Через несколько минут мичман вышел из храма и зашагал по одной из улиц в сторону от центра. Ему надо было выбираться из города.
Первый раз, по велению судьбы, я оказался в Никольском Морском соборе в июне 1980 года, после перевода с Севера к новому месту службы в Ленинград. В назначенное время я прибыл в бывшие казармы Гвардейского флотского экипажа, на улицу Римского-Корсакова, дом 22, для представления своему новому начальнику. Дежурный офицер предупредил меня, что адмирал будет занят еще не менее получаса. Я вышел на улицу, прошел в сторону Крюкова канала и увидел прекрасный бело-голубой храм с пятью золотыми куполами. Перейдя через мост и пройдя небольшим тенистым парком мимо памятника офицерам и матросам броненосца "Александр III", я остановился у входа в храм. На мне была флотская офицерская форма, погоны капитан-лейтенанта, во внутреннем кармане тужурки - партбилет. Постояв немного, почему-то от волнения задержав дыхание, я снял фуражку и вошел в полутьму собора. После яркого солнечного света в храме казалось темно. Тут я почувствовал прикосновение, и какая-то старушка подвела меня к старинной иконе со словами: "Это ваш покровитель - Никола Морской, господин офицер". Такие слова, в советское время, по отношению к себе я слышал впервые.
Или глаза привыкли, или в этот момент в открытую дверь храма заглянуло солнце, но лик иконы Святого Николая Чудотворца просветлился. Я стоял в смущении в тени у колонны, а лик старца был ясно виден, и казалось, он смотрит на меня в упор. Постояв немного, я вышел из храма.
С тех пор вот уже тридцать лет я и моя семья являемся прихожанами Морского Богоявленского Никольского собора. Не чудесным ли образом судеб морских таинственная вязь связала время и человеческие судьбы? Теперь и я молюсь у тех же икон, у которых молились офицеры Российского Императорского флота, в том числе и мичман Б.-С. А. Садовинский.
И я задерживаю свой взгляд на той же бронзовой табличке иконы целителя Пантелеймона: "Сия икона сооружена усердием команды Гвардейского экипажа крейсера 1-го ранга "Рында" и привезена и освящена с Святой Афонской горы по окончании дальнего плавания в 1896 годе". Круг истории замкнулся.
26 июня 1918 года, еще до Постановления Совета народных комиссаров о красном терроре, Ленин шлет телеграмму вождю Петроградских большевиков Зиновьеву: "Только что сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не лично вы, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример которого решает".
Накануне этих событий, 14 июля 1918 года, в газете "Правда" писалось о необходимости истреблять всех "гадов и паразитов". Газета писала: "Поп, офицер, банкир, фабрикант, монах, купеческий сынок - все равно. Никакой пощады".
Большевики, с приходом к власти осенью прошлого года, сразу столкнулись с массовым сопротивлением служащих различных государственных учреждений и организаций и их нежеланием служить новым властям. Не проявили желания служить в большевистском Красном флоте и большинство молодых морских офицеров. Этому стойкому нежеланию людей сотрудничать с новой властью большевики быстро нашли подходящее определение - саботаж.
7 декабря 1917 года Ф. Э. Дзержинский подал в Совет народных комиссаров записку с предложением создать Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с саботажем (ВЧК).
Согласно постановлению Совета народных комиссаров, Всероссийская чрезвычайная комиссия "ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения" саботажа.
Первоначально арсенал карательных средств ВЧК был следующий:
1. Лишение продуктовых карточек.
2. Высылка за пределы Советской республики.
3. Конфискация имущества.
4. Публикация фамилии в списках "врагов народа".
Перечень карательных мер для органа, ведущего только расследование, небывалый, а лишение человека продуктовых карточек в Петрограде голодной зимой 1918 года фактически вело к его смерти. Начатый сразу после захвата большевиками власти и организации ВЧК, чекистский террор всей своей силой обрушился прежде всего на офицеров.
"Расстрельные" телеграммы, рассылаемые руководителем большевиков В. Ульяновым (Лениным) по городам России, напрямую свидетельствуют об этом.
Телеграмма от 09.08.1918 в Нижний Новгород:
"Г. В. Федорову. В Нижнем явно готовится белогвардейское восстание. Надо напрячь все силы, составить тройку диктаторов, навести тотчас массовый террор, расстрелять бывших офицеров и т. п. Надо действовать вовсю: массовые обыски, расстрелы за хранение оружия, массовый вывоз ненадежных".
Телеграмма в Вологду от 09.08.1918:
"Вологда. Метелеву. Необходимо оставаться в Вологде и напрячь все силы для немедленной, беспощадной расправы с белогвардейством, явно готовящим измену в Вологде".
