Огюста слегка ошеломило такое приглашение, однако он решил не отказываться и подошел вплотную к артели. Рабочие, повернув головы в войлочных или овчинных шапках, с любопытством смотрели на него, а тот, который его позвал, сказал:
- Садитесь к костру-то… Чай, замерзли вовсе?
- Не вовсе, но замерз. Спасибо, - сказал Монферран и хотел уже присесть на корточки возле огня, но кто-то тут же подсунул ему перевернутое ведро: этак удобнее.
В поведении рабочих не было никакой угодливости, и поэтому то, что они делали, не вызвало у Огюста досады или раздражения. Напротив, ему сделалось приятно, ибо раньше - это он знал твердо - никто из этих людей не пригласил бы его сесть рядом.
У костра собралось человек двадцать каменщиков, и при появлении Монферрана беседа их не прервалась, они продолжали обсуждать какие-то свои дела.
Огюст сознавал, что надо бы погреться и уйти, однако тепло костра уже приворожило его, он испытывал блаженное облегчение, и окунаться вновь в метель и медленно наползающие сумерки до ужаса не хотелось.
- Руки-то погрейте над огнем! - опять обратился к нему все тот же бойкий рабочий, вблизи оказавшийся ладным мужчиной лет сорока пяти со светлой, кудреватой бородой. - Вон пальцы аж побелели… так и поотморозить недолго. Что же без рукавиц ходите?
- Да выронил где-то, - с досадой сказал Монферран. - Сегодня не то что перчатки, голову потерять можно. Сущий ад!
- Истинно говорите! - другой рабочий подсунул в костер кусок доски, и та сразу занялась рыжим высоким огнем. - Слава богу, что велели раньше времени работу кончить, не то в полупотьмах тут бы половина людей ноги поломала да хребты. Ух и зима, язви ее!
- Тихо, тихо, Ерема! - кто-то сзади хлопнул парня по колпаку. - Язык не распускай… Разругался! Шут гороховый!
- А я ничего! - Ерема слегка смутился, но вдруг решился спросить: - А вы… А вы, Август Августович, разве ж ругательства понимаете?
- Боюсь, что лучше всего остального! - засмеялся Монферран. - Их только и слышно, когда ходишь по строительству. Вам так работать легче, а?
- Еще и как! - рабочий, стукнувший болтуна Ерему по шапке, решил тоже вступить в разговор. - Вы, коли чего услышите, не забижайтесь вперед, ваша милость: мы же не обидеть кого хотим, это у нас речь такая.
- Что мне обижаться, я не девица, - архитектор с удовольствием вытянул над пламенем руки и пошевелил пальцами, чувствуя, как они отходят, оживают, и из них исчезает противная ломота. - А что это такое "шут гороховый"? "Шут" я понимаю, а горох-то тут при чем?
Каменщики прыснули было, но тут же принялись кто во что горазд объяснять, да так ничего толком и не объяснили, сошлись лишь на том, что этак просто говорится.
В это время стряпуха, попробовав варево в чане, объявила:
- Ну, мужичье, еда поспела! Принимай лоханки!
Из стоящего отдельно ведра она стала вытаскивать жестяные миски и половником наполнять их до краев. Один из мужиков извлек из мешка каравай хлеба и стал резать, деля его на число артельщиков.
- Едим, как баре, кажный из своей посуды! - заметил молодой, рыжий, как огонь в костре, каменщик.
- Это я распорядился, - сказал Огюст. - И так болеете всякой дрянью, а зараза чаще всего от общей посуды.
- Неужто? - удивился мужик с кудреватой бородой. - Вона как! И то у нас в деревне из одной лохани вся семья ест, так всякую хворь все вместе и получают… Август Августович, а вы не побрезгуете нашим провиантом? Налить вам?
Архитектор почувствовал себя неловко:
- Это зачем? Вам же тогда может не хватить. Я и дома пообедаю.
- Так до дома еще когда доберетесь, а мороз-то дерет. Вы же с самого утречка тут и обедать не ходили, так же и околеть… то есть и богу душу отдать можно. А что не хватит, так это нет: похлебки в чане много! Тетка Глаша, миска еще есть у тебя?
- А то нет? - откликнулась толстая стряпуха. - Из вашей артели на этих днях троих не досчитали, а миски еще у меня… И ложка, нате вам, вот.
Один из артельщиков передал главному миску, до краев налитую дымящимся варевом, с торчащим из него черенком деревянной ложки.
"Интересно, а кухарка моет посуду-то?" - с некоторым опасением подумал Монферран. Но от миски вкусно пахло, и архитектор тут же ощутил такой сумасшедший голод, что забыл обо всех своих страхах. Он зачерпнул ложкой похлебку, дунул на нее и проглотил.
- Скусно? - спросил рыжий парень, заметив явное удовольствие на его лице.
- Очень. А что это такое? Из чего?
- Из капусты квашеной, да на бараньих косточках варено. Кушайте на здоровье! Да вы же хлеба-то не взяли, ваша милость. Берите, чего ж вы! Тут еще есть. Али у вас хлеба не едят?
Огюст усмехнулся, отломив себе небольшой ломтик:
- Хлеб едят везде. Везде, где можно вспахать землю. Так же, как дома строят везде, где есть из чего строить.
