– Иуда?… – с небольшой обидой в голосе переспросил человек, которого узник назвал Велиаром, – ты что же, надо мной смеёшься? С такими соратниками, как он, мир не переворачивают! Иуда жаден, а потому труслив. Он любит жизнь и не способен на подвиг.
– Ну, ты же ведь сам сказал, что я глупец, ибо отказался от твоего предложения, – засмеялся узник.
– Не передёргивай! Здесь речь идёт совершенно о другом, – вновь обиделся незваный гость.
– Зато мой бывший ученик не откажется ни от одного твоего предложения! Пригласи его, Велиар, пригласи! Он согласится тебе помогать. И ещё позови Каиафу, тестя его, Ханана, и остальных. Они так же все тебе помогут.
– Позвал! И они уже помогли, ибо ты здесь!
Противный скрип железных петель, от которого обычно по коже спины волной пробегают мурашки, прервал этот довольно странный разговор. Узник отвёл глаза от своего давнего и вечного спорщика и увидел, как вначале сквозь узкую щель открываемой двери темноту прорезал тоненький и слабый луч масляной лампы, а затем в камеру кто-то вошёл. Проповедник с трудом смог рассмотреть в пришедшем человеке старого тюремщика. Тот стоял перед узником и держал в руках кувшин с водой и краюху чёрствого хлеба. Старик случайно услышал из-за двери стоны и какие-то бормотания несчастного узника. Надсмотрщик видел, как легионеры протащили по коридору и бросили на каменный пол избитого проповедника. Ему стало жалко пленника, о котором говорил весь город, а потому и решил дать ему немного воды и пол-лепёшки.
"Человек всё-таки! Видимо, от голода и побоев свихнулся малость, если сам с собой разговаривает", – думал надсмотрщик, входя в темницу к заключённому. Старик хотел что-то сказать, но даже не успел поставить на пол кувшин и положить хлеб, так как буквально через мгновение в темницу, грубо оттолкнув его в сторону, вошли несколько легионеров с факелами. Глаза узника уже успели отвыкнуть от света, поэтому он, гремя цепями, ладонью правой руки закрыл их от яркого огня. Пленник не смог сразу разглядеть лиц пришедших к нему людей, зато услышал приказ, сказанный громким голосом.
– Вставай, царь иудейский! – крикнул один из римских легионеров и довольно сильно двинул лежавшего проповедника ногой. – Время уже пришло! Тебя ждёт суд Синедриона.
***
Солнце уже поднималось над горизонтом. Оно только-только начинало раскрашивать в розовые цвета серый, ещё не отошедший от ночной мглы, сердитый и не проснувшийся небосвод, по которому отдельными белыми островками плыли редкие облака. Спать этой ночью, оказавшейся такой бесконечно долгой и полной столь неожиданными, трагическими и бурными событиями, мне не пришлось.
Выйдя в сад вслед за молодой галилеянкой, которая, получив от меня разрешение на свидание с пленником, счастливая убежала в крепость Антония, я всё ещё стоял на террасе, погружённый в свои мысли, находясь под впечатлением от множества встреч, произошедших нынешней ночью. Воспоминания вперемешку с переживаниями так сильно захлёстнули меня, а утренний воздух, несущий в себе свежесть и прохладу прошедшей ночи, не отпускал из своих объятий, что я даже не услышал, как сзади осторожно подошёл слуга и тихо произнес:
– Завтрак в садовой беседке! – Думая, что его не услышали, он ещё раз, но уже чуть громче сказал: – Игемон, завтрак готов и накрыт в садовой беседке.
– Хорошо, иду, – ответил я и начал спускаться по ступеням террасы. Сегодня мне надлежало быть в претории и решить весьма важный вопрос: утвердить приговор суда Синедриона или отвергнуть его, помиловав осуждённого проповедника из Капернаума по прозвищу Назорей.
В саду под ветвями деревьев ранним утром было свежо и прохладно. В беседке за столом, несмотря на столь ранний час, сидела моя жена, Клавдия Прокула, отдававшая приказания своей рабыне. Я остановился и невольно залюбовался ее утончённым профилем, роскошными волосами, красивыми тонкими пальцами.
"Почему она поехала за мной в такую даль? Внучка бывшего императора Клавдия и дочь жены Тиверия – нынешнего римского кесаря, могла бы найти для себя более выгодную партию, например, какого-нибудь придворного вельможу или сенатора, но почему-то выбрала меня. Зачем?… Что она, царственная княжна, нашла в этой богами забытой стране?" – пришла мне в голову неожиданная мысль. Мы были вместе уже более десяти лет. И все эти годы меня удивляло, что же заставило ее, привыкшую к роскоши молодую женщину связать свою судьбу со мной? Ведь я был воином, для которого походная жизнь являлась более привычной, нежели спокойное существование и развлечения.
