Есть в романе два персонажа, как бы корректирующих безусловную привлекательность образа "тетушки". Первый - забавный ловкий пройдоха Вордсворт, искренне обожающий Августу, а значит, по ее выражению, "притязающий" на нее. Она относится к нему в лучшем случае как к слуге, а он любит. И не случайно у такой "идейной" жрицы любви, какой является "тетушка" Августа, сообщение о смерти Вордсворта не вызывает буквально никаких эмоций. Вордсворт жил романтической страстью, Августа - эгоистической.
Есть в романе еще один эпизодический персонаж, способный на равных поспорить с жизненной позицией Августы. Это старая дева мисс Патерсон, так сильно полюбившая отца Генри - хотя чувство это было совершенно платоническое, - что посвятила его памяти всю свою жизнь. Парадоксальным образом мисс Патерсон не так уж не нрава, говоря "тетушке": "Вероятно, вы просто не знаете, что значит любить". Комичная, на первый взгляд, пикировка двух старых дам скрывает серьезное противостояние жизненных позиций. Последний штрих в картину вносит, казалось бы, незначительная деталь. Во время войны мисс Патерсон заботилась о чужих детях, Августа же собралась повидать собственного сына, когда он… ушел на пенсию.
В нелепой и отчасти жалкой мисс Патерсон писателя привлекает начало духовное, способность к преданности и самопожертвованию, возникающим по велению души. Этими качествами "тетушка" Августа при всем ее очаровании и обаятельности не обладает…
Писательская мудрость Грэма Грина в том, что он никогда не стремится к резкому, однозначному осуждению персонажей, даже бесконечно далеких от того идеала, который он исповедует. В одном интервью он признался: "…больше всего меня интересует возможность отыскать человеческое начало в человеке, как будто проявляющем наибольшую бесчеловечность". Та же мысль звучит и в романе "Суть дела": "Любишь человека почти так, как его любит бог, зная о нем самое худшее".
Сегодня Грэм Грин, по общему признанию, - один из крупнейших писателей XX века. Но он, при жизни причисленный к классикам английской литературы, в свои восемьдесят с лишним лет меньше всего похож на образ хрестоматийного литературного патриарха. Он много путешествует по миру, как и прежде, интенсивно и плодотворно работает. Он продолжает искать свои парадоксальные и неоднозначные ответы на те вечные вопросы, над которыми веками бьются лучшие умы Земли… И ответы эти всегда отмечены глубочайшим знанием человеческой души и непоколебимой верой в беспредельные возможности ее совершенствования…
Г. Анджапаридзе
СИЛА И СЛАВА
© Перевод Н. Волжина
Тесней кольцо; злой силой свора дышит,
И с каждым шагом смерть становится все ближе.Драйден
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1. ПОРТ
Мистер Тенч вышел из дому за баллоном эфира - вышел на слепящее мексиканское солнце и в белесую пыль. Стервятники, сидевшие на крыше, смотрели на него с полным безразличием: ведь он еще не падаль. Вялое чувство возмущения шевельнулось в сердце мистера Тенча, он выковырял расщепленными ногтями комок земли с дороги и лениво швырнул им в птиц. Одна поднялась и, взмахивая крыльями, полетела над городом - над крохотной площадью, над бюстом бывшего президента, бывшего генерала, бывшего человеческого существа, над двумя ларьками с минеральной водой, к реке и к морю. Там она ничего не найдет - в той стороне за падалью рыщут акулы. Мистер Тенч пошел через площадь.
Он сказал "Buenos dias" человеку с винтовкой, который сидел у стены в маленьком клочке тени. Но здесь не Англия: человек ничего не ответил, только неприязненно посмотрел на мистера Тенча, будто он никогда не имел дела с этим иностранцем, будто не мистеру Тенчу он обязан своими двумя передними золотыми зубами. Обливаясь потом, мистер Тенч побрел дальше мимо здания казначейства, которое было когда-то церковью, к набережной. На полпути он вдруг забыл, зачем вышел из дому - за стаканом минеральной воды? Ничего другого в этом штате с сухим законом не достанешь, разве только пива, но на пиво монополия, оно дорого, пьешь его только по особым случаям. Мучительная тошнота сдавила желудок мистеру Тенчу - нет, не минеральная вода ему нужна. А, конечно! Баллон эфира… да, пароход пришел. Он слышал его ликующие свистки, лежа на кровати после обеда. Он прошел мимо парикмахерской, мимо двух зубоврачебных кабинетов и между складом и таможней вышел к реке.
Река тяжело текла к морю среди банановых плантаций. "Генерал Обрегон" был пришвартован к берегу, и с него сгружали пиво - на набережной уже стояли штабелями сотни ящиков. Мистер Тенч остановился в тени у таможни и подумал: зачем я сюда пришел? Жара иссушила его память. Он харкнул, откашливая мокроту, и апатично сплюнул ее на солнце. Потом сел на ящик и стал ждать. Делать сейчас нечего. До пяти никто к нему не придет.
