Хозяин и гости не стесняли друг друга и обычно встречались только по утрам, в столовой.
- Вчера проезжал я, сэр, по Галерной улице, - ласково сказал Горенскому Нещеретов, наливая себе чаю. - Славный у вас был домик, а? Совсем хорош домик…
- Мда, - неопределенно ответил князь.
- Кажется, товарищи им довольны. Ну, и вам, верно, очень даже приятно, что ваше добро досталось народу…
- Если б мое добро действительно досталось народу, - сказал, вспыхивая, Горенский, - я, поверьте, нисколько не возмущался бы. Но дело идет не о народе русском, а о насильниках, о захватчиках, о разных псевдонимах, которые…
- Да я ничего и не говорю, - тотчас согласился Нещеретов. - Хоть, правду сказать, мне и невдомек, отчего же вы сами, сэр, до революции не отдали домик русскому народу? Ну, приют бы какой устроили для деток, а? И садик ведь есть… Премилый бы вышел приют…
- Мой дом дедовский… А вы почему своего не отдали?
- Я? - изумленно переспросил Нещеретов, поднимая брови чуть не до волос. - Помилте, зачем же я отдам хамью свое добро? У меня не дедовское… Горбом наживал, да вдруг возьму и этой сволочи отдам!.. Разве это я хотел революции, сэр? Разве это я у Семы на банкете говорил такую распрекраснейшую речь?
- Вот, вот!.. Позвольте вам сказать, что те самые люди, которые считали народ хамьем и сволочью, которые держали его в невежестве и в рабстве, те и довели Россию до нынешнего состояния… И они же теперь валят с больной головы на здоровую! Временное правительство виновато? Да?
- Помилте, князь, кто же валит? Хоть, конечно, неважнецкое было правительство… И название экое выбрали глупое: "временное правительство". Точно не все правительства временные! Ну, естественно, и оказалось оно уж очень временное… Что?.. Масла не угодно ли, князь? - ласково предлагал Нещеретов. - А вот кого, правда, жаль, это N… N… (он назвал фамилии богатых министров Временного правительства). N., говорят, отвалил два миллиона на революцию. Теперь, кажись, сидит, горемычный, в крепости… В крепость при проклятом царском строе и дешевле можно было попасть, а? Жаль малого. Правда, пане профессорже?
- Совершенная правда, - подтвердил Браун, допивая чай.
- Профессор с нами и спорить никогда не изволил, потому знал, что придет Учредительное Собрание и уж оно все как следует рассудит. И большевиков прогонит, и немцев прогонит. Такая уж, почитай, силища!
- Одно я чувствую, - сказал с жаром Горенский, обращаясь к Брауну, - это то, что стыдно глядеть в глаза союзникам. Теперь нам двадцать пять лет нельзя будет носа показать в Париж: разорвут на улице, услышав русскую речь!
- Если победят немцы?
- Увы, не надо быть пророком, чтобы теперь это предвидеть с уверенностью… Подумайте, когда освободилась вся их сила и тиски блокады разжались с открывающейся для немцев богатой житницей Украины, они неминуемо должны задавить союзников, как задавили нас.
- На союзников мне в высокой степени начхать, - вмешался снова Нещеретов. - А нас как же было не задавить? У них Вильгельм, малый совсем не глупый, а у нас батрацкие депутаты… Но позвольте, я что-то не пойму, - опять начал он, изображая на лице крайнее изумление. - Ведь вы, сэр, хотели революции? Вы Бога должны благодарить, что все так хорошо, по справедливости, вышло…
- Барин, вас спрашивают, - доложил Брауну вошедший лакей.
- Кто?
- Дама. Фамилии не сказали… Сказали, что вы их знаете.
- Не иначе, как знаете, - игриво произнес Нещеретов. - Пане профессорже, и зала, и гостиная к вашим услугам.
- Благодарю вас… Что ж, попросите эту даму в гостиную.
- Слушаю-с.
В распорядке дома Нещеретова ничего не изменилось. Лакеи ходили во фраках и выражались так же, как в былые времена.
Дама была на вид лет тридцати пяти, худая, невысокая, некрасивая. С улыбкой на желтоватом лице она повернулась к входившему Брауну и особенно-энергичным быстрым движением протянула ему руку.
- Ах, это вы? - до невежливости равнодушно сказал Браун.
- Не ждали?
- Врать не стану, не ждал…
- И неприятно удивлены? - полушутливо спросила дама, видимо, несколько смущенная приемом.
- Отчего же неприятно? - не слишком возражая, переспросил Браун. - Садитесь, пожалуйста, Ксения Карловна.
