Рогов был нетрезв, да в том-то и задор – по трезвости и майор сидел бы на заднице ровно. А тут прямо комдив Чапаев: высунулся по пояс из башенного люка и машет танкистским шлемом, будто папахой!
Спустя минуту боевая машина была облеплена желающими ехать в Лужки. Майор хлопнул по крышке люка:
– Вперед!
Езда была веселой. Пассажиры перешучивались, когда подпрыгивали и ударялись задами, а Зыков, светя красной физиономией, напевал что-то типа: "Пое-едем, красо-отка, катааться…" Рогова внезапно унесло в прошлое, где он догонял плавающую машину и влезал на броню, чтобы распластаться на разогретом металле и вместе с железным чудищем плавать по карьеру. В глубине успокаивающе гудел могучий мотор, а издали за ним наблюдала самая лучшая в мире девчонка. Хорошо бы, чтоб и сейчас наблюдали, конечно же с восхищением. Только откуда взяться женщине? Здесь воцарилась мужская стихия, в воздухе пахло соляркой, разогретым железом, спиртом, смертью – чем угодно, только не женщиной…
"Т-90" тормознул у одноэтажного дома с вывеской "Продукты". Броня оголилась, башня вздрогнула, начала вращаться влево, чтобы устремить ствол в магазинные окна.
– Заряжай! – прокричал Корягин. – По складу горячительных напитков… Бронебойным… Пли!
Дверь приоткрылась, в проеме мелькнуло испуганное женское лицо и тут же скрылось. Когда ввалились в магазин, там было пусто. На полках теснился немудрящий продуктовый набор: хлеб, каши, килька в томате, маргарин, само собой, водка и портвейн, – только людей не было видно.
– Где продавцы, мать вашу?! – стучал майор по прилавку. – Советская армия за провиантом приехала!
– Чтоб эта армия провалилась! – отвечал из магазинных недр визгливый голос. – Не выйду, пока пушку вашу не уберете!
Военные гоготали (шутка удалась!), снимали с полок выпивку-закуску, а Корягин, взяв счеты от кассы, подсчитывал нанесенный торговой точке ущерб. Мы, говорил, не какие-нибудь партизаны, мы регулярное подразделение! А значит, все должно быть по-честному, копеечка в копеечку! Высыпав на прилавок груду мятых купюр и мелочи, майор крикнул:
– Хозяйка, мы в расчете! Не веришь – иди считай!
– Да чтоб вам пусто было с вашими деньгами! Уматывайте отсюда, дармоеды!
Зыков укладывал запасы в сумку.
– Вы не правы, уважаемая! – басил он. – Мы не дармоеды, мы – кузнецы оборонного щита!
– А мы, – вторил Корягин, – хозяева оборонного меча! Щит и меч! Иначе говоря: с чего-о начинается ро-одина?! С картинки в твоем букваре-е-е…
– С хороших и верных това-арищей, – подхватили незваные гости, – живущих в соседнем дворе-е…
На танк взбирались под аккомпанемент задушевной советской песни. По ходу пели "Броня крепка, и танки наши быстры", "Три танкиста, три веселых друга", а еще детскую песенку "Голубой вагон", где слова переиначили на милитаристский лад. Помнилось, Рогов прихлебывал портвейн из горлышка и тянул козлетоном припев: "Ска-атертью, скатертью хлорциан стелется и забирается под противогаз. Каждому-каждому в лучшее верится, падает-падает ядерный фугас…"
В тот момент женщина исчезла, растворилась в атмосфере веселого беспредела. Они были чем-то вроде пряжской кодлы, осознавшей свою силу и безнаказанность: вроде взрослые люди, со звездами на погонах, дипломами и степенями, а копни глубже, найдешь того же приблатненного подростка с "поджигой" или обрезом, готового стрельнуть просто так, забавы ради. А может, потому, что у мужчин так было принято испокон веку…
Остального Рогов не помнил, очнулся уже утром. Он не сразу понял, почему в его вещах роется Востриков и какой-то лейтенант.
– Нашел?
– Три кассеты, товарищ капитан первого ранга… И в фотоаппарате еще одна.
– Изъять! – скомандовал каперанг. – А вы потрудитесь встать и пройти с нами! – Принюхавшись, Востриков приложил к носу платок: – Ну и запашок у вас… А это что?! – Только теперь командир заметил бутылки, торчавшие из тыльной части РБУ. – Безобразие полное… Ладно, одевайтесь, ждем вас за дверью.
