Саша оставался в деревне три недели, помогал по хозяйству - хотя он был довольно неловким городским парнем, но потихоньку привыкал к крестьянскому труду. Немецкие войска так стремительно и массированно продвигались вперед, что не успевали оставлять солдат в тылу. Время от времени появлялись отряды СС, самые жестокие. Они налетали, арестовывали и казнили любого по подозрению в связи с партизанами, выискивали, хватали и угоняли евреев, назначали старост деревень и уходили. Им хотелось прослыть освободителями, и они объявляли, что навсегда распускают колхозы и снижают налоги. А потом сами же угоняли лучших лошадей и коров.
* * *
И вот после всех пережитых ужасов ожидало Сашу счастье - теплая женская ласка. В деревне, где он застрял, был тоже свой староста и у него жила дочь двадцати трех лет, Надя. Перед войной она вышла замуж в городе, но теперь ее муж был где-то в армии и ей пришлось вернуться к отцу. Она не забыла городских привычек, одевалась и причесывалась как городская. Отец корил ее:
- Вот немцы увидят тебя, такую паву, - сама знаешь, что будет.
- А я спрячусь, - смеялась Надя. У нее был веселый, легкий характер. Как-то раз она зашла в дом, где сидел Саша. Он уставился на нее - какая красивая! Надя улыбнулась:
- Что, понравилась я вам?
- Очень, - робко выдавил он.
- Я зайду попозже, пойдем прогуляемся.
Саша еле дождался вечера. Сколько он пережил за эти дни, сколько страха и голода натерпелся, но теперь отъелся, отмылся и его молодой и сильный организм хотел жить полной жизнью.
Надя сама взяла его под руку, прижалась жарким телом и в темноте повела к стогу сена:
- Залезай за мной.
Саша не знал, что сказать, что делать, часто и тяжело дышал. Но зато Надя знала - подставила ему губы и ловко скользнула под него:
- Пожалуйста, только не кончай в меня, я боюсь забеременеть.
Эти встречи продолжались по вечерам, Саша постепенно смелел - он становился мужчиной. Стесняясь, все-таки спросил:
- Как ты решилась на это сама?
- Ах, Саша, ведь война же - сегодня жив, а завтра убьют. И потом, потом, - она засмеялась и приложила палец к его губам, - дурачок ты такой, ты мне нравишься. Давай еще, только долго-долго.
Однажды приехал к хозяевам родственник из районного центра, увидел Сашу и рассказал:
- У нас немцы согнали всех евреев, заставили их вырыть большую яму и постреляли. Которых не совсем убили, тех все равно бросали на дно и засыпали землей. Из-под земли слышались стоны, земля дышала от их движений. А немцы со смехом ездили по ней на тракторе, утрамбовывали. Вот так-то. Ты, Сашка, еврей, все вокруг знают. Уходи отседова как можно скорей.
Вечером пришлось Саше в последний раз ласкать Надю. Оба плакали. Ластясь к нему, вжимая его в себя, она шептала:
- Родной мой, дай бог тебе выжить и найти свое счастье, а я тебя полюбила.
* * *
В ту же ночь он ушел из деревни с котомкой еды. Направление у него было одно - на восток, чтобы пробраться к своим.
Вокруг было много красноармейцев, избежавших плена в битве под Вязьмой. Там немцы окружили и разгромили три русских армии, прикрывавших Москву. В одну из ночей Саша натолкнулся на такого беглеца, когда забирался в стог сена. Сначала оба испугались друг друга, но сразу поняли, что свои. Этот солдат рассказал Саше, что творилось под Вязьмой:
- В плен попало с миллион наших.
- Не может быть, чтоб миллион.
- Говорю тебе, миллион - значит, миллион.
Дальше они пошли вдвоем, но напарник не хотел идти к своим, боялся, отстал. Саша добрался еще до одной деревни и попросился на ночлег. Хозяин будто и жалел его, и боялся пустить: немцы по всем деревням объявили: за укрывание партизан и пленных будут расстреливать на месте. И в ту же ночь предал Сашу - сам привел полицая.
Так он во второй раз попал в плен, и его впихнули в лагерь в городе Борисове. Пленных действительно было так много, что не хватало ни места, ни еды. Самых здоровых отбирали в похоронную команду, которая каждый день выносила из лагеря более ста трупов. Их бросали в вырытую яму в несколько рядов, закрывали хворостом, обливали бензином и поджигали.
В лагере Саша заболел: совершенно пропал аппетит, он не мог съесть даже тот мизерный паек, что выдавали, в его мешке их накопилось три, мешок лежал под головой как подушка. Саша, без сил и почти без сознания, прощался с жизнью, представлял себе, как его безжизненное тело бросают в яму с другими и поджигают. Но… через три дня он открыл глаза и не смог найти ни мешка с хлебом, ни своих сапог - кто-то стащил и то, и другое, считая его уже мертвым.
При пробуждении Сашу ждала приятная неожиданность: он увидел Федора, того, с которым бежал из плена в первый раз. Федор сидел возле него, принес ему хлеба и немного горячей воды:
- А я тебя сразу распознал, да только вот горевал, что помираешь.
