– У меня к вам просьба. Не можете ли вы оценить эту вещь? – сказала дама и сняла с шеи ожерелье. Она говорила по-французски хорошо, но с легким, не слишком неприятным акцентом. "Полька или русская? – спросил себя Норфольк. – Я ее видел в Казино. Играла и проигрывала, но очень скромно". Ювелир с неудовольствием на него оглянулся. Старик сделал вид, будто рассматривает часы под стеклом.
Ожерелье было из десяти больших бриллиантов. Ювелир внимательно их осмотрел, подошел к окну, затем вернулся и достал лупу.
– Вы желаете, сударыня, чтобы я произвел настоящую экспертизу? С целью продажи?
– Я еще не знаю, продам ли я их, – поспешно сказала дама. – Пока я хотела бы узнать приблизительно, сколько можно получить за это ожерелье.
– Я понимаю, – сказал ювелир. Так часто говорили клиентки, проигравшие на Ривьере много денег, но еще не все, что у них было: надеялись отыграться и на всякий случай оценивали свои камни. Ювелир достал щипчики, еще какой-то инструмент, измерил каждый камень отдельно, что-то записывая на листке блокнота.
– Качество бриллиантов недурное, но не первоклассное, – сказал он. – На двух есть пятна. Один желтоват… Конечно, это хорошее ожерелье. Такие камни на любителя можно расценивать тысяч в сто двадцать за карат. При некоторой удаче вы могли бы, пожалуй, получить около трех миллионов. Теперь в Ницце есть любители. Если вы хотите знать цену более точно, то я должен вынуть камни из оправы, точно взвесить их и рассмотреть как следует… Вам, конечно, известно, что при покупке драгоценностей мы должны соблюдать некоторые формальности, – вставил ювелир. – Вам надо было бы оставить это ожерелье для продажи на комиссионных началах, не торопясь. Вы не склонны это сделать?
"Все равно будет плохо, но я еще подожду", – тревожно подумала она. Неопределенное предчувствие каких-то больших несчастий почти никогда ее не покидало.
– Не сейчас. Очень вас благодарю. Пожалуйста, извините, что отняла у вас время.
– Я весь к вашим услугам. Наша фирма может вам предложить условия, каких вы нигде в другом месте не получите. Покупатель скоро найдется.
– Я обращусь к вам, если решусь продать, – холодно сказала дама и вышла, кивнув ювелиру головой. На улице она сначала пошла в одну сторону, затем остановилась и повернула в другую. "Чуть было не продала! Это ужасно!" – сказала она себе и вошла в кофейню, еще пустую в утренний час. Она села в углу. К ней подошел лакей. Она смотрела мимо него своим невидящим взглядом.
– Дайте мне кофе.
– Настоящего кофе? – спросил лакей.
– Да, настоящего. У вас есть американские папиросы?
Лакей кивнул головой с видом заговорщика и отошел. В кофейне появился Норфольк. Он поклонился даме и занял место за соседним столиком. Дама не ответила ему на поклон, как будто даже его не заметила.
– Пожалуйста, извините меня, – сказал старик. – Вы догадываетесь, что я зашел сюда не случайно. Мне хотелось…
– Мне совершенно не интересно, что вам хотелось, – сказала дама. Лицо у нее вдруг исказилось злобой. – Я терпеть не могу пристающих к женщинам людей, особенно стариков. Прошу вас оставить меня в покое!
Несмотря на всю свою самоуверенность, Норфольк немного смутился.
– Вы меня не поняли, – сказал он, оглядываясь. Около них никого не было. – У меня к вам есть дело… Я состою на полуполицейской службе.
– Что вам нужно? Что такое полу полицейская служба? Если вы сыщик, то потрудитесь показать ваш билет.
– Билет мне показывать незачем, даже если б он у меня и был. Пожалуйста, не пугайтесь, я просто…
– Я не из пугливых, и мне пугаться нечего. Что вам угодно?
– Я хотел сказать вам, что вы могли бы продать бриллианты выгоднее.
– Ах, вот что!.. А какое вам до этого дело? При чем тут полиция? – спросила она несколько менее резко.
– Я состою наблюдателем в игорном доме и имею большой опыт по продаже драгоценностей. Это лишь полуполицейская служба, хотя, не скрою, я был когда-то и сыщиком.
– Очень рада за вас, но меня ваша биография не интересует.
Он усмехнулся. Теперь был уверен, что она разговора не оборвет.
– У вас верно восточно-европейский предрассудок против полиции. Вы полька?
– Нет.
– У вас очень легкий славянский акцент, твердое р. Значит, вы русская?
– Да, русская.
– Меня зовут Макс Норфольк. Разрешите дать вам мою карточку, на ней адрес и телефон.
– Зачем мне ваша карточка? Перейдите, пожалуйста, к делу, если у вас есть дело.
