- Пути царствующих особ, как и пути Господни, неисповедимы. Думаю, что не раньше, чем мы ознакомимся с вашим будущим докладом и доложим королю. И не спешите. Работайте вдумчиво, тщательно взвешивайте каждый аргумент. Сколько вам потребуется времени для завершения всей работы?
- Месяц.
-- Пусть будет два месяца.
Морис Август не был свидетелем разговора между герцогом и графом, который состоялся тотчас после его ухода.
- Как вам понравился этот молодчик? - спросил д’Эгильон своего коллегу.
- Представьте, понравился. Честолюбивый авантюрист, дерзок, умён. Знает, что хочет. И знает, что нам нужно от него. Нам он подходит.
- Вот и я так думаю. Услугами барона не грех воспользоваться. И это даже хорошо, что он иностранец-бродяга.
- Пожалуй, да. Начинаю понимать вас, герцог.
- Мы живём в сложной международной обстановке. У нас много недругов. Если мы предпримем операцию на Мадагаскаре, это может вызвать ответные недружелюбные акции англичан, голландцев.
- Особенно англичан.
- В случае крайнего осложнения обстановки мы пожертвуем де Бенёвом и выйдем сухими из воды. Вы меня понимаете, граф?
- Вполне, мой сиятельный коллега. Мы представим дело таким образом, что действия экспедиционного корпуса на Мадагаскаре - это частное предприятие некоего авантюриста, набравшего всякий сброд. И французское правительство не имеет ко всему этому ровным счётом никакого отношения.
Мы с вами, граф, полные единомышленники. Если же операция будет успешной и лихой барон сумеет закрепиться на Мадагаскаре, не вызвав больших международных осложнений, мы создадим под негласным покровительством правительства акционерную компанию по эксплуатации богатств острова.
- По типу нашей Индийской компании.
- Вы правы. Опять на виду частное предприятие, а правительство остаётся до поры до времени в стороне. Зачем дразнить Европу?
- Мудро рассуждаете, любезный герцог.
- Без такой мудрости нельзя вершить внешнюю политику французской державы.
Наговорив друг другу кучу комплиментов, министры расстались, довольные друг другом и будущим командиром экспедиционного корпуса.
Итак, Морис Август оказался в распоряжении морского министра графа де Бойна, а точнее, был предоставлен сам себе. Аванс в счёт будущего жалованья он не замедлил получить у казначея министерства и в тот же день заказал у одного из лучших парижских портных полковничий мундир, парадный и для повседневной носки. Работал над докладом для министров с прохладцей, не утруждая себя продолжительностью занятий. Больше бродил по Парижу, посещал театр, встречался со знакомыми поляками. Так миновало лето.
В один из августовских дней молодой секретарь Вельгорского, бледный, запыхавшийся, влетел к Беньовскому, не постучавшись.
- Пан барон, пан посол просит вас прибыть к нему.
- Случилось что-нибудь?
- Да, случилось. Беда какая с нашей Польшей!
Беньовский мало что понял из причитаний секретаря, но к послу всё-таки отправился. В кабинете Вельгорского он увидел Анджея Коханского и других знакомых и незнакомых поляков. Никто не ответил на его приветствие. Все выглядели подавленными, удручёнными, словно находились на похоронах. Подошли ещё какие-то люди. Вельгорский начал глухим, усталым голосом:
- Нашу родину постигло большое несчастье, Панове. Я получил сведения из министерства иностранных дел, что три державы - Россия, Пруссия и Австрия - подписали в Петербурге конвенцию о разделе польских земель. К России отходят Гомель, Могилёв, Витебск, Полоцк с окружающими их территориями, часть Ливонии. Эту аннексию царское правительство объясняет тем, что упомянутые земли издавна принадлежали русским князьям, а потом силой оружия были захвачены литовцами, а от них перешли к Польше. Стало быть, Россия восстанавливает историческую справедливость. Допустим, Панове, в этих рассуждениях есть некоторый правовой резон. Но чем руководствовались пруссаки и австрийцы, захватывая земли, которые им никогда не принадлежали?
- Какие земли? - перебил посла Анджей.
- Петербургская конвенция предусматривает передачу Австрии значительной части Галиции, а к Пруссии отходят Поморье и часть Познани.
- Поморье, вы говорите? Значит, Польша теряет выход к Балтике?
- Гданьск с прилегающим округом ещё остаётся польским. Но какова цена этому порту, если он теперь отрезан от остальной части Польши прусскими землями?
- А Гнезно, древняя польская столица, наша святыня?
- Гнезно переходит к пруссакам.
- О, матка боска! Проклятие на голову этим пруссакам!