А с Рогова даже хмель вчерашний слетел, в мозгу пульсировало одно: попал! Не заметил опасности, фотограф хренов, теперь поди докажи, что не имел никакого умысла, для памяти снимал…
"Тройка" собралась в кают-компании: кроме Вострикова за столом присутствовали Булыгин и Жарский, представлявший ЭРУ. Двое против одного, если разобраться, зато у этого одного такие аргументы за пазухой – мама не горюй! Сидевший в сторонке Рогов поглядывал на капитана первого ранга – и видел, что ничего хорошего ему не светит. "Ужо я вам!" – было написано на лице начальника, который даже ладони потирал в предвкушении экзекуции. Похоже, за унижения Вострикова, так и не ощутившего себя командиром, расплатиться должен был утративший бдительность Рогов…
Обсуждение превратилось, по сути, в торг. Востриков делал вид, что крайне озабочен утечкой секретов, и давил на то, чтобы передать информацию о проступке (проступке ли?) в соответствующие органы. Сдаточный капитан морщился и крякал: да парень сдуру это нащелкал! Засветите вы эти пленки, и дело с концом! Жарский же давил на то, что цена вопроса – сроки вхождения в ряды ВМФ новейшего ударного корабля. Почему? Потому что незаменимые люди есть, и один из них сидит перед вами. Не обращайте внимания на испуганный вид, на его дрожащие конечности, на самом деле они сделаны из драгметалла высшей пробы! И если мы выведем этого неопытного юношу из состава сдаточной команды, я снимаю с себя всякую ответственность. А тогда, товарищ Востриков, вряд ли вам светит командование новейшим ударным кораблем – срыв сроков вам не простят!
– Но надо что-то делать! – нервничал каперанг. – Что-то же делать надо?!
– А вы проявите пленки, убедитесь, что это любительская съемка, и оставьте человека в покое. А? Вы же изъяли кассеты с вашим штатным фотографом, пусть он этим и займется…
Тот офицер действительно фотографировал "Кашалота", делая это, понятно, легальным образом. Ему и передали кассеты, чтобы спустя несколько часов напрочь забыть о проступке.
Почти на всех снимках, предоставленных военным фотографом, просматривался характерный белый силуэт, вроде как человек в парадной морской форме, стоящий рядом с кораблем на берегу. Или в трюме, или на трапе, ведущем из трюма наверх. Подробностей (черт лица, обмундирования и т. п.) разглядеть было нельзя, так что при желании силуэт можно было счесть бликом или следствием брака при обработке. Но очень уж абрис был четкий и практически на всех фотографиях одинаковый по размеру.
– И что это значит? – говорил Востриков, раскладывая снимки на столе. – Откуда это пятно?
– То и значит… – проворчал Булыгин. – К неприятностям надо готовиться.
– К каким еще неприятностям?!
– К серьезным. Белый мичман просто так не появляется…
– Ничего не понимаю… Где вы видите мичмана?! Да еще белого?!
Жарский указал на силуэты:
– Вот он. И здесь тоже он. И здесь… Неужели не слышали о том, что он появляется на летающих кораблях?
– Чушь какая-то… Брагин, что это такое?
Вопрос адресовался фотографу, что держал в руках пачки со снимками.
– Может, проявитель плохой? – пробормотал тот. – Но ведь остальные части снимков четкие!
Востриков обвел всех понимающим взглядом:
– Сговорились, значит? Решили отмазать этого сопляка? Ну, Брагин, от кого-кого, а от тебя…
– Да я ничего, товарищ капитан первого ранга… Честное слово, проявитель! Или закрепитель; вот только непонятно, почему пятно везде одинаковое…
Сошлись на том, что пятно появилось во время сушки снимков на глянцевателе. Это, мол, след от дефекта на зеркальной поверхности, потому и форма схожая. А Рогов с тоской чувствовал: объяснение явно дежурное. Дефект предполагал нахождение пятна в одном и том же месте, силуэт же мог располагаться и посередине, и с левого края, и с правого…
– Ну ладно, – примирительно сказал Жарский. – Главное, вы убедились, что фотографии любительские, да еще бракованные. Уничтожьте их, и дело с концом!
– Я подумаю, – поколебавшись, проговорил Востриков. – Пока не будем давать делу ход, но если обнаружится что-то подобное…
Когда вышли из кают-компании, Жарский потрепал Рогова по плечу:
– Поздравляю. С другой стороны, с чем поздравлять?
– Вот именно… – озабоченно проворчал Булыгин.
К вечеру корабль гудел слухами о дурном предзнаменовании. Прошедшие сдачу "Косатки" и "Дельфина" качали головами: или взрыва жди, или утопленника, или еще чего. Помнишь, как было? Тогда турбина наддува сорвалась с креплений и такого наделала!
Палыч специально пришел взглянуть на Рогова, сделавшегося героем дня.
– Разбудил лихо? – спросил бригадир.
– Я-то при чем? – смутился "молодой".
– Ладно, шучу. Ты, главное, осторожней будь. Беда – она дурака ловит, умный краем отходит…
Теперь "Кашалот" представлялся загадочным и пугающим, он что-то в себе таил, и кого следующего он выставит дураком – было неясно. Испытания на заливе продолжались, было несколько ночных выходов с полной загрузкой, но никаких ЧП не случалось, и "знак свыше" постепенно забылся…