- Проклятый драгунишка, которого упустили вчера! Это он успел поднять тревогу.
Беньовский приказал немедля поднять и выстроить весь отряд. Выяснилось, что ночью сбежал пленный солдат. Да ещё и увёл коня. Караульные упустили его, потому что спали мертвецким сном после изрядной выпивки. Бутыль самогона раздобыли у войта. Морис Август дал волю безудержному гневу, ругался по-польски и по-венгерски, грозился собственноручно пристрелить проштрафившихся караульных. Угрозу свою, однако, не выполнил. Только бы ноги унести и избежать встречи с превосходящими силами противника.
Свернув с большой дороги, ведущей из Волковыска на Белосток, отряд углубился в лес и долго петлял по лесным тропам. Впереди лежала знаменитая Беловежская пуща, излюбленное место охоты польских королей и магнатов. Однажды послышался тревожный рёв старого зубра, почуявшего приближение людей.
Обогнув Белосток с юга, отряд натолкнулся на берегу реки Нарев на русский обоз - десятка три саней, груженных овсом, мукой, морожеными тушами свиней и баранов. Обозная охрана" была невелика и состояла из пожилых нестроевых солдат во главе с таким же пожилым прапорщиком. Интендантская команда занималась закупками продовольствия у местных поставщиков. Люди Беньовского испытывали нужду в припасах и поэтому обоз оказался сущей находкой.
По команде командира отряда конфедераты атаковали слабо оборонявшихся обозников. Атаковали со всей яростью и злобой, накопившимися за время изнурительного и голодного скитания по лесным тропам. Одних русских солдат настигла пуля, других - острая шляхетская сабля. Лишь немногим удалось отступить в лес и скрыться в чаще. Хоронить убитых не стали - не было времени. Воспользовались оружием убитых, забрали другие трофеи. Отряд сразу оказался отягощённым внушительным обозом. Продолжали двигаться к Ломже, где Беньовский рассчитывал укрыться в лесистом болотистом массиве и оттуда совершать боевые вылазки.
На первом же привале, в доме деревенского ксёндза, Беньовский составил пространное и витиеватое донесение на имя Иосифа Пулавского. Подвиги отряда и свои собственные он, разумеется, приукрасил как мог, цифры военных трофеев изрядно завысил. Высокопарно обращаясь к "многовельможному пану генералу", Морис писал о великой милости Божьей Матери, ниспосланной рабам Божьим и помогавшей одерживать победы. Первая победа была одержана на подступах к городу Волковыску, где отряд вступил в бой с передовыми разъездами королевской конницы. Противник был частично перебит и частично обращён в бегство. При столкновении с многократно превосходящими вражескими силами, наступающими со стороны Волковыска, отряд умелым манёвром оторвался от преследователей без единой потери. Второе столкновение произошло западнее, на берегу Нарева. Инициатива боя полностью оказалась в руках конфедератов. В результате успешного боя десятки русских солдат были уничтожены и лишь немногим удалось бежать. Отряду достались богатые трофеи - оружие, припасы. Теперь отряд полностью вооружён и надолго обеспечен продовольствием.
Таково было содержание хвастливого донесения. "Теперь нет препятствий к полковничьему чину", - самодовольно думал Беньовский. Он вручил пакет старшему Лихницкому.
- Отвезёшь в Брест и передашь канонику Клименту, декану большого костёла. Попадёшь в руки королевских солдат или русских - ты не конфедерат, а нейтральный шляхтич... Едешь в гости к родным. Понятно?
Отец Климент служил связующим звеном между штабом Пулавского и командирами отдельных отрядов, действовавших в северо-восточной Польше. В свою очередь через брестского каноника верховное командование рассылало приказы по отрядам.
Дерзкое нападение Беньовского на русский обоз встревожило противника и вынудило его к ответным мерам. Из районов Белостока и Ломжи выступили колонны русских войск и стали преследовать отряд Мориса. Навстречу им со стороны Треблинки наступала королевская конница. Конфедераты бродили по лесным дорогам, ещё не осознавая всей опасности, а когда осознали, заметались, как обложенные со всех сторон охотниками волки. Кольцо вокруг отряда замкнулось.
Русское командование, желая избежать кровопролития, послало в лагерь Беньовского офицера-парламентёра с ультиматумом - сложить по доброй воле оружие и избежать ненужных жертв. Позиция конфедератов под прицелом русских пушек. Всё это парламентёр произнёс на превосходном польском языке, которым успел овладеть за время службы в Польше.
Морис Август ответил надменно и самоуверенно:
- Не пристало польскому офицеру, дворянину, складывать оружие даже перед десятикратно превосходящими силами противника. На всё воля Всевышнего. Если мне суждено пасть в бою, значит, так угодно силам небесным.
- Жаль. Мы надеялись на ваше благоразумие, - с горечью сказал парламентёр. - Всё же подумайте. Оставляем вам час на размышление.