"Генерал Обрегон" был длиной ярдов в тридцать. Несколько футов погнутых поручней, одна спасательная лодка, колокол на гнилой веревке, керосиновый фонарь на носу - пароход, пожалуй, отслужит еще два-три года в Атлантике, если не налетит на норд в Мексиканском заливе. Тогда ему, ясно, конец. Впрочем, это не так уж важно - каждый, кто покупает билет, страхуется автоматически. Несколько пассажиров, опершись на поручни, стояли среди спутанных по ногам индюшек и глазели на порт - на склад, на пустую, спаленную зноем улицу с зубоврачебными кабинетами и парикмахерской. Мистер Тенч услышал скрип кобуры у себя за спиной и оглянулся. На него злобно смотрел таможенник. Он проговорил что-то, но мистер Тенч не разобрал слов.
- Простите? - сказал мистер Тенч.
- Мои зубы, - пробормотал таможенник.
- А-а, - сказал мистер Тенч. - Ваши зубы. - Таможенник был совсем без зубов и поэтому не мог говорить внятно - мистер Тенч удалил их все. Мистера Тенча мучила тошнота; что-то с ним неладно - глисты, дизентерия… Он сказал: - Протез почти готов, - и пообещал наобум: - Сегодня вечером. - Выполнить это было, конечно, немыслимо, но вот так и живешь, откладывая все в долгий ящик. Таможенника его ответ удовлетворил. Глядишь, он и забудет, да и что ему еще делать? Деньги уже уплачены. Так шла жизнь мистера Тенча - жара, забывчивость, откладывание дел на завтра; если удастся, деньги на бочку - за что? Он посмотрел на медленно текущую реку; в устье, как перископ, двигался плавник акулы. За долгие годы здесь сели на мель несколько пароходов, и теперь они служили креплением речному берегу, а их трубы косо торчали над береговым обрывом, точно пушки, нацеленные куда-то далеко за банановые деревья и болото.
Мистер Тенч думал: баллон эфира, ведь чуть не забыл. Нижняя челюсть у него отвисла, и он стал хмуро считать бутылки "Cerveza Moctezuma". Сто сорок ящиков. Двенадцать на сто сорок. Во рту у мистера Тенча скопилась густая мокрота. Двенадцать на четыре - сорок восемь. Он сказал вслух по-английски:
- Ишь ты, недурненькая! - Тысяча двести, тысяча шестьсот восемьдесят. Он сплюнул, с вялым любопытством разглядывая девушку, которая стояла на носу "Генерала Обрегона" - стройная, тоненькая фигурка, обычно они такие толстухи, глаза, конечно, карие, а во рту уж обязательно поблескивает золотой зуб, но свеженькая, молодая… Тысяча шестьсот восемьдесят бутылок по одному песо бутылка.
Кто-то спросил его по-английски:
- Что вы сказали?
Мистер Тенч всем корпусом повернулся на голос.
- Вы англичанин? - удивленно проговорил он, но при виде широкоскулого, исхудалого лица, как бы обуглившегося от трехдневной бороды, изменил форму вопроса: - Вы говорите по-английски?
Да, ответил человек, он говорит по-английски. Весь сжавшись, он стоял в тени - маленький, в темном, поношенном городском костюме, с небольшим портфелем в руке. Под мышкой у него торчал какой-то роман; на обложке виднелись детали грубо намалеванной любовной сцены. Он сказал:
- Простите. Мне показалось, вы заговорили со мной. - Глаза у этого человека были немного навыкате, и в нем чувствовалась какая-то неуверенная приподнятость, будто он только что отпраздновал свой день рождения… в одиночестве.
Мистер Тенч отхаркнул мокроту.
- А что я говорил? - Он решительно ничего не помнил.
- Вы сказали: "Ишь ты, недурненькая".
- Разве? К чему это я? - Он уставился в безжалостное небо. Стервятник висел там, точно наблюдатель. - К чему? А, наверно, вон про ту девицу. Здесь хорошеньких не часто увидишь. На которую стоит посмотреть - одна-две за год.
- Она еще совсем юная.
- Да я без всяких намерений, - устало проговорил мистер Тенч. - За смотр денег не платят. Я уже пятнадцать лет живу один.
- Здесь?
- В здешних местах.
Они замолчали. Время шло, тень от таможни протянулась на несколько дюймов ближе к реке; стервятник чуть передвинулся в небе, точно черная часовая стрелка.
- Вы на нем приехали? - спросил мистер Тенч.
- Нет.
- Уезжаете на нем?