- Потонем, ваша честь! - отчаянно рявкнул парень. - Много нас в лодке!
- Заткнись к лешему! - бросил Алексей и вдруг, перекрестившись, легким прыжком, даже не накренив лодку, ринулся за борт.
- Дурак! - вскрикнул Огюст.
В следующее мгновение он и сам уже был в воде и подумал, что на вид она гораздо холоднее: теплая одежда и необычайное возбуждение не дали почувствовать холод невской воды. Однако плыть было нелегко и непросто. Опомнившись, Огюст скинул с себя широкий плащ, и движения сразу стали свободнее. Плавал он великолепно и утонуть не боялся, тем более что сразу собрался и оправился от первого испуга.
"Вот же и дом виден, - подумал он. - Доплывем сейчас."
Мимо неслись по воде какие-то бревна, стулья, проплыло кресло с лежащей на нем цветной подушкой, проползла перевернутая карета.
"Как стукнет в спину - и читай поминальную!" - пронеслось в голове Монферрана.
Он вдруг понял, что не видит ни впереди себя, ни рядом с собою Алексея, и в тревоге оглянулся. Алеша барахтался почти на том самом месте, где прыгнул в воду. Он отчаянно колотил руками и ногами, вздымая вокруг себя мутные фонтаны, фыркал, отплевывался и нисколько не подвигался вперед.
- Алешка! - закричал, подплывая к нему, Огюст. - Ты, черт эдакий, плавать не умеешь?!
- Не… - задыхаясь, ответил молодой человек, - не умею, Август Августович… Ни… ког… никогда не плавал…
- Я тебе дома голову оторву, герой окаянный!
Взяв Алексея за хлястик кафтана, Монферран невольно погрузился в воду, и ноги его коснулись тротуара улицы. Вода дошла ему только до плеч.
- Алеша! - отплевываясь, архитектор рассмеялся, хотя его уже начинала бить противная холодная судорога. - Что ты, как бегемот, бултыхаешься? Здесь же мелко. На ноги становись. Тут вон, мне по плечи, а ты выше.
- Не выше, а длиннее, - по-французски отозвался Алексей и с облегчением утвердился на скользком тротуаре.
До дома они добрались к одиннадцати часам. Элиза и Анна встретили их на парадной лестнице. Обе были еле живы от страха. Анна плакала навзрыд, а увидев Алексея, вдруг кинулась к нему, скользя на мокрых ступенях, и, схватившись за его плечи, чуть ли не повиснув на нем, уткнулась носом ему в грудь.
"Та-а-а-к! - подумал Огюст, обнимая между тем Элизу. - Если это зайдет дальше, чем следует, Джованни мне не простит".
Элиза не плакала. Ее глаза воспалились от одной только тревоги.
- Пойдем, Анри, - сказала она мужу. - Надо скорее переодеться. Алеша, живо и ты переодевайся!
Лестница, по которой они поднялись к себе на второй этаж, была заставлена какой-то домашней утварью, на ступенях сидели люди, по площадке бегал пегий поросенок и печально повизгивал. На коленях у матерей плакали дети. То были обитатели подвалов и нижнего этажа.
- Я их поила чаем, - сказала Элиза, отворяя незапертую дверь квартиры. - Кухарка наша не пришла, не смогла сегодня, так мы с Аней наварили сами немного супа для этих людей, ну и каши детям… В прихожей у нас, ты не пугайся, сидит одно семейство из подвала. Они спали, так полуголые выскочили. У них все имущество пропало. А в Аниной комнате спит Татьяна Андреевна, ну, та моя знакомая из нижней квартиры, с детьми…
- Ноев ковчег! - усмехнулся Огюст, входя в прихожую и с самым невозмутимым видом отвечая на поклоны бедного соседа-чиновника, его жены и двух девочек-подростков. - Доброе утро, господа. Увы, оно что-то недоброе… Алешка, ступай переодевайся. И я переоденусь. Б-р-р, холодно! Лиз, в моей спальне, надеюсь, еще никто не спит?
- В спальне нет, - ответила Элиза. - Но в гостиной у нас сидит еще один гость. Ты его знаешь.
- Кто такой? - Огюст уже влетел в спальню и стал лихорадочно сдирать с себя приставшие к телу ледяные платье и белье. - Откуда он взялся?
- Из воды, Анри, так же, как и ты, - Элиза, подойдя к нему с полотенцем, принялась вытирать его мокрые кудри. - Он сказал, что вы в одном ведомстве служите, и очень извинялся… Я его впервые вижу. Он сейчас чай пьет.
- А, чай еще есть! - обрадовался Монферран. - Надо поспешить, пока этот очередной знакомый его весь не выпил.
Войдя в гостиную, он действительно увидел сидящего возле стола с чашкой чая немолодого мужчину, который при его появлении обернулся. Его острое сухое лицо выразило некоторое смущение. Что до самого Монферрана, то он просто прирос к порогу комнаты. В неожиданном госте он узнал… своего недруга - Василия Петровича Стасова!