– Доброе утро, дорогая! Почему вдруг встала так рано? – я тихо подошёл к жене сзади и, нежно поцеловав её в обнажённое плечо. – Почему ты бросила Рим и поехала со мной на край света? – вдруг совершенно серьёзно прозвучал мой вопрос, своей неожиданностью удививший даже меня.
От внезапного прикосновения моих губ Клавдия вздрогнула.
Конечно, Клавдии здесь было скучно, и я это прекрасно понимал. Круг её общения ограничивался редкими, но интересными и увлекательными беседами с хранителем моей библиотеки. Когда Клавдия приезжала в Иерусалим, то всегда встречалась с Гамалиилом, который являлся, пожалуй, самым образованным человеком в городе. Мне же невозможно было уделять жене времени более того, что я имел, а его как раз и не хватало. Неотложных дел всегда скапливалось очень много, особенно в последние дни перед праздником иудейской пасхи, когда местные священники вновь жёстко подняли вопрос о нищем проповеднике из Каперанума, который, по их мнению, представлял страшную опасность для государства. В конце концов, духовенство и первосвященник добились цели – им удалось схватить давнего своего недруга.
Вначале, правда, могло показаться, что события прошедшей ночи должны были бы разрешить все спорные проблемы, но, к сожалению, задержание Назорея не только не уменьшило количество имевшихся трудностей, а, напротив, поставило передо мной ещё и немалые дополнительные вопросы.
"Иерусалим сегодня вечером будет бурлить. Возможны и волнения. Надо будет обязательно усилить охрану дворца", – подумал я про себя, садясь напротив Клавдии, которая, устремив на меня взгляд своих изумительного цвета тёмно-зелёных глаз, в ответ на мою нежность приветливо улыбнулась. Но вопрос относительно её приезда в Палестину очень удивил супругу.
– Я готова поехать с тобой куда угодно, ведь ты мой муж? – ответила Клавдия, ласково погладив меня по щеке.
– Но почему, дорогая? Разве жизнь в Риме, что ты оставила, сравнима с нынешней скукой, царящей здесь?
– Для меня это не столь важно, потому что я люблю тебя, дорогой!
За все те годы, что мы прожили вместе, я ни разу не пожалел о своей женитьбе на Клавдии, ибо не было у меня более преданного и верного друга на свете, чем моя жена. Я любил эту стройную и красивую женщину больше самой жизни, я научился чувствовать её настроение и угадывать её желания. Мне нравилось баловать жену и выполнять все её капризы и прихоти, порой весьма удивлявшие, но, по сути, это были не причуды взбалмошной женщины, ибо она никогда не имела неосуществимых желаний. Я прекрасно знал характер своей жены, а поэтому от моего взора не укрылось то, что сегодня, например, Клавдия встала очень рано и была чем-то весьма сильно обеспокоена, хотя и старалась скрыть от меня своё волнение.
– Что случилось, дорогая? Я вижу, ты чем-то озабочена. Может быть, нужна моя помощь? Говори! Те ведь знаешь, что я готов выполнить любую твою просьбу.
– Понтий, от тебя невозможно ничего скрыть, – смущённо улыбнувшись, ответила Клавдия, не зная с чего начать, и я вновь почувствовал, что какая-то тревожная мысль не даёт ей покоя. Мне даже показалось, что она стеснялась сказать о своей просьбе.
– Дорогая моя, не робей! Ты слишком эмоциональна и совершенно не умеешь скрывать свои переживания, ибо принимаешь всё близко к сердцу. Мне вполне очевидно, что у тебя есть какая-то деликатная просьба. Говори, я слушаю!
– Да, милый! Хорошо! Ты ведь, как прокуратор Иудеи, наверняка, уже знаешь, что по приказу первосвященника Каиафы храмовая стража сегодняшней ночью задержала и бросила в темницу одного беднягу, кажется, какого-то нищего проповедника, пришедшего, будто бы из Капернаума. Ну, помнишь, я как-то даже тебе про него рассказывала?
– Да, да, да!!! Что-то припоминаю, дорогая! – сказал я вслух, но про себя удивлённо подумал, – "Да, популярность проповедника действительно весьма велика в Иудеи, если к раннему утру об этом стало известно супруге прокуратора, хотя она только вчера поздней ночью прибыла в город".
Клавдия внимательно смотрела на меня и ждала моей реакции на её вопрос. Не нужно было обладать особой интуицией, чтобы почувствовать, как ей в данный момент очень хочется услышать мой утвердительный ответ.
"Сама наивность, – вновь подумал я, – видно, она забыла, что мы живём вместе не один год, и её характер мной изучен досконально. Она ведь прекрасно знает, что я помню наш последний разговор относительно проповедника, но желает, чтобы я лишний раз подтвердил, что не забыл ту нашу недавнюю беседу".