Стараясь представить себя и своих сообщников не разбойными заговорщиками, а идейными борцами, Беньовский сетовал на то, что законный государь Павел Петрович лишён престола. Личность Екатерины II и деяния её царствования представлялись в самом мрачном, неприглядном свете. В вину императрице ставилась, в частности, разорительная для русского государства польская война, которая велась в интересах одного только короля Станислава Понятовского. Отмечалось, что народ российский задавлен непомерными тяготами, коснеет в невежестве и страждет. Исключительными благами пользуются царские любимцы. За истинные заслуги никого не награждают. И камчатская земля разорена самовольством начальников.
В своём письме Беньовский касался и некоторых внутренних камчатских дел. По его словам, тридцать три работных человека были несправедливо обижены купцом Холодиловым, вынужденные трудиться на него безо всякой оплаты. Заговорщики пытались помочь этим обиженным советами и поэтому навлекли якобы на себя негодование капитана Нилова, который приказал взять их под стражу. Это и заставило Беньовского и его друзей предупредить события и объявить себя на службе законного государя. К ним присоединились угнетённые работные люди. Это они устремились к командирскому дому, чтобы арестовать Нилова, которого от беспробудного пьянства и страха разбил паралич. После его устранения они избрали своим предводителем Беньовского.
Документ этот - яркий образчик тенденциозной лжи и демагогии. Хотя в оценке политики Екатерины II и много справедливого. Живой и наблюдательный очевидец российской действительности, Морис Август Беньовский видел воочию её острые отрицательные контрасты и противоречия, проявлявшиеся в специфической форме и на Камчатке. Но что касается конкретных камчатских деталей, тенденциозность документа особенно очевидна. Нет никаких свидетельств того, чтобы Беньовский заботился о судьбе обиженных работных людей. Непосредственной причиной выступления заговорщиков послужило не стремление Мориса Августа и его ближайших сообщников выступить в защиту работных, а фактическое раскрытие заговора и угроза ареста самого Беньовского и ближайших к нему лиц. Морис пытается снять с себя ответственность за убийство Нилова, которого якобы "от беспробудного пьянства и страха разбил паралич", и инициативу нападения на его дом приписывает тем же работным, а не себе и не другим главным заговорщикам. Всё это противоречит свидетельствам очевидцев. И наконец, никак нельзя согласиться с тем, что работные, устраняя Нилова, избрали на его место Беньовского, поскольку-де всецело доверяли ему. На самом же деле Морис Август настойчиво, опираясь на ближайших помощников - Винблада, Степанова, Панова, Батурина, - сам навязывал свою персону в качестве лидера заговора. В своём письме он старался придать большерецкому выступлению некую социальную окраску. Участие самого Беньовского и его главных сообщников в большерецком выступлении было-де второстепенным, не определяющим, продиктованным сочувствием к обиженным.
Документ подписали все главные зачинщики заговора, за исключением Хрущова, и многие из второстепенных его участников. Чем можно объяснить нежелание Петра Алексеевича Хрущова поставить свою подпись? Наверное, тем, что, будучи человеком умным и принципиальным, он не захотел подписывать текст, в котором многое не согласовывалось с реальными фактами. Письмо было составлено 11 мая, накануне дня отплытия, а на следующий день, перед самым отплытием, Беньовский передал его в руки боцмана Серогородского для доставки в Большерецк.
Возникает закономерный вопрос: в чём состоял смысл написания подобного документа, если Морис Август Беньовский рвал, решительно все нити, связывавшие его с Россией, и бросал вызов российским законам? Почему он пытался оправдаться в своих действиях и предстать не заурядным разбойником, а идейным борцом, поборником справедливости? Наверное, здесь можно выделить три причины. Первая - это стремление обрести ореол порядочности в глазах своих сообщников, чтобы как-то связать воедино узами братства разношёрстную, случайную, трудноуправляемую команду людей. Недаром же всем участникам экспедиции было предложено поставить свою подпись под текстом письма. Каждый мог не только ознакомиться с его содержанием, но и высказать отношение к нему своей подписью. Вторая причина - Беньовский стремился прибыть в Европу в тоге активного политического борца, рассчитывая сделать карьеру на службе одной из европейских стран. Политический борец мог скорее рассчитывать на успех, чем просто беглый ссыльный, разбойный заговорщик. И третья причина - азартный авантюрист Морис Август втягивался в игру, увлекавшую его. Азарт игрока заставлял его играть роль, далёкую от его сущности.
