- Добрый день, Август Августович! - первым приветствовал он молодого архитектора. - Думал, нынче вы не приедете. Ишь бушует Финский залив!
- Здравствуйте, Самсон Семенович! - ответил Огюст, протягивая руку мастеру Суханову. - Да, едва доплыли. Капитан нас пугал, что приставать не станет.
- Ловчил лишнее сорвать, шельма! - весело воскликнул подошедший следом за архитектором Алексей. - Ну да кукиш и получил! Наше вам уважение, Самсон Семенович!
- Привет и тебе, Алексей, друг любезный! - мастер снисходительно и добродушно поглядел на молодого спутника Монферрана, к которому давно уже привык и питал симпатию. - Ну что, переводить будешь али как?
- Зачем? - пожал плечами Алеша. - Август Августович без меня все понимает ныне-то… Так, на всякий случай. Эк у вас тут холодно! Холоднее, чем в Петербурге будет.
- Так оно ж Финляндия! - объяснил мастер и обернулся к Монферрану. - Ну, так пойдемте глядеть заготовки, сударь?
- Да, - кивнул Огюст. - Я хочу посмотреть заготовки и причал. Скоро ли будет готов, а?
- Да вот-вот, - спускаясь следом за ним по уступам гранитного кряжа, Суханов быстро переводил дыхание и говорил скорее, чем обычно. - Вот только укрепят там бревнами берег… Доски-то уж подвезены. Вы вот что мне скажите, Август Августович: как везти-то такие громады? Тут гребных барж не менее трех надобно, а ежели по ветру…
- Извините, если перебью, - Огюст обернулся, легко соскакивая с камня на камень. - На ветер нельзя рассчитывать, он дует, когда и куда ему захочется. Не собираюсь я применять и гребные суда. Нет, наши баржи повезет в Петербург машина.
- Пароход? - догадался мастер.
- Вот именно. Пароходный буксир! - и архитектор, спрыгнув с последнего уступа, вежливо подал руку мастеру, но тот солидно отказался от помощи и сам неторопливо закончил спуск.
В это время раздался могучий треск ломающегося гранита, и очередной монолит, вздрагивая, отделился от кряжа, уступая упрямому натиску рабочих.
Руки тянувших еще не ослабили хватки на канатах, продолжая их натягивать, и движение монолита незаметно для глаза продолжалось. И в этот самый миг послышался новый звук, тоже треск, однако совсем иной, сухой, короткий, какой-то болезненный.
- Берегись!
Крик смотрителя запоздал. Толстый корабельный канат, лопнув возле самой скалы, длинной плетью полоснул по рядам рабочих, толпившихся внизу. Несколько испуганных возгласов, кто-то упал, сшибленный резким ударом. И все.
Высокий голос где-то рядом, с краю длиной шеренги, ахнул:
- Семка! Ты что?..
Алексей, раньше хозяина и каменотеса спустившийся в карьер, тихо вскрикнул и, стянув шапку, перекрестился.
- Что?! - подскочив к нему, кривясь от волнения, но заранее зная, что предстоит ему увидеть, спросил Огюст.
- Не смотрите, Август Августович, - проговорил Алеша. - Вон там… Не надо смотреть…
- Что не надо?! - взревел архитектор, кидаясь к сгрудившимся в кучку рабочим. - Что я тебе, баба, а?! Убило?!
Спрашивая, он уже знал, что да, убило. Без того, без крайности, работу не прекращали. А крайностью здесь считалась только смерть.
Лопнувший канат концом своим ударил по голове молодого рабочего и разбил ему висок. В центре небольшого круга людей архитектор увидел неловко повисшее поперек низкого каменного валуна тело. Кровь заливала лоб покойника, но широко раскрытые светлые глаза смотрели вверх весело и упрямо. Он, казалось, еще радовался завершению своих усилий, видя, как отломился от кряжа гигантский монолит.
Монферран, не говоря ни слова, отступая от кучки людей, тихо осенил себя крестным знамением.
- Что, ребята, встали? - послышался за его спиной голос Самсона Семеновича. - Первый раз, что ли? Двое, берись да несите парня к баракам. Вечером попа позовем. А остальные, принимайся за работу. Вон архитектор приехал, а у нас тут непорядки. Давай, давай, тяни! Царствие небесное малому этому, а у нас, живых, дел хватает.
Два часа спустя, обойдя карьер, посмотрев, как прямо на берегу залива каменотесы придают нужную форму громадным заготовкам, взглянув на широкий настил причала, белеющий свежими сосновыми досками, Огюст вместе с Самсоном Семеновичем и Алешей снова поднялся на гранитный кряж и зашагал к рабочим баракам, которые лепились позади карьера.
- Думаете, там что-то изменилось? - догоняя Монферрана, с усмешкой спросил Суханов. - Думаете, отчет написали, так уж там и новые бараки построили? Нет там ни черта, ваша милость. Те же гнилые крыши да окна без стекол.
- Я писал уже три отчета, - усталым голосом проговорил архитектор. - И ничего, да? Но сейчас - середина октября, скоро начнутся настоящие холода. За прошлую зиму только от простуды, из-за этих бараков, умерло больше двухсот рабочих. Если я напишу сегодня прошение в Комиссию построения, попрошу материалов для ремонта бараков, вы подпишете его, Самсон Семенович?
