Чем он хуже англичан, либо ганзейских купцов, либо моряков иных стран, имеющих дело с Московией? Он повыше, пожалуй, Ченслера, Дженкинсона и других английских гостей, сблизившихся с царем. Впрочем, к английским морякам Керстен всегда питал особое уважение.
Вон там, около вновь сооруженной громадной пристани, покачивается недавно приставший к нарвским берегам трехмачтовый английский корабль. Датчанин с удовольствием любуется морским великаном-красавцем. Под порывами ветра на фок-мачте трепещет вымпел английской королевы и флаги из красной тафты. До слуха доносятся сигналы литавр, труб.
Керстен Роде сказал своим помощникам, что это судно вполне годно для осады и разгрома сильнейших морских городов. Об этом свидетельствует и большое количество крупных орудий на корабле.
При этом он пояснил окружающим его матросам, что корабли эти зовутся "рамбергами"; в скорости они не уступают галерам, притом же они очень легкие и поворотливые. Эти корабли лучше стоящих рядом с ними французских галер.
С усмешкой на губах Керстен говорил о неудобном устройстве мест для пушек у французских галер. Их пушки стреляют с носа корабля, а у англичан - с бортов.
- Вот почему двадцать лет назад английский флот и побил у острова Вайта французского адмирала Аннебо. Зато глядите, как французы разукрасили свои галеры - тут и живопись, и лепные боги и богини, а на палубе шатры, убранные дорогими тканями. Концы покрывал с золотыми кистями волочатся по воде.
Холмогорские мореходы внимательно прислушивались к словам Керстена Роде, кое-что понимая из его речи. При взгляде на эти золоченые кисти, плававшие по воде, они громко рассмеялись.
- А сидят мелко! - покачал головою, хитро подмигнув своему приятелю Окуню, Беспрозванный.
- Да и веслами их матросы работают плоховато. Сам я видел, когда они приставали, - отозвался Окунь.
- Зато у всех у них кафтаны из кармазинного бархата. У аглицких мореходов того нет.
- Им и не надо. Они и без того сильнее всех на море. Кому то неведомо?
На рейде еще стоял английский корабль с парусами из пурпурной материи, расшитой золотом. На некоторых кораблях, приходивших в нарвскую гавань, красовались паруса с изображениями тритонов, наяд, сирен, а на купеческих судах паруса были украшены изображениями Богоматери, ликов святых…
Шум корабельных передвижек, сопровождавшихся криками, лязганьем цепей, грохотом выгружаемых ящиков, бочек, и необычайная, красочная пестрота корабельных украшений - все это наполняло Керстена Роде и толпу окружавших его мореходов радостным ожиданием торжественной минуты собственного отплытия в море.
Наконец-то! Наконец-то опять в море. Чайки. Пускай хмурится небо - пустяки! Керстен знает цену этим облакам. Смелые морские предприятия - его мечта.
Ему известны похождения и Христобиля Колоны, и Кортеца, и Васко де Гамы. Он до сих пор завидует французу Жану де Лари, проникнувшему через океан в сказочную страну, именуемую Бразилией, Жаку Кортье - открывшему Канаду. Керстен Роде от всей своей морской души преклоняется перед гением Фердинанда Магеллана, совершившего чудесное путешествие вокруг света. Однажды ему самому представился случай плыть с первыми колонистами-протестантами во Флориду, но… его не пустило датское правительство, проще сказать: в это время он попал в тюрьму за ограбление одного ганзейского корабля.
Он теперь может считать себя в ряду бывших пиратов, находящихся ныне на службе у Англии, Испании и других правительств. К именам Кабота, Ролейя, Дрейка, Дэвиса, Фробишера можно добавить и его имя - Роде!
Будущее покажет, что и он, Керстен Роде, способен на добрые дела. С русскими людьми можно ладить. Два корабля поведут холмогорские люди. Смельчаки! В Ледовом океане не плошали, водили суда. Он, Керстен Роде, полюбил московских людей.
С гордостью обвел Керстен Роде взглядом вверенные его командованию московские суда. Под его присмотром закончилась постройка новых и починка купленных у иноземных купцов кораблей. Он сам следил, чтобы корпуса были хорошо проконопачены, просмолены, чтобы были устроены удобные каюты и плотно слажен палубный настил. На кораблях теперь новые из русского леса мачты. Ванты, соединяющие мачты с бортами судов, натянуты тоже новые, лучшего качества, привезенные из Холмогор.
Русскому такелажу, пожалуй, позавидуют самые прославленные мореходы Запада. Этого мнения твердо придерживался Керстен Роде и гордился тем, что он в полной мере снабжен такой драгоценною для моряка оснасткою кораблей.
А холмогорские кормчие и матросы не хуже датчан; пушкарей же с их легкими, убоистыми пушками Керстен считал выше европейских.