– Вы хотите продать бриллианты. У скупщиков драгоценностей есть две системы. Одни назначают клиенту вдвое меньшую цену, в надежде, что клиент совсем дурак или очень спешно нуждается в деньгах. Другие, напротив, оценивают камни очень высоко, но говорят, что могут принять их только на комиссию. Это называется barrage. Вы тогда ни к кому другому не обратитесь, будете ждать и ходить к нему, он вас будет томить, томить, – "нет покупателей", – а потом предложит купить за гораздо меньшую сумму. Вам повезло, вы обратились к честному ювелиру. Но и он все-таки не Ганди. Все люди честны до какой-нибудь суммы. Он честен до пятисот тысяч франков.
Она усмехнулась.
– А как же надо было поступить, если бы я хотела продать ожерелье?
Норфольк ничего не ответил. К ним подходил лакей с подносом. "Курит американские, франков двести пакет. Значит, не то что бы сидела без гроша… Оставила на чай двадцать франков. Не знает, что в Ницце на чай включается в плату. Приезжая".
– Дайте мне рюмку коньяку, – сказал старик и подал даме зажженную спичку. Дама затянулась раза три, затем, не погасив, бросила папиросу в пепельницу. – На Ривьере вообще невыгодно продавать драгоценности. В Париже вам дали бы немного больше. Конечно, если это очень спешно, если, например, вы проигрались в рулетку, тогда другое дело? – полувопросительно прибавил он.
– Я не проигралась и не могла проиграться, так как я не играю.
"Врет без необходимости. Скучная порода", – подумал Норфольк.
– Вот как? Тогда здесь бриллиантов не продавайте. Лучше заложите их в ломбарде. Я мог бы для вас это сделать, и я в таких случаях беру за комиссию совершенные гроши. Процент в ломбардах небольшой. Если же вы хотите продать, то я могу это для вас сделать лучше, чем сделает тот ювелир.
– А вы Ганди?
– Нет, – ответил он, смеясь. – Но вам не надо будет давать мне ожерелье на руки, я буду только вас сопровождать. Так вы русская? Я очень люблю русских. Может быть, вы еще вдобавок и еврейка?
– Нет, я не еврейка. Почему вы думаете, что я еврейка?
– Я не думаю, я просто спросил… Лучшие люди, каких я знал, были евреи. Худшие люди, каких я знал, были тоже евреи. Вы эмигрантка или советская?
– Да что вы меня допрашиваете! Я русская и только… Русские спасли в эту войну мир, – с вызовом сказала она.
– В каком-то смысле они спасли мир. В каком-то другом смысле они его, быть может, и погубят. Это выйдет симметрично… Так вот, право, лучше заложите бриллианты. Я вам устрою большую ссуду. Потом вы их переведете в парижский ломбард… Или выкупите, – с сомнением сказал Норфольк, – и продадите там. Вы все спрашивали, какое мне дело. Во-первых, я с вас возьму небольшую комиссию. Во-вторых, я окажу вам услугу. В-третьих, я сделаю неприятность этому ювелиру, который без всякой причины был со мной груб. Я люблю платить долги. Не забываю ни услуг, ни обид, как "мул папы" в превосходном рассказе Альфонса Додэ: погонщик раз его ударил, мул затаил обиду и через семь лет изо всей силы его лягнул.
Она смеялась, теперь уже весело. "Смех у нее очень приятный, почти детский, – подумал он. – А глаза просто замечательные. Жаль, что немного навыкате".
– Так что и мне теперь будете мстить? За то, что я была резка?
– О, нет! Мое правило не распространяется на красивых женщин, – галантно сказал Норфольк.
– Мул Додэ умный. Так и надо. Я тоже такая.
– Это нехорошо. И я таков, но считаю это большим грехом. Постарайтесь изменить характер. Мне поздно, а вам как раз пора. Так вы советская?
– Только по духу. По паспорту я эмигрантка, но сочувствую коммунистам, по крайней мере во многом, – с таким же вызовом сказала она. – Вам это не нравится?
– Нет. Но мне нравится то, что вы откровенно это говорите: не все теперь это сказали бы, да еще незнакомому человеку, да еще состоящему на полуполицейской службе… Так как же: хотите, чтобы я вам помог заложить бриллианты?
– Нет. Я не намерена ни закладывать их, ни продавать.
– Зачем же вы ходили к ювелиру?
Дама засмеялась еще веселее. "Уж не пьяна ли?" – с все росшим любопытством подумал Норфольк. Он раздавил в пепельнице ее курившуюся папиросу.
– Не продала же и не продам! Сколько бы вы меня ни уговаривали!
– Я вас и не уговариваю. Значит, мне не судьба заработать на вас.
– Именно не судьба… А вы знаете, что такое судьба?
– Нет. Никто этого не знает. "Не полоумная ли?" – подумал старик.
– А вот я знаю! Знаю и то, что от судьбы спастись никто не может.
– Так говорят люди, страдающие навязчивыми идеями. И они обычно добавляют: "C'est plus fort que moi". Это вздор.
– Вы думаете?.. Нет, я бриллиантов не продам. Я зашла к ювелиру только для того, чтобы он их оценил.
– Понимаю. Но если вы передумаете, то позвоните мне до девяти часов утра. Вы теперь знаете мое имя. Я не имею честь знать ваше, – сказал он опять с вопросом в интонации. Дама, однако, ему своего имени не назвала. Она допила кофе.