Чичерин выслушал показания Беньовского, повторяя:
- Допустим, допустим...
Похоже, венгр говорил правду. И весь грандиозный план генерал-полицмейстера сделать из заурядного дела беглецов громкую политическую сенсацию и преподнести её на золотом блюде матушке-государыне рушился.
Екатерина выслушала доклад Чичерина и осталась недовольна. Она ждала большего. Она сама желала раздуть дело, чтобы потом припомнить полякам и это. Её давнишний друг сердечный Станислав Понятовский не оправдал надежд русского престола. Он оказался слабым и нерешительным правителем, не способным без русской помощи сладить со своенравной шляхтой. Екатерина конфиденциально обсуждала с графом Никитой Ивановичем Паниным, главой внешнеполитического ведомства, планы раздела Польши. Только бы удалось полюбовно договориться с Австрией и Пруссией.
В пику Чичерину, не проявившему, по её мнению, всей необходимой настойчивости и последовательности, императрица поручила Панину, чтобы тот сам допросил Беньовского.
- Граф Никита Иванович, дело-то тонкое... Чует моё сердце, здесь замешана большая политика и угроза устоям нашего трона. Поэтому сей орешек оказался не по зубам Николаю Ивановичу. Попробуй ты разгрызть его.
- Попробую, матушка-государыня, - ответствовал Панин с поклоном.
Графа Никиту Панина Екатерина в глубине души недолюбливала, а порой и опасалась, хотя ценила его острый ум, трудолюбие и даже поручила ему роль воспитателя цесаревича Павла Петровича. Императрица знала, что граф находится в скрытой оппозиции к самодержавной системе и мечтает о некотором ограничении единоличной власти государыни аристократической олигархией. Но явных сторонников у Никиты Ивановича было мало, а свои убеждения проявлял он весьма сдержанно и императрицу, разыгрывавшую роль просвещённой либеральной монархини, переписывавшейся с французскими философами, занимавшейся литературным трудом, особенно не пугал.
Ехать самолично в крепость граф не соизволил, а приказал доставить заключённого венгра для допроса к нему во дворец. И вот Беньовский стоял перед Никитой Паниным, вальяжным вельможей, словно только что сошедшим с парадного портрета. Он расхаживал по кабинету, и его массивная фигура отражалась в натёртом до зеркального блеска узорчатом паркетном полу. Морису бросились в глаза крупные бриллианты, украшавшие пряжки графских туфель.
Допрос не дал ничего нового. Панин задавал те же вопросы, какие задавал до него и генерал-полицмейстер, - с кем был связан Беньовский в Санкт-Петербурге, располагают ли конфедераты сетью заговорщиков в России, имеют ли они злые умыслы против императрицы.
- В столице ни с кем не связан. На другие вопросы, граф, затрудняюсь ответить по причине неосведомлённости. От вождей конфедератского движения я был далёк, - твёрдо отвечал Беньовский.
Никита Иванович достаточно хорошо знал свою государыню и умел ей угодить. Он знал, как, сообразуясь с настроением Екатерины, доложить, подать ту или иную новость, расставить акценты в докладе.
- Матушка-государыня, - вкрадчиво начал он. - Прямого ответа на мои вопросы сей Беньовский не дал. Хитёр, умён - ничего не скажешь. Но и меня, старого дипломата, на мякине не проведёшь. Проницательность подсказывает мне, что он суть опасный злодей.
- Опасный, говоришь? Так в Сибирь его.
- Матушка-государыня, доброта твоя несравненная... Не в Сибирь, а на Камчатку его. На край света. Оттуда не сбежит. И сотоварища его туда же.
- Быть по сему. На Камчатку, - согласилась императрица.
Глава шестая
Утро было холодным, пасмурным. Падал мелкий, колючий снег. Сквозь снегопад смутно маячили силуэт собора, колокольня со шпилем...
На плацу перед собором выстроился в каре гарнизон крепости. Под барабанную дробь вывели из казематов заключённых, поставили в центре каре. Кроме Беньовского и Винблада привели ещё четверых. Трое из них, как можно было судить по мундирам, офицеры и один цивильный.
Комендант крепости, приняв из рук помощника бумагу, развернул её и зычно зачитал:
- "По повелению ея императорского величества! Военнопленные венгр Бейнокс и швед Винблад, состоявшие до этого на службе у так называемых конфедератов и поднявшие оружий против русской армии и нашего друга и союзника короля Польши Станислава, бежавшие с места поселения, города Казани, завладевшие обманным путём чужими документами и выдавшие себя за казанского мещанина Закирова и его слугу, вознамерившиеся тайно бежать за границу с дурными умыслами, нарушившие российские законы и посему признанные опасными преступниками..."