Заканчивалась посадка экипажа и пассажиров на галиот. Лучшую салон-каюту занял сам Беньовский, главноначальствующий экспедицией, как он сам себя называл. Его помощник Хрущов и другие главные заговорщики разместились по пассажирским каютам, по двое, по трое. Рядовые члены экипажа теснились в людском трюме. Весь экипаж Беньовский разделил на две команды, или вахты, постаравшись, чтобы в каждой были ближайшие его сообщники.
В самый последний момент Беньовский отпустил на берег взятых на судно заложников: тотемского купца Казаринова, казака Никиту Чёрных, боцмана Серогородского, сержанта Данилова и других. Их брали в аманаты на всякий случай, чтобы предотвратить возможное нападение со стороны большерецкого гарнизона. Впрочем, вероятность такого нападения была почти исключена. Заговорщики захватили в Большерецке основную часть вооружения и все запасы пороха и свинца. Отпуская Серогородского, Беньовский, как мы видели, вручил ему письмо для передачи в канцелярию.
Четырёх человек - канцеляриста Судейкина, исправлявшего обязанности секретаря при покойном Нилове, и подштурманов, или штурманских учеников, Бочарова, Зябликова и Измайлова - забрали на судно силой и на берег при отплытии не отпустили. Это было сделано в наказание якобы "за содействие к открытию заговора". Известно, что Измайлов и Зябликов накануне выступления заговорщиков пытались предупредить Нилова или хотя бы его охрану о грозящей опасности, но безуспешно. В чём заключалась конкретная вина Судейкина и Бочарова перед заговорщиками - не ясно. Вероятно, вся эта четвёрка вызвала подозрение и недовольство Беньовского из-за чьего-то оговора. Не слишком-то вникая в степень их вины, Морис решил наказать их в назидание другим, дабы показать свой характер. Кроме того, штурманские ученики могли представлять особую ценность в длительном плавании, и поэтому для Мориса предлог, чтобы удержать их на судне, был не существен. Против Судейкина Беньовский был настроен особенно предубеждённо и в порядке сугубого наказания определил его на кухню.
12 мая на галиот привезли священника, чтобы отслужить напутственный молебен. Подняли паруса. Заскрипели якорные цепи. Галиот снялся с якоря и вышел в открытое море, держа курс на юг. Столпившиеся на палубе члены команды и пассажиры вглядывались в камчатский берег. Сперва исчезли из поля зрения строения Чевакинской гавани, потом зеленеющие сопки и кромка леса. Наконец растворились в тумане и заснеженные вершины гор. Для Беньовского и его сотоварищей завершалась камчатская ссылка. Впереди было продолжительное и трудное плавание, полное неожиданностей и опасности.
Ещё до отплытия заговорщиков приказные, торговые и военные люди Большерецка собрались в большерецкой канцелярии и решили покончить с безвластием. Они избрали до прибытия нового начальника временно исполняющим эту должность штурманского ученика Софьина. Это произошло 30 апреля. В тот же день Софьин объявил о недействительности присяги Павлу Петровичу и поспешил привести всех жителей Большерецка к новой присяге императрице Екатерине II.
Софьин действовал энергично. Он освидетельствовал остатки казённого имущества и обнаружил удручающую картину. В Тигильскую крепость, а также в Верхнекамчатск он направил нарочных с депешами, а у верхнекамчатского исправника просил вооружённую подмогу. Ждал первой оказии, чтобы поскорее отрапортовать в Охотск о печальных камчатских событиях. Из Верхнекамчатска не замедлили выслать помощь - два орудия и двенадцать человек нерегулярной команды. Была вытребована помощь и из Нижнекамчатска.
Возвратились задержанные заговорщиками заложники. Они сообщили, что "Святой Пётр" покинул Чевакинскую гавань и ушёл в море. Жители Большерецка могли вздохнуть с облегчением. Жизнь входила в обычное русло.
Софьин взялся писать подробное донесение охотскому начальству и для этого опрашивал одного за другим свидетелей. Делал это обстоятельно, без спешки. Работа была завершена только к середине июля. К тому времени оказался под рукой галиот "Святая Екатерина", отплывавший в Охотск. На нём и отправили донесение вместе с письмом Беньовского, адресованным в Сенат. В Охотск выехали и сам штурманский ученик Софьин, купец Казаринов и другие свидетели событий. Они везли также ведомость разграбленного и уцелевшего имущества, а также окровавленную постель Нилова в качестве вещественного доказательства.