В начале марта по требованию Цезаря к восточной границе у Аскалона подошел запасной полк. В нем было немало солдат из Иудеи - я упоминаю об этом, чтобы объяснить, почему многие александрийские евреи встали на сторону Цезаря и Клеопатры. Митрадат из Пергамона провел полк тайными тропами к Александрии, Цезарь выступил ему навстречу, и оба войска встретились недалеко от озера Мареотида.
Римское военное искусство вновь одержало победу. Египетское войско было окружено и разбито в решающей битве 27 марта. Фараон Птолемей попытался бежать через канал.
Но его лодка была перегружена и пошла ко дну. Он не смог освободиться от своего тяжелого золотого облачения и утонул.
Победитель Цезарь с триумфом вернулся в Александрию. Однако упорно ходили слухи, что Птолемей бежал и собирает новое войско в Палестине. Римлянам не оставалось ничего другого, как осушить канал. Тело фараона в золотых доспехах было выставлено в Александрии на всеобщее обозрение. Народ примирился с тем, что правительницей станет Клеопатра, правда - как требовал обычай - вместе с другим своим братом, двенадцатилетним Птолемеем XIV, который, собственно, должен был бы стать правителем Кипра.
Сегодня уже известно, что римский сенат требовал от Цезаря немедленно объявить Египет римской провинцией. Цезарь, вероятно, так бы и сделал, но как раз в это время Клеопатра родила ему сына Цезариона. Кроме него сыновей у Цезаря не было. Поэтому ловкий римлянин нашел целый ряд причин, по которым Египет не мог быть присоединен немедленно. Он напомнил сенату, что Клеопатра всегда оказывала поддержку римскому войску, и предупредил, что в сложившейся ситуации не следует будоражить народ, чтобы не вызвать восстания. В Риме к нему прислушались. Таким образом Клеопатра наконец утвердилась на троне, а ее младший брат выступал соправителем только формально, в особо важных случаях.
Теперь пришло мое время. 9 апреля по римскому стилю моя просьба об аудиенции во дворце была удовлетворена. Некоторые могут спросить, что же делал я все это время, с середины октября, когда прибыл в Александрию.
Во-первых, я исполнил наказ отца и посетил гробницу моей матери. Дядя Персей смутился, когда я спросил о ней, и я вскоре понял почему. Моя мать была похоронена в старом египетском некрополе, на южной окраине города. Сторож сразу же сказал мне, что плату за содержание уже давно не вносили, и в следующем году ее мумию должны убрать отсюда.
- Убрать? Куда убрать?
- Теперь в пустыне есть общая гробница, там хоронят тех, о ком никто больше не заботится.
Я заплатил за тридцать лет вперед и щедро наградил сторожа. Он открыл мне ее гробницу. Я увидел деревянный саркофаг, на котором изображено было ее лицо.
- Прекрасная работа, - похвалил сторож, - наверное, мастер из Майюма - с ними никто не может сравниться. Должно быть, стоит больших денег.
Я ничего не ответил, с волнением рассматривая прекрасное лицо с большими темными глазами, взгляд которых был устремлен в потусторонний мир. Дядю я не стал упрекать: своя семья была ему гораздо ближе, чем мертвая жена пропавшего где-то брата.
Что касается денег, то правитель Теритекас так щедро одарил меня на дорогу, что мне хватило бы их еще надолго. Время пролетело для меня очень быстро, почти каждый день я посещал библиотеку и мусейон.
Мусейон, лежащий к югу от библиотеки, давно уже был жилищем не муз, как о том говорило его имя, а ученых. Это было здание с обширной крытой галереей, залом для занятий, большим обеденным залом, а также множеством маленьких кабинетов для занятий и исследований. Правда, и для муз нашлось место: здесь читали стихи и учили риторике. Но основными были занятия по физике, геометрии, географии и медицине.
Во время военных действий часть библиотеки пострадала от пожара. Позднее злые языки утверждали, будто бы Цезарь сам велел ее поджечь. Но это была просто подлая клевета: Цезарь относился к книгам с большим уважением и сам был одаренным автором. Вероятно, несколько горящих стрел, которыми римские корабли обстреливали восточную часть города, попали в библиотеку. Огонь удалось быстро потушить, но около четверти рукописей погибло: в основном из отделов лирики, комедии и трагедии. Естествознание, к счастью, не пострадало, и спустя несколько дней я смог продолжить свои занятия.
Учителями в мусейоне были крупные и уважаемые ученые. Город назначал им жалованье и кормил их, а они обязаны были каждый месяц проводить в мусейоне определенное количество занятий.
Скажу еще несколько слов о моей спутнице Натаки. Мне не хотелось бы больше называть ее рабыней, потому что она довольно быстро научилась всему, что полагается делать жене, хотя, правда, исполняла это несколько небрежно и как бы между делом. Я имею в виду, что жаркое было иногда подгоревшим, овощи переваренными, а суп подавался уже остывшим. С чистотой у нее тоже не всегда было ладно, хотя она и очень старалась. Почему так получалось? Просто Натаки была истинное дитя муз Терпсихоры и Мельпомены.