Телеграмма от того же числа в Пензу:
"Пензенскому Губисполкому. Необходимо провести беспощадный массовый террор против попов, кулаков, белогвардейцев".
Телеграмма в Саратов от 22.08.1918
"22.08. Саратов. Пайкесу. Советую назначить своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты". (Ленин В.И. ПСС. Т. 50)
Хотя террор был официально объявлен большевиками 2 сентября 1918 года, массовые расстрелы начались еще раньше. Очевидцы этих событий вспоминали, что по кораблям Балтийского флота ходили агенты ЧК и по указанию команды выбирали офицеров, которых уводили на расстрел. Один из уцелевших офицеров позже писал: "Когда утром я поднялся на мостик - я увидел страшное зрелище. Откуда-то возвращалась толпа матросов, несших предметы офицерской одежды и сапоги. Некоторые из них были залиты кровью. Одежду расстрелянных в минувшую ночь офицеров несли на продажу". Маховик красного террора набирал обороты по всей стране, унося тысячи и тысячи человеческих жизней.
За время, что Садовинский находился в Петрограде, Бог отвел его от встречи с чекистами.
Перед уходом на Север Садовинский не мог не проститься со своим старым учителем.
В дверях мичмана встретил пожилой офицер, в прошлом преподаватель Морского корпуса.
Бруно поздоровался и вошел. Они сидели в комнате, не зажигая огня. Разговор был последним, оба понимали это и, может быть, именно поэтому говорили откровенно:
- Весной прошлого года вы, Бруно, этого не видели. Петроград гудел как раскаленный паровой котел: все упивались долгожданной свободой. Люди приветствовали революцию и верили, что она приведет к вершинам вечного счастья свободы. Но с приходом к власти большевиков, сразу после переворота, петроградцы, по-моему, начали охладевать к революции. Они первыми поняли, что революция - это гулящая девка, вечно пьяная, немытая и бестолковая. Свобода, равенство, братство - это одно, это для толпы, а большевики - это другое. В их цинизме, беспринципности, наглости - их сила, мичман.
- Да, ЧК в городе зверствует. Арестовывают и расстреливают людей сотнями.
- Это террор, Бруно. Вы же помните: "террор" - по-французски "ужас". Обстановка ужаса и страха специально создается властями, чтобы парализовать у людей волю к сопротивлению. Вашу волю, Бруно, в том числе. Еще во времена Французской революции Робеспьер обосновал необходимость террора. По памяти могу и ошибиться, но, по-моему, он говорил: "В революции народному правительству присущи одновременно добродетель и террор: добродетель, без которой террор губителен, и террор, без которого добродетель бессильна".
- Добродетелью большевиков в Петрограде и не пахнет, - с горечью проговорил Бруно.
- Учтите, мичман, - террор всегда является прологом к гражданской войне. Так сказать, созданием "кровавой круговой поруки" у своих сторонников и "кровавой мести" - у своих противников.
- У меня, - с ожесточением проговорил Садовинский, - эти зверства большевиков вызывают только одно желание - желание бороться с ними. Парализовать наше сопротивление с помощью страха им не удастся.
- Вот-вот, я об этом и говорю.
- Думаете, трудно будет справиться с этой большевистской швалью? - горячился Бруно. - Да кто у них есть? Их главная сила - матросы. Да видел я в Гельсингфорсе этих матросов-анархистов - пьяницы и кокаинисты. Могут убивать только толпой, да и то из-за угла. Дрянь!
- У них, Бруно, есть еще наемники: латыши, китайцы.
- Китайцы вообще не вояки. Их большевики нанимают для расстрелов и пыток. Латышей же немного, несколько сотен.
- Это так, но не забудьте, Бруно, что Лев Троцкий - талантливый военный организатор. Он объявит мобилизацию, за деньги наберет еще наемников из сербов, чехов, венгров, австрийцев.
- Большой экспедиционный корпус англичан идет на Север. С их помощью Мурманск и Архангельск будут освобождены от большевиков, да и наши подпольные офицерские организации готовы выступить в поддержку союзников. А там развернется наступление на Петроград с Севера.
- Не обольщайтесь насчет английской помощи, мичман. Британии вовсе не нужна единая и крепкая Россия. По всему миру они действуют по принципу: "Разделяй и властвуй" - помните об этом.
- Я это помню, но готов принять помощь хоть дьявола, лишь бы уничтожить большевиков. Слишком много крови и страданий принесли они людям.
- Хочу предостеречь вас, Бруно! То, что происходит сейчас, - это стихийный, страшной силы бунт Хама. А для Хама одинаково чужды и красные и белые. Потому что Хаму чужд любой порядок!