Любуясь своими кораблями и раздумывая обо всем этом, он не замечал, что за ним с любопытством следят московские и новгородские купцы, приготовившиеся плыть со своими товарами за море…
Коробейников Трифон по молодости лет глядел на этого длинного чужеземца с некоторым страхом. Нечего греха таить - не особенно-то он доверял его человеческому естеству. Мучили сомненья: уже не переодетая ли то нечистая сила? На всякий случай Трифон норовил быть поближе к старикам. Это не мешало, однако, ему размышлять о том, как бы сбыть по сходной цене там, за морем, беличьи меха: дело тут, понятно, не в том, кто поведет корабли, а в прибыли. Товар звания не спрашивает, а купецкая мошна и подавно. Черт с ним, кто бы он ни был! Впрочем, держаться от него поодаль нелишне.
- Ты чего задумался? - хлопнул по плечу вздрогнувшего от неожиданности Коробейникова седовласый, высокого роста гость Иван Тимофеев.
- О батюшке и матушке тоскую… На кого их покинул!
- Вот уж подлинно: сова о сове, а всяк о себе, - насмешливо фыркнул Тимофеев. - А я так думаю: есть товар, есть хлеб - остальное Господь Бог продаст… Он к торговым людям милостив… Вот Степа Твердиков плавал в Антропь, разжился в дацкой земле и брюшко отпустил… Чай, не от "нету" люди толстеют!
- Любо слушать твои мудрые речи, Иван Иванович, - смиренно произнес Трифон, нагнувшись и смахнув ладонью пыль со своих новых сапог. Сам про себя подумал: "Знать бы, почем он-то свои меха беличьи ценить будет?"
Иван Тимофеев вздохнул, почесал, закусив губы, под бородою и спросил как бы невзначай:
- Триша, соколик… ты того… как его?.. Што за меха-то беличьи спросишь?
Коробейников с удивлением посмотрел на старика.
- Новое, как сказать, дело-то… непривычное… Батюшка и матушка и завовси не хотели пущать меня. В окияне-де змей такой водится, што все корабли проглатывает. У него семь голов. Семь кораблей может слопать. Прозывают его "гидра чудовищная". Батюшка и матушка Богу молились всю ночь, штоб с гидрою я не повстречался. Батюшка и матушка… А, промежду прочим, што там за человек стоит, чуден больно и ростом с колокольню?
- Будто не знаешь? - хитро улыбнулся Тимофеев, подумав: "Не говорит цену, лукавит".
- Истинный Христос, не ведаю!..
- Атаман наш… Голова. Куда поведет корабли, туда мы и поплывем. Все в его власти…
- Полно, други! Не куда он погонит, а куда царь приказал ему идти. Все в царевой воле, - вмешался в разговор купец Твердиков. - И все мы его приказ исполняем.
- Вона што, - разинул рот, сделав удивленное лицо, Коробейников.
Будто и на самом деле не знает, что всему делу царь - голова. Так отцом приучен был - всему удивляться и обо всем всех спрашивать, показывая вид незнающего.
- А мне один немец - торговый человек - сказывал, будто в окиянах водятся морские монахи… Тело в чепце, а на голове камилавка, - продолжал он, обратившись к Тимофееву.
- Стало быть, там у них, на морском дне, монастыри, што ли?
- Стало быть, так!.. Об этом немец мне ничего не сказывал.
- Чай, и там бабий монастырь в отдельности?
- Ты судишь, как у нас… Мол, царь Иван Васильевич отделил чернецов от черничек в монастырях, значит, и там так же… У морского царя, чай, свои порядки… Чудак!
- Плачут у нас инокини… Бог с ними. Скушно будто стало от разделения.
Иван Тимофеев с бедовой усмешкой посмотрел на парня.
- Ты не утешать ли их туда ходил?
- Не! - покраснел Коробейников. - По меховому делу.
- Ну, ну!.. Молодой квас во всякой твари играет! - добродушно похлопал парня по плечу Тимофеев. - А ты все же хитер, любого седовласого купца за пояс заткнешь.
- Бог с вами, Иван Иванович. Батюшка с матушкой…
- Буде. Наладил не к делу: "батюшка с матушкой"… Всуе родителев не поминай - грешно.
Тимофеев, убедившись, что от Коробейникова толку не добьешься, пошел к толпе торговых людей, сидевших на бревне близ кабака.
Коробейников облегченно вздохнул.
"Торг дружбы не любит", - вспомнил он слова своего отца…
- Не променяю я Студеное море на сию немецкую лужу. Простору мало… - размахивая рукой, горячился старец Федор Погорелов, ходивший на своем суденышке вдоль всего Кольского побережья. Он уже побывал и в Норвегии, и в Швеции, а в Холмогорах совершил несколько крупных сделок с англичанами. - Ни снежные бури, ни льды не мешают нам великую торговлю учинять по вся места. Коли не верите, спросите вон Кирилку Беспрозванного либо Ерофейку Окуня… Они наши корабли водили.
Сидевшие рядом с ним купцы угрюмо молчали.
- Кабы не воля на то батюшки-государя, никуда бы я со своих местов и не тронулся. От добра добра не ищут.
- То-то и оно!.. Государь наш батюшка ласков к нам, щедр и милостив… Хочешь не хочешь, а надо плыть, дабы не разгневался.
- Вот и я говорю. Торговый царь, справедливый… Не себя для, так-то… О нас печется… Не ропща я говорю, а так. Уж больно к Студеному морю привык. Нельзя и Западное море забывать…Теперь у нас вона какая защита… Пушкари… стрельцы.