Они сели.
- Вы как узнали, где я теперь живу?
- Случайно. В нашей Коллегии работает один субъект, который, кажется, ваш приятель…
- Какой субъект и в какой коллегии?
- По охране памятников искусства и истории… Некто Фомин.
- Он мой приятель?.. Так вы охраняете памятники искусства и истории?
- Как видите… Мы не такие уж вандалы.
- Много работаете?
- Очень много… Как мы все.
- Вы все - это коллегия или партия?
- Партия… Александр Михайлович, - сказала дама, - позвольте обратиться к вам с просьбой…
- Сделайте одолжение.
- Я прошу вас, ну, очень прошу, оставьте вы ваш враждебный тон. К чему это? Ведь вы знаете, как я вас ценю и люблю…
- Покорнейше благодарю.
- Вы знаменитый ученый, мыслитель с широким общественно-политическим кругозором, ну, пристало ли вам относиться по обывательски к нам, к партии, к ее огромному историческому делу…
Лицо Брауна дернулось от злобы.
- Вы, Ксения Карловна, быть может, пришли обращать меня в большевистскую веру? Так, зашли в гости, поговорили четверть часа с "мыслителем", вот он и стал большевиком, да?
- Нет, столь далеко мои иллюзии не идут… Хоть как бы я была счастлива, если б вы вступили в наши ряды!.. Александр Михайлович, давайте раз поговорим по душам, - с жаром сказала Ксения Карловна.
- Нет, уж, пожалуйста, мою душу оставьте. Давайте без душ говорить… У вас ко мне дело?
Дама невесело улыбнулась.
- Я думала, что в память наших давних добрых отношений вы меня примете лучше… Есть ли у меня к вам дело? И да, и нет…
- Не понимаю вашего ответа, - с возраставшим раздражением сказал Браун. - "И да, и нет"… По-моему, да или нет.
- Ну, да, есть дело… Мне поручено сказать вам, что если вы захотите, мы предоставим вам самые широкие возможности научной работы, такие, которых вы, быть может, не будете иметь нигде в буржуазных странах Запада. Мы вам дадим средства, инструменты, выстроим для вас лабораторию по вашим указаниям, по последнему слову науки. Одним словом…
- А не можете ли вы вместо всего этого дать мне заграничный паспорт? Для отъезда в буржуазные страны Запада.
- Вы хотите уехать из России? Почему же?
- Да уж так… Знаете, в Писании сказано: "вот чего не может носить земля: раба, когда он царствует, и глупца, когда он насытится хлебом"… Жизнь меня слишком часто баловала вторым: зрелищем самодовольных дураков. Но, оказалось, первое гораздо ужаснее: "Видел я рабов на конях, и князей, ходящих пешком"…
- Вам не совестно это говорить? - взволнованным голосом сказала Ксения Карловна. - Мы положили конец рабству, а вы нас этим попрекаете! Вы, вдобавок, и не князь и никакой не аристократ, что ж вам умиляться над обедневшими князьями?
Браун засмеялся.
- Очень хорошо, - сказал он, - очень хорошо… Вы, очевидно, к моим словам подошли с классовой точки зрения. Самое характерное для большевиков - плоскость (Ксения Карловна вспыхнула). Среди вас есть люди очень неглупые, но загляни им в ум - в трех вершках дно; загляни им в душу - в двух вершках дно. А если еще добавить глубокое ваше убеждение в том, что вы соль земли и мозг человечества!.. - Браун махнул рукой. - Спорить с вами совершенно бесполезно и так скучно!.. Большевистская мысль опошляет и тех, кто с ней спорит.
- Как же мне было вас понять? - сказала, видимо, сдерживаясь, Ксения Карловна. - Рабство категория экономическая… Не скрываю, я от вас ждала все-таки другого. Ваш хозяин, выстроивший эти хоромы, может так говорить, но не вы!
- Мой хозяин - "глупец, насытившийся хлебом", но он тут ни при чем. Он по крайней мере свою глупость никому насильно не навязывает. Вашей же партии я предсказываю бессмертие: такой школы всеобщего опошления никто в истории никогда не создавал и не создаст… Да, помимо всего прочего, большевистская партия - это гигантское общество по распространению пошлости на земле, - вроде американского кинематографа, только неизмеримо хуже. Людям свойственно творить гнусные дела во имя идеи, - здесь и вы, быть может, не побьете рекорда. Но иногда идея бывала грандиозной или хоть занимательной. А у вас и самой идее медный грош цена.
- Это идея раскрепощения человечества, не больше и не меньше! Как же не медный грош цена! "Занимательного", разумеется, немного, но мы…