- Готовьтесь к худшему, Панове, - продолжал посол. - Я убеждён, что Петербургская конвенция - это только начало конца Речи Посполитой. К нашему горькому сожалению, мы сами своими смутами и раздорами предопределяем этот конец. Что будем делать, спрашиваю я вас?
- Ехать в Польшу возрождать движение конфедератов, сражаться с недругами! - запальчиво выкрикнул молодой поляк.
- Бессмысленная затея, - осадил его Анджей. - Нас передушат как цыплят поодиночке. Что предпринимает король Станислав?
- Король протестует, обращается к правительствам Англии, Франции и других держав за поддержкой. Королевский посланник вручил ноту герцогу д’Эгильону. И как вы думаете, что герцог ответил на ноту? "Не воевать же нам из-за вашей вздорной Польши с тремя могущественными державами? Силёнок не хватит". Так и сказал! Министр выразил своё отношение к событиям лишь тем, что не подал руки российскому резиденту Хотинскому. А Понятовского три державы припугнули вводом войск в Польшу, если король не признает правомочность Петербургского трактата.
Ответом на слова посла было гробовое молчание. Его нарушил сам Вельгорский:
- Мы должны настраивать общественное мнение Франции в нашу пользу. Министр иностранных дел не подал руки русскому дипломатическому представителю - это хороший признак. Господин барон, - обратился посол к Беньовскому. - Ваши газетные публикации привлекли внимание Парижа, вы создали себе определённое имя.
- Вы льстите мне, пан Вельгорский.
- Да, да, завоевали. Почему бы вам не написать серию хлёстких, резких по тону статей о той исторической несправедливости, которая постигла Польшу, с обличением наших недругов? Это бы вам хорошо удалось.
- Не знаю, что и сказать вам, господин посол, - ответил, тщательно взвешивая слова, Беньовский. - Ведь я теперь на французской службе. И я подданный австрийской императрицы. Если бы я был природным поляком...
- Жаль. А я так надеялся на вас, господин полковник.
Последние слова Вельгорский произнёс подчёркнуто многозначительно. Он понял, что Беньовский не собирался отвечать признательностью на его недавнюю услугу.
Присутствующие поляки глядели на Беньовского хмуро, недружелюбно, как на чужака. Он хотел было уйти. Горестная судьба Польши, которая не была его родиной, не слишком-то трогала его. Он подумал, что в дипломатии, как и в жизни, действует непреложный закон - побеждает сильнейший и наиболее хваткий. Честь и хвала тому, кто сумел воспользоваться слабостью ближнего и вырвать из его рук лакомый кусок. Разве не права Австрия, отхватившая у ослабленной внутренними раздорами Польши цветущую Галицию?
Беньовский всё же не покинул грустного сборища, так как хотел выяснить у осведомлённого посла, не захвачена ли русскими и осталась ли в составе Польши территория Виленского воеводства, где находились имения, и его собственное, и соседей Генских. Он и спросил об этом посла, когда тот выговорился.
- Насколько могу судить по тексту трактата, Виленщина остаётся в составе Польши. Пока остаётся, - ответил Вельгорский. - Останется ли в итоге последующих разделов, один Господь Бог ведает.
"Пока остаётся в составе Польши", - повторил про себя Морис Август. Следовало бы поспешить с вызовом Фредерики. И лучше всего это сделать при посредничестве министерства иностранных дел.
Беньовский написал пространное письмо жене, первое за несколько бурно прожитых лет. Написал о тоске по любимой Фредерике, предался добрым воспоминаниям об их первых встречах, лесной прогулке, имении гостеприимных Генских, выразил самое горячее желание поскорее увидеться в Париже. А потом повёл рассказ о своих долгих скитаниях и приключениях, добросовестно пересказывая содержание газетных очерков, написанных им для парижской публики. Подумал с иронией, что все женщины глупы и сентиментальны и его Фредерика никак не составляет исключения из общих правил. Поэтому изрядная доля фантазии и апломба делу не повредит. Пусть прочитает и восхитится своим Морисом Августом и скорее пакует дорожные сундуки.
Он упросил министерских чиновников, подчинённых герцогу д’Эгильону, переслать письмо дипломатической почтой в адрес французского посланника в Варшаве, а к письму приложил необходимую на дорожные расходы сумму денег. Чиновники же по его просьбе направили посланнику частное послание с просьбой оказать баронессе Фредерике Беньовской, урождённой Генской, всяческое содействие в оформлении надлежащих документов, необходимых для выезда во Францию к мужу, находящемуся под высоким покровительством его светлости герцога д’Эгильона.