Матросы требуют доплат, началось брожение, появляются анархисты, которые продают на месте имущество казны. Балтийский флот почти не ремонтировался из-за нехватки необходимых для этого материалов (красителей, стали, свинца, железа, смазочных материалов).
В то же время эта продукция практически открыто направляется путем преступных сделок из Петрограда в Финляндию с последующей переправкой через финские порты в Германию".
("Пограничник Северо-Востока" № 44 от 5-11 ноября 2008 г.)
* * *
Наступивший год не принес на заснеженные просторы независимой Финляндии спокойствия и мира. В стране, почти так же как это было год назад в России, в Петрограде, сложилось двоевластие. С одной стороны - законное буржуазное правительство страны, с другой - самопровозглашенный рабочий Совет. Это противостояние не долго было мирным.
Финляндия всегда была несколько чуждой и до конца непонятной ни мичману Садовинскому, ни многим другим флотским офицерам. Может быть, поэтому на Минной дивизии особенно не обсуждали финские дела и проблемы. Но двоевластие в стране не могло не волновать. Ведь похожая ситуация привела Россию к краху, и этот крах офицеры ощущали всем своим нынешним ужасным существованием. Все, что происходило в Финляндии с приходом к власти "красных" финнов, не особенно влияло на жизнь матросов и офицеров Балтийского флота. Но то, что объявили 29 января 1918 года в Петрограде большевики, касалось напрямую дальнейшей судьбы каждого из флотских офицеров.
Совет народных комисаров большевистского правительства объявил демобилизацию царского флота и издал Декрет об организации нового, Красного флота, уже не под Андреевским, а под красным флагом. Декрет начинался так:
"Российский флот, как и армия, приведены преступлениями царского и буржуазных режимов и тяжелой войной в состояние полной разрухи, а потому флот, существовавший на основании всеобщей воинской повинности царских законов, объявляется распущенным и организуется социалистический, рабоче-крестьянский флот".
"Какая специфическая клевета, жгучая ненависть и циничный подлог проглядывают в этих словах! - восклицал, вспоминая об этом декрете большевиков, капитан 2-го ранга Г. К. Граф - боевой офицер, свидетель действий большевиков по развалу Балтийского флота. - Дай Бог, чтобы любой флот так рос и развивался, как русский царский флот в последние годы перед революцией", - писал он. "Все было доведено почти до совершенства. Через самый короткий промежуток лет, лет самой тяжелой войны, которую когда-либо вела Россия, флот имел уже и современные линейные корабли, и быстроходнейшие в мире эскадренные миноносцы, и новейшие подлодки; имел и целый ряд батарей самого крупного калибра на побережье заливов. Он рос не по годам, а по месяцам и дням".
Человек стойких убеждений, мичман Садовинский не менял их в угоду текущего момента и, приняв для себя еще в конце 1917 года решение не служить большевикам, совсем не удивился появлению этого декрета. Ничего другого, кроме дальнейшего слома остатков флотской организации, Бруно от большевиков не ожидал.
"Да, - думал он, читая декрет, - недаром говорится, что чем чудовищнее ложь, тем она правдоподобнее".
Из декрета следовало, что в новом Рабоче-крестьянском Красном флоте матросы и офицеры будут служить по контракту, декрет проводил коллективное управление флотом.
Бруно усмехнулся: "Недавняя практика коллективного матросского управления флотом показала полную свою несостоятельность. Похоже, что большевики взяли за основу своей реорганизации довоенную организацию английского флота", - подумал он.
И еще мичман Садовинский с предельной ясностью понял, что демобилизация флота окончательно разделит флотских офицеров и разведет их по разные стороны.
В Финляндии продолжала разрастаться "красная революция".
Мичман Садовинский чувствовал: "Дни русской военно-морской базы в Гельсингфорсе сочтены. Нашим войскам и флоту придется убираться из Финляндии, и очень скоро.
Как бы гражданская война, подобная идущей сейчас в Финляндии, не вспыхнула в России", - внутренне переживал Садовинский.
До русских офицеров в Гельсингфорсе доходили слухи о создании генералом Алексеевым русской Добровольческой армии для сопротивления большевистскому режиму в России. Говорили, что еще в конце осени прошлого, 1917 года атаман Каледин не признал советской власти на Дону.
Как ни размышлял Бруно над событиями последних нескольких месяцев, он никак не мог понять логики действий большевиков: придя к власти, они первым делом приняли Декрет о мире и Декрет о земле. Декреты на первый взгляд "громкие", действующие на сознание народных масс наверняка. Декрет о мире провозглашал выход России из войны и "мир без аннексий и контрибуций".
А это означает, - понимал, как военный человек, мичман Садовинский, - что, несмотря на потери миллионов человеческих жизней, Россия отказывается от любых результатов победы в этой войне. Но ведь это неприемлемо как для него, кадрового офицера, так и для десятков тысяч других офицеров и огромного числа рядовых, проливавших свою кровь за победу России.
Получается, что этим декретом большевики сами создавали себе противников из своих же вооруженных солдат и офицеров, из своего же народа.
- Теперь, Декрет о земле, - рассуждал дальше Бруно. Декрет предусматривал "полную национализацию" всей земли в России. Но ведь это полный абсурд! В России землей уже владели десятки миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам и обрабатывал, а кто большим или меньшим участком для дома или дачи. И все они являлись собственниками этой земли и теперь этим декретом лишились своей законной собственности.
Таким образом, Декрет о земле вынуждал собственников земли браться за оружие и с этим оружием в руках бороться с теми, кто эту землю у них отнимал. То есть этим декретом большевики сами создавали себе противников из своих же граждан.
"Неужели большевики готовы и хотят бороться со своим народом? - не укладывалось в голове Садовинского. - А эти декреты: об упразднении сословий, об отмене званий, орденов и знаков отличия, - вспоминал Бруно, - об отделении Церкви от государства и отделении школы от Церкви. Все эти скороспелые декреты также породили миллионы противников большевиков среди российского народа. Ведь это прямой путь к вооруженному противостоянию людей внутри страны. Неужели большевики сознательно подталкивают и навязывают стране Гражданскую войну?" - содрогнулось сердце Бруно.
Это же смертельно губительно для ослабевшей, разоренной и уставшей от мировой войны и революций России, понимал он.
Конечно, мичман Российского Императорского флота Б.-С. А. Садовинский, воевавший с врагом и не интересовавшийся политикой, понятия не имел, что еще в 1915 году, в разгар тяжелейшей войны России с Германией, большевик В. Ульянов (Ленин) выступил с программной статьей: "Превратить войну империалистическую в войну гражданскую". Этот призыв о неизбежности, желательности и полезности для России гражданской войны произносился большевиками открыто множество раз.
Бруно Садовинский презирал большевиков за их призывы к поражению России в войне с Германией. В его понимании, это было изменой и предательством высшей пробы. Он тяжело переживал полный развал флота, к чему приложили руки и большевики. Но он чувствовал, что начинает ненавидеть большевиков. Ненавидеть яростно - за их стремление превратить империалистическую войну в гражданскую бойню. Развязать войну брата против брата, отца против сына, войну против своего же народа, против того, что всегда было дорого и свято для него. И эта ненависть - ненависть, медленно рождавшаяся и долго томившаяся в глубине его души, требовала действий.