- Само собою, подпишу, - закивал головой подрядчик. - Мне для работы живые люди нужны, а не покойники. А эти господа чиновники из Комиссии вашей, язви ее… они-то что понимают? Ваши отчеты им - тьфу! Вы не обижайтесь, Август Августович, да я-то их знаю… Ну хотя добейтесь от них лесу да стекол, а уж починим мы сами.
От бараков, производивших самое жуткое и гнетущее впечатление и в разгар работы совершенно пустых, архитектор и его спутники пошли к конторским строениям, посреди которых возвышалась рубленая изба с толстой печной трубой, окутанной лохмотьями дыма. В этой избе обитали подрядчики и смотрители работ.
Дождь, не прекращавшийся ни на минуту, пошел еще сильнее, и Суханов, видя, что гость его сильно промок уже на шхуне, потянул его в избу, но Огюст двинулся сначала к знакомому длинному строению со множеством окон и одной-единственной дверью.
- В контору сначала, сударь! - решительно возразил он Суханову. - Покажите мне разметку: где дальше рубить будете?
- Я вам на берегу все показывал, - обиженно и почти сердито сказал каменотес. - Вы что, мне не доверяете?
Огюст сбоку глянул на потемневшее лицо Самсона Семеновича и терпеливо объяснил:
- Не то совсем, уважаемый, что вы подумали. Это вам все понятно, когда вы смотрите на каменный берег. А мне - нет. Я не привык еще к живому камню. Поэтому мне надо смотреть на бумагу, чтобы увидеть будущие заготовки, а я их видеть должен, на то сюда и езжу. Понимаете?
- Хм, понимаю! - в серых глазах мастера мелькнули острые лучики смеха, но он сумел спрятать усмешку в своей солидной бороде. - Эк, однако, вы сказали: "живой камень"!
- Неправильно? - быстро спросил Огюст. - Да, конечно, камень мертвый. Но мне было не сказать иначе: я слов мало знаю.
- А лучше и я бы не сказал. - Суханов вздохнул. - Ишь как вы чужой язык чуете, Август Августович! А вот также почуйте работенку нашу, поймите, что тут у нас к чему, и враз легче станет управляться. У нас тут много чего сперва-наперво странно кажется иноземцам-то… Привычка требуется. А то вы иной раз командуете, а что, зачем, сами толком не видите. Делай все по-вашему! А может, мастер на месте-то лучше видит, как по-правильному сделать.
- Научить меня работать хотите? - спросил Огюст, к удивлению шагавшего за ним Алексея, безо всякого раздражения, почти с любопытством.
- А отчего бы и нет? - Суханов плечом открыл дверь конторского сарая, пригнувшись, вошел внутрь и двинулся к сосновому столу, закиданному бумагами. - Где, бишь, оно? Так вот я говорю, почему бы и не поучить-то? Думаете, я не знаю работы вашей? Э нет, я, милый человек, всякую знаю работу. По такой лесенке вылез, что вам и не снилась! И милостыню просил с малолетства, потому родители хворали, вовсе обессилели… потом в батраках мыкался, потом на барках по северным рекам ходил, поглядел на волюшку да простор. Потом семнадцати годов подрядился в Архангельске со зверобоями ходить, на самом краю земли побывал, там, куда далее и люди-то не заходили, где солнца нет по полгода, а полгода ночи не видать. И столяром был в своей жизни, и пахать-сеять научился. А потом вот подался в каменных дел мастера. Своим трудом все свое богатство сделал, и коли я теперь купец второй гильдии, так не от воровства и не от ловкачества какого… Вон руки у меня, гляди!
Он вытянул обе руки ладонями вверх. Пальцы его были сплошь покрыты желтоватой коркой несходящих мозолей, а ладони как будто слегка вдавлены, словно навеки приняли форму рукояти каменотесного молота и тесла. Но чувствовалось, что эти, казалось бы грубые руки, способны на тончайшую работу. То были руки не просто мастерового, но скульптора и художника.
- Работал я и с вашим братом, архитекторами, знаю их, вас то бишь… И чиновников знаю, и с князьями дел поимел, и с купцами, что меня побогаче. Разбираюсь, что тут к чему.
- Я знаю, я вижу это, - серьезно сказал Монферран, сгибаясь над столом и рассматривая бумаги, которые ему во время разговора небрежно подсовывал мастер. - Но только я тоже не ворую и работаю честно. К чему же вы так со мной говорите? Да, я еще чего-то не умею, но я научусь. И вы же не сразу научились отламывать от скалы куски в двести тонн так, чтобы они не раскалывались, не давали трещин. Это многим кажется чудом, но это чудо и есть - чудо работы.
Мастер тяжелым своим кулаком сильно треснул по крышке стола, в восхищении прищелкнул языком.
- Опять хорошо сказал, сударь ты мой! Да нет, что там ни говори, из тебя толк будет, я ж вижу. Ну и что вы, бумажки смотреть кончили али как? Чай-то пить пойдете? Право, пошли бы. Самовар распалите сами, а я назад, в карьер. Без меня у них не пойдет.