите сейчас, коллега, о господине Рейхсминистре народного просвещения и пропаганды?"
- Так точно-с! Кресс шипит так, словно откусил кислое яблоко, затем, однако, отчетливо произносит:
- Я должен немедленно доложить, что Вы вернулись из боевого похода.
- Немедленно?
- Так точно. И то, что Вы уже выезжаете.
- Так сразу?
- Не сразу. Ну, скажем, сколько нужно Вам времени, чтобы подготовить Ваши вещи, я имею в виду, привести в порядок Вашу добычу?
В порядок? Эхом отзывается во мне, и я уклончиво отвечаю: