Адъютант Деница - офицер в чине фрегаттенкапитэна. Выглядит очень молодцевато и, наверное, фанатично предан фюреру. В любом случае мне не стоит портить с ним отношения. В манере держаться он полная противоположность начштаба: важность и неприступность так и выпирают из него. С важным видом адъютант разъясняет мне, что господину Гроссадмиралу будет чрезвычайно трудно найти для меня время. "Знаю! Знаю!" - так и рвется из меня. Но я молчу и разыгрываю полное спокойствие и кивая выражаю абсолютное понимание того, что говорит господин фрегаттенкапитэн: могут пройти дни и в том, что и потом найдется время для позирования он совершенно не уверен, поэтому мне лучше прийти завтра с утра. Завтра, правда, тоже очень занятой день, но он посмотрит, что можно будет для меня сделать. А, в общем-то, если бы при этом у меня был с собой фотоаппарат - фрегаттенкапитэн при этих словах тычет в меня указательным пальцем - то он пожалуй может и сможет найти для меня пару минут сфотографировать Гроссадмирала.
Сфотографировать? Звучит во мне эхом. Ну да, ведь на это как раз и упирал господин фрегаттенкапитэн. Завтра утром, узнаю дальше, господин Гроссадмирал будет держать речь перед молодыми офицерами, откомандированными сюда как раз для этой цели. На эту церемонию сюда прибыли офицеры из боевых и учебных флотилий. Церемония обращения господина Гроссадмирала к молодым офицерам пройдет на большой площади перед штабом.
Слушая монотонный голос фрегаттенкапитэна, думаю: Как здорово, что все свои вещи я оставил у ворот на КПП. Иначе мне пришлось бы с еще более глупым видом стоять перед этим напыщенным щеглом.
- Уверен, что вы наверняка хотите увидеть вашего коллегу по роте пропаганде господина обер-лейтенанта Людерса! - произносит адъютант далее и на его губах играет мягкая усмешка. "Бюро господина обер-лейтенанта Людерса находится в соседнем здании. Боцман в курсе дела …. Это рядом - в соседнем здании".
Ну, наконец-то: слегка поклониться и с обязательным: "Покорнейше благодарю, господин капитан!" - руку к козырьку и четкий выход. О том, что я вовсе не горю желанием встретиться с певцом геройских буден Людерсом, который уже длительное время прикомандирован к штабу Деница, фрегаттенкапитэн мог и не знать. Но т. к. певец героев меня не терпит, то мне будет лучше посетить его прямо в его Бюро. На ум приходят фразы типа: "Дай ему отпор" и "Постарайся его одурачить".
Штабной унтер-офицер встречает меня в Бюро и предлагает присесть на грубосколоченный стул. Из соседней комнаты до меня доносятся голоса Людерса и его собеседников - слышно буквально каждое слово. Очевидно, у певца героев имеется сотрудник, которому он диктует какой-то текст - словно призывы к пьяным командирам: "Это должно сильнее звучать! А это звучит как письмо школьника!" - доносится через полуоткрытую дверь. "Я бы сказал здесь нужно больше души вложить в слова. Ну, дальше!" - "Огромное испытание, самоотверженная борьба?" - "Это, знаете ли уже затаскано. Надо что-то новенькое найти!" - "Хладнокровные удальцы и экипажи, полные решимости?" - "Да, что-то в этом духе! Ну-ка еще разок, сначала!"- "Наши сердца полны грусти: одна из жесточайших и суровейших битв проходит на поле чести …" - "Нет, нет. Не поле" - "… проходит как борьба против Альбиона" - "Да нет. Лучше так: против наших врагов". А затем так же и дальше: "Образцовая жизнь нашего солдата находит себя в его геройских действиях и блестящих успехах в тяжелой борьбе за свободу народа Германии. И эта жизнь наполнена духом наступления и желанием победы …". Вдруг Людерс прерывает свою речь: очевидно, придумывает пафосную концовку.
Сижу как на иголках. Ярость переполняет меня. Этакий менестрель из Нюрнберга! - звенит в голове. Засранец, прости Господи! И вновь: "Нет, "успех" и "успешный" - звучат не очень красиво. Но вот, послушайте-ка, что я тут набросал: "Он знал, что не одна лишь готовность к действиям и храбрость определяют успех командиров подлодок, но также спокойные размышления, хладнокровный расчет и холодный рассудок, с учетом всех условий при атаке на корабли противника. Во всем этом сплетается все лучшее, что накоплено годами службы и тщательной подготовки офицеров доблестного германского флота, которые приносят свои плоды сегодня в нашей борьбе, и которые замешаны на мужестве, выносливости и постоянной готовности к действию, что вкупе и гарантирует германское превосходство…" - "Звучит отлично!" - "Ну, так тому и быть!". Поражен тому, как бесцеремонно общаются эти двое певцов героического эпоса. Им нужно было бы знать, что дверь их комнаты не прикрыта.