- Стало быть, нам, крестьянам, да вам, строителям, работа всюду найдется? - спросил бойкий Ерема.
Монферран кивнул:
- Да. Только здесь ты тоже строитель и об этом не забывай.
- Помню! - парень улыбнулся, и оказалось, что рот у него с двумя щербинками. - Я нынче всем говорю: каменщик я! Во!
- А щи-то понравились мои! - весело воскликнула стряпуха. - Не одним мужикам, выходит, я угодить могу. Давайте-ка, сударь, я вам еще налью. Вишь, как проголодались!
Огюст только тут заметил, что его миска опустела куда раньше, чем у других. Рабочие ели очень медленно, делая паузы после каждой ложки, подолгу дуя на следующую.
"А ведь они голоднее меня! - подумал архитектор. - И надо же, какая неторопливость, почти важность в еде… Точно ритуал какой-то. И Алеша мой раньше так ел, теперь вот от меня глотать научился - я же вечно куда-то спешу".
Не без смущения принял он от стряпухи вторую миску, косясь при этом на рабочих - не стали бы посмеиваться над таким неуемным аппетитом. Однако они, напротив довольные, закивали головами. Кто-то сказал:
- Вот глядите, мужики: не всякий, значит, барин нашей едою брезгует.
В это время из-за угла фундамента показалась фигура в коротком овчинном полушубке и высоком кивере, с саблей на боку. Скользя и спотыкаясь, военный шел к костру и, еще не дойдя до него, принялся орать:
- Что здесь за беспорядки такие?! Еще светло, а они уже расселись, негодяи! Поч-чему работа стоит?!
- Нам так велено было! - ответил один из мужиков.
Но офицер, в котором Монферран уже узнал поручика Мещерякова, личного адъютанта нового председателя Комитета по делам строений, прежнего своего приятеля генерала Базена, был настроен воинственно.
- Вам велено работать, пока светло! - прорычал он. - Давно вас тут, негодяев, не драли…
- Прекратите кричать! - спокойно, не поднимая головы от своей миски, сказал Монферран.
- Что-о?! - совсем разъярился Мещеряков, подступая к костру. - Я тебе, скотина, поговорю! Мужик меня будет учить!..
В ответ на эти слова рабочие глухо прыснули.
- Как вам не стыдно, поручик! - сказал Огюст по-французски. - Не показывайте рабочим своей невоспитанности. Что вам здесь надо?
Остолбеневший офицер так и прирос к месту.
- Я… М… мне… Мне нужен господин главный архитектор! - едва выговорил он. - У меня бумаги для него…
- Ну я главный архитектор, - Монферран поднял голову и повернулся так, чтобы свет костра упал на его лицо. - Какого черта вы пришли сюда командовать? Это я приказал остановить работу, потому что так считаю нужным. Вам давать отчет я не стану. И подождите, пока я закончу обедать! Я с утра не садился за стол. Отойдите вон туда, к фундаменту, не стойте у меня над головой. Через пять минут я буду в вашем распоряжении, а за это время потрудитесь вспомнить, как следует разговаривать, приходя с поручением.
Совершенно ошарашенный и изрядно испуганный, поручик попятился, едва не свалился, поскользнувшись, и неловко встал возле гранитной стены фундамента. Не прошло и минуты, как он уже начал приплясывать, похлопывая себя по плечам, потирая нога об ногу и пытаясь то и дело засунуть ладони в рукава полушубка, но рукава были узки.
- Ишь ты, мерзнет! - хихикнул довольный Ерема. - И поделом ему. Пришел тут вопить… Командир!
Монферран, не глядя на офицера, словно позабыв о нем, спокойно доканчивал свои щи. Но рабочие теперь то и дело поглядывали на Мещерякова и злорадствовали.
- Эк пляшет! - кудреватый рабочий даже прищелкнул языком. - Оно, конечно, в полушубке коротком да в таких-то штанах! Тут себе все отморозишь…
- А пущай нашему начальству не грубит! - вставил рыжий.
- Глядите, Август Августович, - Ерема даже привстал со своего места, - ну вовсе замерз офицерик… Поди околеет, как француз на Смоленской дороге.
- Ты чего несешь, дубина?! - ахнул Еремин сосед и влепил ему уже настоящую затрещину.
Огюст подавился последней ложкой щей, прыснул, не успев даже прикрыть рот рукой, и от хохота едва не свалился с ведра.
- Как… Как это ты сказал? Как француз на Смоленской дороге? Околеет? Так?
- Вы его, дурака, не слушайте! - краснея, пробормотал один из артельщиков. - Его мамка в детстве с печки головой вниз уронила, видать… И чего несет, сам не ведает!
- Так разве я чего плохого сказал? - Ерема понял свою оплошность и сам покраснел. - Я разве ж в обиду?
Монферран, не слушая его, продолжал хохотать, и следом за ним, не выдержав, захохотали все рабочие. Они смеялись долго, до слез, и им вторила тетка Глаша, у которой смех был зычный, как у мужика.
С этого дня рабочие, почувствовав симпатию главного архитектора, стали нередко жаловаться на всякого рода произвол и притеснения не чиновникам и мелкому начальству, а через их голову самому Монферрану, зная, что он за них заступится.