- Умирал, а не умер. Ты-то как опять в лагере оказался?
- В моей деревне облава была, я от родителей сбег, чтоб их не подвести под расстрел, ну а меня все одно зашухарили.
Саша смотрел на свои холодные босые ноги:
- Как же я теперь без обуви буду?
Федор оглянулся вокруг:
- А вон, тама, лежит один, вроде бы уже готов - отошел, не шевелится. Снимай с него сапоги-то, твои будут.
Саша никогда в жизни ничего не воровал. Он стоял над человеком и всматривался - вроде бы мертвый. Стыдясь самого себя, он осторожно стащил с его стоп грязные сапоги, обулся - вроде бы подходят. И вдруг его обуял ужас: тот человек зашевелился. Но это были конвульсии перед смертью, вскоре его унесли.
Опять явилась мысль о побеге, они шептались об этом с Федором, но лагерь был окружен колючей проволокой и вторым рядом проволоки под электрическим напряжением. Тогда Саша стал думать, как сделать, чтобы не узнали, что он еврей, и не убили его. После рождения ему сделали обрезание, и теперь, когда он мылся в санпропускниках, всегда прикрывал член ладонью. Но ведь кто-нибудь может заметить и донести. Он решил примкнуть к группе пленных татар, у которых тоже существует обычай обрезания. Выучил у них несколько слов и приготовился в случае подозрения сказать, что вырос в Москве и плохо знает язык. И вдруг - проверка татар муллой. Стоя с ними в очереди, Саша лихорадочно соображал - что делать? Его выручила смекалка пленного: в подходящий момент он переметнулся к чувашам - их не проверяли. Избежав проверки, сам думал: "Сколько еще мне предстоит подобных испытаний и выдержат ли мои мозги и нервы?"
Пленных эшелонами увозили в Германию - на работы. Сашу с Федором увезли в Польшу, там поставили работать на овощном складе. Можно было вдоволь наесться наскоро грязной морковки, не обтирая ее от земли. Голодному человеку не до чистоты.
А все-таки его не покидала мысль о побеге. Желающих набралось пятнадцать человек, Федор с ними. Им удалось ночью связать часового и проползти под колючей проволокой. Несколько ночей они шли по лесу, днем прятались в ямах. Один раз всю группу обстреляли немцы, спастись сумели лишь десять человек во главе со старшим - бывшим лейтенантом Гореловым. На следующее утро Горелов послал Сашу и Федю на разведку в одинокий дом у опушки леса - нельзя ли добыть вареной картошки? Люди в доме приняли их приветливо, но две женщины все время куда-то выходили, вроде как по делам. Через некоторое время они услышали издали крик Горелова:
- Выходить всем в сторону леса!
Оказалось, это украинские националисты решили атаковать пришедших. Саша с Федей кинулись из дома, пули летели вслед за ними. Одна из них прострелила Саше брюки на уровне колена - попади она на сантиметр левее, он не смог бы бежать. Но их все-таки поймали и отконвоировали в какой-то подвал, а на следующий день связали руки позади спины и пинками втолкнули в повозку.
Так они оказались в небольшой деревенской избе, служившей тюрьмой.
9. "О доблестях, о подвигах, о славе"
Глубокий голос Юрия Левитана каждый день сообщал по радио сводки: "От Советского информбюро: наши войска оставили город Смоленск; наши войска с боями отошли от города Тулы; наши войска после упорного сопротивления противнику оставили город Серпухов. Противник несет тяжелые потери". О потерях советских войск не сообщали, но все об этом догадывались. По всей стране семьи получали с фронтов "похоронки": "Сообщаем, что ваш муж пал на поле боя смертью храбрых". А те, о ком не сообщали, попадали в плен.
Среди всех этих тяжелых новостей у Марии Берг состоялась неожиданная радостная встреча: в очереди за хлебом она случайно увидела Эмму Судоплатову. Сначала она подумала, что ошиблась, - так та похудела и осунулась. На всякий случай она окликнула:
- Эмма! Эмма Карловна!
Женщина повернулась - это была она. Обе кинулись друг к другу. Оказалось, что Эмма с сыновьями жила недалеко от них, и теперь они часто виделись.
Холод в первую зиму войны, в 1941 году, стоял необыкновенный - всю Россию сковал сильный мороз и засыпало снежными метелями.
В середине октября немецкие войска вплотную подошли к Москве, столица оказалась на линии фронта. Общее настроение было упадническим. Чтобы хоть как-то поднять его, Сталин устроил в день 24-й годовщины Октябрьской революции, 7 ноября, военный парад на заснеженной пустынной Красной площади. Эта традиция всегда поднимала в народе волну патриотического энтузиазма. И на этот раз он стоял на трибуне Мавзолея Ленина, махая колоннам солдат и натужно улыбаясь. Войска проходили мимо него молча и прямо с парада отправлялись в бой. На параде присутствовал и Павел Судоплатов: Эмма увидела его в кинохронике стоящим сбоку от Мавзолея и повела в кино Марию. Обе они так страдали, так скучали по Москве, что плакали, сидя в кино.