В первое мгновение Огюст едва не выпалил: "Какого дьявола вы тут делаете?" - однако вовремя удержался и спросил другое:
- Как вы, сударь, здесь оказались?
- Наводнение загнало, - пожимая плечами, ответил Стасов. - Шел я по делу на Мойку, да вот не дошел… Заметался чуть не по пояс в воде: куда деваться? Рядом оказался ваш подъезд. Люди на лестнице мне сказали, что вы живете в этой квартире, я решился позвонить: промок до нитки, и ваша милая супруга меня весьма любезно приняла.
Теперь только Огюст увидел, что Василий Петрович одет не в уличное платье, а в зимний, на вате, халат, конечно хозяйский, извлеченный Элизой из платяного шкафа; что ноги гостя, во влажных еще носках, вытянуты к жарко горящему камину, но от колен до самых ступней прикрыты пледом (халат, само собою, был коротковат рослому Стасову).
- Ну так что же, мсье? - спросил он, с настороженной усмешкой взирая на стоявшего в дверях хозяина квартиры. - Позволите ли остаться или велите вплавь добираться домой?
- Это в моем-то халате? - Огюст швырнул в кресло полотенце и, тряхнув мокрыми волосами, подошел к столу. - Нет уж, оставайтесь, господин Стасов.
Пять минут спустя они пили чай втроем с Элизой, молча, ибо каждый не знал, что говорить.
В это время со стороны Петропавловской крепости долетели пушечные выстрелы.
- Вестники несчастья! - проговорил Стасов, дуя на горячую чашку и с болезненным напряжением на лице оборачиваясь к окну. - Впрочем, что палить? И так все видят, что творится!.. Сегодня много будет утопленников, господа!
Элиза содрогнулась.
- Это… Такое бывало раньше? - спросила она гостя.
- Наводнения бывают, ежели изволили заметить, каждый год, мадам, но такого я не припоминаю, - Василий Петрович нахмурился, потом его глаза вдруг яростно блеснули. - А вот хотел бы я сейчас посмотреть на физиономию великого прожектера господина Модюи! Он который год уже грозится дамбы выстроить и наводнения прекратить! Этакий Геракл сыскался!.. Жаль, его наводнение не загнало в чужой подъезд!
- О, если бы в мой! - воскликнул Огюст. - Вот его бы я отправил поплавать! Прямо в окно бы выкинул!
- Стало быть, ко мне вы все же лучше относитесь? - с прежней усмешкой осведомился Стасов.
- Разумеется, - ответил Монферран. - Вы не врали обо мне на три короба… Так это говорят? Вы не были прежде моим другом и не предавали меня в тяжелый час.
Василий Петрович удивленно поднял брови:
- Так это правда? Это не выдумки Вигеля? Модюи был вашим другом? Ну и негодяй… Впрочем, я и так знал, чего он стоит. Море рассуждений, куча теорий и ни одного стоящего проекта. А его хваленые дамбы я ему теперь припомню на первом же заседании Комитета. Пустозвон! Болтливый французишка!
- Что вы сказали, сударь?! - взвился со своего места Огюст.
Стасов побагровел, но ответил невозмутимо:
- Я сказал, что он - болтун.
- И ничего не добавляли?
- Ничего. Послушайте, мсье, вы обидчивы, как ребенок. Так нельзя.
По губам молодого архитектора скользнула улыбка. Он провел рукой по влажным кудрям и пожал плечами.
- Я обидчив? Возможно. А вы, Василий Петрович, сварливы как старая дева. За что вы меня преследуете, а?
На этот раз Стасов подскочил за столом и едва успел поймать край падающего пледа.
- Я вас преследую? Я?!
- Вы, вы, - Огюст опять сорвался и не желал уже справляться со своим возбуждением и гневом. - В своих речах, записках, выступлениях вы холодно именуете меня "малоопытным архитектором" или "недальновидным мастером", а за спиной моей вы первый ставите под сомнение мое образование, мои познания и зовете меня "рисовальщиком"!
- Я вас так не называл, сударь! - вскипел Стасов. - Не извольте мне приписывать чужих слов!
- Это ваши слова, сударь, ваши. Я знаю! - голос Огюста зазвенел, он поставил на стол свою чашку и встал, не замечая укоряющего взгляда Элизы, молча слушавшей и не слишком хорошо понимавшей эту перепалку на русском языке. - Вы говорите, у меня нет опыта? Как нет? Я во Франции пять лет работал у Молино, участвовал в разработке чертежей церкви Мадлен, наблюдал за множеством строительных работ. А здесь, в России, я уже восемь лет работаю самостоятельно, и мои работы уже доказали, что я чего-то стою. Мне тридцать восемь лет, так что человеческий опыт, необходимый руководителю, у меня тоже уже есть. Вам мой проект кажется сомнительным? Да? А что в нем, простите, сомнительного?