Беньовский вслушивался в зычный, с хрипотцой голос старого служаки. Почему исказили его имя и сделали Бейноксом? Так, видимо, написано в приговоре. Да какая разница. Пусть будет Бейнокс. А комендант называл имена следующих лиц:
- "Бывший гвардии поручик Панов, бывший капитан армии Степанов, бывший полковник артиллерии Батурин и бывший секретарь московского Сената Софронов, уличённые как участники возмутительного заговора, имевшего целью свержение законной государыни императрицы нашей..."
"Хорошая подобралась компания, ничего не скажешь", - подумал Морис Август и почувствовал даже какое-то облегчение в душе. Не перевелись ещё заговорщики у москалей.
- Всё вышеупомянутые лица высылаются на дальнее поселение в Камчатский край, где будут существовать за счёт собственного промысла, но отнюдь не государственного вспомоществования.
Комендант закончил чтение приговора, свернул бумагу в трубку и передал помощнику. И прибавил уже от себя:
- Желаю счастливого пути вам. И не вздумайте бежать. Всё равно попадёте ко мне, под сей гостеприимный кров.
Он был не лишён чувства юмора, этот старик комендант. За чугунной оградой собора находилось небольшое кладбище - несколько каменных крестов. Такой чести, быть погребёнными рядом с императорской усыпальницей, удостаивались лишь коменданты крепости, персоны, близкие к трону. Здесь уже покоилось несколько его предшественников. Ждал своей очереди и этот.
- Не вздумайте бежать, - повторил комендант. - С Камчатки ещё никто не бегал.
"Ну это мы ещё посмотрим", - подумал Беньовский, и отчего-то ему стало весело.
Деньги и ценности, отобранные при аресте, заключённым, теперь уже ссыльным, вернули. Получил свой кошелёк, в котором ещё оставалось немало монет, и Морис. Комендант порекомендовал приобрести тулупы и валенки. Впереди была долгая дорога, многомесячная, через всю огромную страну. Предстояли и суровые морозы.
Тулупы и валенки привёз прямо в крепость купец-поставщик и запросил за товар втридорога. У бывшего гвардейца Панова таких денег не оказалось. Беньовский выручил его из беды…
- Век буду признателен вам, - прочувствованно произнёс Панов.
- Полно, полно, поручик. Все мы теперь одной ниточкой повязаны. Вместе и на берег выкарабкаемся, - многозначительно сказал Морис.
Настал день выезда. На рассвете распахнулись тяжёлые ворота крепости, и возки тронулись по снежной скрипучей дороге, сопровождаемые конвоем. Остались позади угрюмые стены крепости, взметнувшийся в небо шпиль собора.
Утомительно долог зимний путь в Сибирь. Недели, месяцы проходят, а конца-края пути не видно. Тянутся заснеженные поля, леса. Ветви елей прогнулись под тяжестью снеговых подушек. Уютно подымается в небо струйками дымок от печей. Мелькают села, городки, города: Вологда, Пермь, Екатеринбург, Тюмень. Города украшены белокаменными громадами соборов и монастырей.
Вологда встретила путников лютыми морозами. От закуржавелых лошадей шёл пар. Винблад страдал мучительным, лающим бронхиальным кашлем, пряча лицо в воротник спасительного тулупа. Беньовский упрашивал конвойных поднести больному чарку водки. На привалах швед горько жаловался на свою судьбу и выговаривал Морису:
- И зачем я, дурак, послушался вас. Не так-то уж и плохо жилось нам в Казани.
- Не вешайте носа, Адольф. Что-нибудь придумаем, - успокаивал его Беньовский.
В крупных городах менялся конвой, и ссыльных на два-три дня размещали в местный острог. Можно было обогреться и отдохнуть. Но что это был за отдых на жёстких нарах, кишевших клопами! Почему-то во всех острогах печи нещадно дымили и плохо прогревали камеры. Беньовский старался сблизиться со своими спутниками-заговорщиками, выведать их прегрешения. В первую очередь он постарался разговориться с Батуриным, немолодым уже полковником-артиллеристом.
- Рад, полковник, вашему обществу. Я ведь тоже в вашем чине. Вы готовили заговор с целью свержения Екатерины?
- Какой там заговор? Никакого заговора, по сути дела, не было. Велись тайком крамольные беседы. Осуждали узурпацию власти Екатериной и убийство её мужа. А почему у власти она, когда налицо есть цесаревич Павел? Говорили и о превосходстве британской системы власти - король суть символ, знамя, а реальная власть в руках выборного парламента, представляющего разные сословия. Панов, самый молодой и горячий среди нас, произнёс однажды такую сакраментальную фразу: "До каких пор Россией будет править развратное бабье?" Наш кружок состоял всего лишь из пяти человек.
- Я вижу, вас здесь четверо. А какая судьба пятого?