Час прошёл, конфедераты не выкинули белого флага, и цепь русских солдат, выгнувшись дугой и охватывая фланги Беньовского, пошла в атаку. Конфедераты нестройно отстреливались. Отступать было некуда. В тылу отряда стояла королевская конница. Польские кавалеристы не спешили бросаться в атаку и ждали неминуемого исхода боя - всё же не хотелось рубить своих соотечественников.
Конфедераты падали один за другим, сражённые пулями и поражённые штыковыми ударами. Рядом с Беньовским упал, слабо вскрикнув, его верный Мирно, оставляя на истоптанном снегу алое расползающееся пятно. Падая, он что-то бормотал на своём непонятном полякам и венграм языке. Должно быть, произносил слова предсмертной молитвы. Вслед за ним упал как подкошенный младший Лихницкий, почти мальчик. Где-то рядом судорожно храпели испуганные и раненые лошади.
- Хватит с меня, холера ясна! - яростно выкрикнул Беньовский, бросая в снег пистолет.
Его примеру последовали другие, бросая ружья, сабли. Кто-то ещё пытался отстреливаться. Потом умолкли и одиночные выстрелы.
Мориса Августа взял в плен тот самый пехотный поручик, который приходил в его лагерь в качестве парламентёра.
- Зря не приняли наших добрых условий, пан... как вас величать, - сказал русский офицер, принимая у него саблю.
- Барон Беньовский, - чужим, глухим голосом ответил Морис.
- Сколько людей загубили, барон!
- Война есть война. На всё воля Божья...
- Моя бы воля...
- Куда вы меня поведёте?
- В штаб полка.
Командир полка, крупный, широкоплечий, с любопытством разглядывал пленного. Не впервые приходилось брать в плен шляхтичей, надменных и самоуверенных на первых порах. Потом у них гонор и самоуверенность сменялись обычно тупой отрешённостью, хотя плен и не сулил ничего особо страшного. Русское командование отвергало какие-либо суровые меры в отношении мятежной шляхты, надеясь на возможное примирение враждующих сторон. Часто с пленных брали слово, что они в дальнейшем не выступят против русских, и отпускали по домам. Пожалуй, полковника заинтересовал лишь баронский титул Беньовского, ибо и сам он происходил из прибалтийских немецких баронов, каких было немало на русской службе. Этот интерес и заставлял его с нескрываемым любопытством вглядываться в пленного.
- Вы из каких баронов, немецких? - спросил полковник по-немецки. - У поляков как будто бы нет баронского титула.
- Нет, я из венгерских. У моих родителей были именья в Трансильвании, - ответил на том же языке Морис. Немецким он владел свободно.
- И охота вам, благородному венгру, путаться, прости Господи, с какими-то сомнительными авантюристами, смутьянами, поднявшими руку на своего государя?
- Что делать? Родина обошлась со мной несправедливо. Пути-дороги привели меня в Польшу. Что ждёт меня, полковник?
- Не знаю. Пошлю донесение генералу Апраксину. Он решит вашу судьбу. А пока отдыхайте.
Несколько дней Беньовский провёл в убогой избе, охраняемый караульным солдатом. Кормили его солдатской пищей из полковой кухни. В томительном ожидании Морис размышлял над событиями недавнего рокового дня, когда его отряд перестал существовать. Виделись Мирно с окровавленным лицом, раненный русской пулей в челюсть и шептавший предсмертные молитвы, и безусый розовощёкий подхорунжий, заколотый штыком. Слышался судорожный храп издыхающих коней. Но не чувство жалости к погибшим или раскаяние за погубленный отряд владели им. Лишь досада из-за оборвавшейся военной карьеры, казалось бы так успешно начавшейся. И ещё тревожное ожидание будущего. Разгром обозного отряда, во время которого его люди, разъярившиеся от долгого п утомительного похода, перебили без нужды нестроевых русских солдат, могли ему теперь припомнить.
Но всё, к полной для него неожиданности, закончилось благополучно. Беньовского привели к барону-полковнику, и тот приветливо произнёс:
- Его высокопревосходительство генерал Апраксин дал своё милостивое согласие отпустить вас с миром... Если вы, конечно, дадите нам честное слово дворянина никогда не поднимать оружия против русской армии и короля Станислава.
- Я принимаю ваши условия.
- Вот и отлично. Куда вы намерены направиться?
- Под Вильно, в своё имение. Там ждёт меня невеста.
- Завтра отправляется по служебным делам в Гродно мой адъютант. Он возьмёт вас с собой. А далее доберётесь сами.
- Благодарю вас, полковник. Вы поступаете благородно.
До своего виленского имения Беньовский добрался, когда начиналась весенняя распутица. Поэтому и двигался медленно. Почти одновременно с ним прибыли четверо его людей, также отпущенные из русского плена. Ещё двое или трое уцелевших ушли на юг, к Гонте и Железняку. В имении и приусадебном селении стоял плач. Жёны и матери оплакивали близких, не вернувшихся с войны. Ксёндз служил заупокойную мессу.