"В заключение я здесь еще приготовил вот это - возможно вы застенографируете это тоже: "Образцовый немецкий солдат объединится со своими товарищами в геройской смерти. И будет … и в море …" А как иначе сказать "кладбище" - "погост" или "небеса"?" - "Небеса" - звучит лучше. Перекликается с "небесами обетованными". И добавьте: "По своей боеготовности наши новые лодки превосходят лодки противника" и еще: "… для того, чтобы уничтожать врага при боестолкновении". Это надо ПОСТОЯННО повторять! Мы должны это ПОСТОЯННО вдалбливать в их головы!" - "Еще надо где-то вставить слова: "Пали за народ и Фюрера!" - "Да. Это просто необходимо. Но эти слова надо вставить в конце текста. Мне надо, чтобы весь текст был переписан набело через два интервала." - "Как обычно!" - заключает другой голос.
Дверь распахивается и на пороге возникает мой "певец" - высокий и рослый блондин. Лицо излучает довольство.
Людерс интересуется, что я тут делаю, в Коралле.
- Рисую Деница! - скриплю в ответ. А затем добавляю: - ВМФ должен быть представлен лучше, чем в прошлом году в Доме Германского Искусства.
- Рисую господина Гроссадмирала! - с издевкой поправляет меня Певец. - Но в этом вам не везет? Я имею в виду в данный момент? - И все это произносит с затаенной злобой.
- Топп уже был здесь! - Людерс меняет тему разговора: - Вы с ним были в седьмой?
- Так точно! - отвечаю очень кратко, и это вызывает неодобрительный взгляд Певца. Ну, а как надо было ответить? Мы говорим еще о паре пустяков, а в голове бьется мысль: жаль, что я пропустил Топпа!
- Ну, мы еще увидимся! - церемониально прощается Певец.
В своей комнатке даю волю накопившемуся за день гневу. Провал! И эта мысль приводит в ярость. На подлодках провала не было. Там никто никому не подставлял подножку. На подлодке, если не быть всем вместе, то можно легко быть раздавленным толщей воды. Только ЭТОГО никто не хочет знать. И при этом, отмечая боевой поход подлодок, надо признать, что их уход с т. н. "арены битвы" происходит совершенно незаметно для стороннего наблюдателя. Подлодки с экипажами сдыхают в абсолютной секретности. И коль уж пропаганда взяла подлодки в оборот, то хотя бы не забывали, что подводный флот это совершенно отличный от других род войск! Скопившаяся во мне ярость болезненным комком собралась где-то в животе, а потому, выйдя из комнаты, интересуюсь насчет столовой. Нужно выпить чего-нибудь и успокоиться.
Вроде и выпил всего ничего, но быстро начал пьянеть и видения как наяву захлестнули меня: от падения авиабомбы, где-то у Гибралтара, наша подлодка U-96 перевернулась, дала крен на нос и с огромной скоростью понеслась в пучину, а я вижу себя при этом - здесь, в этом сосновом лесу под Берлином. Вижу, как присев в проеме переборки и крепко держась за какую-то трубу, с силой сжимаю ее под коленками. Обхватываю эту трубу и словно наяву чувствую ее холод - будто моя рука и в самом деле сжимает трубу изо всей силы. В тоже время невыносимо слышать, как вокруг меня все щелкает, стонет и трещит, т. к. борта лодки не выдерживают давления глубины. А затем вдруг резкий удар и перекрывая весь этот шум, звенит ледяной голос старпома: "Приехали!"
Милостивый Господь сыпанул нам под киль гору песка: лодка легла на грунт!
И потом, каждый раз, когда я позже видел уходящую в море подлодку, передо мной, как наяву, возникало видение того, что должно было бы произойти где-нибудь в просторах Атлантики: то ли от попадания в нее авиабомбы, то ли от "поцелуя" с глубинной бомбой.
В подлодке, если ее "поцелует" Томми, навсегда останутся на глубине 50 человек. Полсотни молодых парней. И они в прямом смысле этого слова "лягут на дно". Такая "поездка в ад" может стать вечным путешествием в морскую пучину. Падение лодки трудно рассчитать метрами в секунду, т. к. пораженная бомбой она имеет еще некоторый запас плавучести, которая замедляет ее падение в глубину.
Чтобы покончить со своей несмолкающей яростью, без дополнительного потребления пива, мне надо напрячь мозги, направив их в другое русло. Так, посчитаем: водяной столб в 10 метров соответствует точно такому давлению земной атмосферы, а точнее 1 атмосфере. Значит, 3000 метров это 300 умноженное на 10 метров: итого 300 атмосфер. От давления в 300 атмосфер от подлодки вместе с ее экипажем останется лишь кусок спрессованного железа. Моя мысль несется дальше. Как наяву вижу эту ужасную глубину и как лодка, там внизу, между глыб марганца превращается в огромный кусок, спрессованный из стальных конструкций, опорных балок, человеческой плоти, мускулов, мозгов, требухи, одежды, продуктов питания, аккумуляторов, механизмов, моторов и еще Бог знает чего - словно сбитые всмятку столкнувшиеся вагоны курьерских поездов.
Этого, однако, не может произойти, потому что при поражении лодки, вода заполняет все пространство подлодки через пробоины либо через фланцы либо через другие щели и отверстия. И тогда давления уравновешиваются внутри и снаружи, пока корпус не потеряет свою форму.