Моя ложь дяде о том, что моя рабыня предназначена для Серапейона, оказалась почти пророческой, как выяснилось во время посещения этого знаменитого святилища. Некоторые представления о нем остались у меня еще с детства, но взрослый человек многое видит по-другому.
Центральный храм построен на искусственной насыпи, к его главному входу ведет сто ступеней, затем через внешние дворы, залы с колоннами и внутренние дворы вы проходите к Селле, где стоит монументальная статуя Сераписа работы Бриакса. Он похож на Зевса, с пышными волосами и бородой, на голове он держит калатос - меру зерна. В левой руке у него посох, а правая касается Цербера, трехголового пса преисподней. Таким образом, скульптор упомянул обо всем, что подвластно этому греческо-египетскому богу. Его сходство с Зевсом указывало на то, что он отец богов, мера зерна - на то, что он покровительствует земледелию, а Цербер - на власть над потусторонним миром, потому что под именем Серапис подразумевался также бог мертвых Осирис.
Мы пришли как раз накануне одного из многих посвященных Серапису праздников. Во внешнем переднем дворе танцовщики и танцовщицы под музыку и пение готовились к завтрашнему торжеству, и посмотреть на это могли все желающие. В конце концов сюда набилось так много зевак, что служителю пришлось закрыть ворота.
Натаки нетерпеливо подпрыгивала, ей ничего не было видно из-за стоящих впереди людей. Стоило мне отвлечься, как она отпустила мою руку и проскользнула вперед, где можно было рассмотреть все как следует.
С того самого дня Натаки не давала мне покоя. Я должен был узнать в храме, не нужна ли им еще танцовщица, кроме того, она могла бы еще петь и играть на кифаре.
- Натаки, - сказал я, - ты моя рабыня, и я не намерен тебя отдавать. Кроме того, ты еще не очень хорошо говоришь по-гречески, к тому же и твоя темная кожа может помешать.
Она стояла совсем впереди и видела среди танцовщиц двух или трех девушек с темной кожей. Ее греческий день ото дня становился все лучше, а ее нежный голос часто хвалили еще в Напате. Она ведь останется моей рабыней, даже если будет время от времени танцевать в храме. А бог за это будет к нам благосклонен.
Через несколько недель я сдался. Верховная танцовщица Серапейона приняла нас весьма благосклонно. Нет, черная кожа не будет препятствием: Серапис - это бог всех египтян. Сейчас пока у них достаточно нубийских танцовщиц, но это может быстро измениться.
Потом она проверила Натаки в танце, пении и музыке и кивнула:
- Прекрасное тело, хорошие способности, но нужно будет еще многому научиться. Я занесу Натаки в наш список и потом сообщу тебе, Олимп.
Натаки была довольна, а я не очень серьезно воспринял это обещание. Но прошло совсем немного времени, и Натаки стала ученицей. Каждый третий день она ходила в Серапийон и была несказанно горда своим длинным белым одеянием и тем, что на улице ей почтительно уступают дорогу - ей, маленькой рабыне!
Как ни странно, при этом она стала уделять хозяйству больше внимания: теперь редко что-нибудь подгорало и в доме стало значительно чище. Она как бы благодарила меня за мое согласие, и ночи у нас были такими же радостными и страстными, как и всегда.
Одевшись во все самое лучшее, 9 апреля по римскому календарю я подошел к воротам Брухейона - правительственного квартала. Он располагался на мысе полуострова Лохиада, к северу и востоку от Большой Гавани. Площадь его составляла восемьдесят пять стадий - это было почти треть города. Пока по приказанию Клеопатры перестраивали дворец ее отца, она жила в бывшей резиденции своего утонувшего брата.
Там она и приняла меня около полудня, в окружении друзей и придворных.
Теперь я увидел Клеопатру-гречанку. Она понравилась мне больше, чем тогда, в Сиене, когда ее лицо было скрыто под толстым слоем грима. Ее облик и сейчас стоит у меня перед глазами. Она была почти не подкрашена, волосы ее были собраны в узел, и единственным знаком ее достоинства был тоненький золотой обруч на лбу, украшенный спереди изящной змейкой. Она устремила на меня свои лучистые темно-серые глаза:
- Видишь, Олимп, наша встреча произошла раньше, чем думали мы тогда, в Сиене. Ты приехал как посол правителя Мерое? Расскажи мне об этом подробнее.
Я описал ей в общих чертах, что произошло, решив, по совету отца, придерживаться правды. Когда она спросила меня о нем, я ответил:
- Он предпочел долгому нелегкому путешествию почетный титул личного врача в Мерое. У него не очень хорошее здоровье, и для него лучше сухой южный климат.
Правительница слегка кивнула:
- Я понимаю. Ну а теперь покажи наконец, что ты прячешь под своим плащом?