- Я-а-а-а, - потеряв самообладание, как маленький слюнтяй, заревел Инженер Вошкин. - Это я сам себе пишу-у-у… Другой раз очень скушна-а-а…
Филька, опустив голову, подергивал плечами и ковырял землю.
Вдруг Инженер Вошкин быстро надел пенсне, вскочил и, перекосив рот, завизжал:
- Убирайся! Вон!
Филька изумленно поднял брови. Инженер Вошкин сгреб железную трубу для "вострономии" и замахнулся. Филька убежал.
* * *
У костра за баржей Амелька таскал за волосы и колотил Дуньку Таракана:
- Я тебя научу, как за ребенком ходить… Я тебя научу ванну делать… Ты, должно быть, в кормилицах еще не бывала, черт?!
Дунька вырвалась, запустила в Амельку головешкой и бросилась в кусты, крича:
- Не стану я за вашим змеенышем ходить!.. Приставь другую, которая поглупей меня. Легавый!
- Приде-о-о-ш, вонючка, - сердито тянул Амелька; он поднял с земли желтую Дунькину ленту из прически, скомкал ее и кинул в костер.
По уличным обычаям шпаны, Амелька не имел ни малейшего права самолично расправляться с провинившимся товарищем. Но Дунька Таракан давным-давно всем опаскудела: шатия не прочь была с нею развязаться.
Меж тем Филька, перешагивая через валявшихся отрепышей, робко вошел в убогую палатку Майского Цветка. Горели два огарка и керосиновая, дешевенькая, украденная в мелочной лавчонке лампа. Пахло водкой, копотью, пеленками. Несколько подростков-девочек, одетых в цветистое рубище и тлен, столпившись, нянчили завернутого в тряпье ребенка. Он переходил с рук на руки и, сморщив красное личико свое, заливался надрывным, но слабым пискливым плачем. Доброхоты-няньки, сами похожие на беспомощных детей, на все лады гулькали над ним, шувыкали его вверх-вниз" всячески стараясь успокоить орущего младенца. Майский Цветок, заткнув уши, раскачиваясь, сидела на кровати раздраженная, несчастная в своем положении и злая. У нее вид отчаявшегося человека: вот-вот сорвется с места, убежит от этого содома прочь.
Отпахнулась пола брезента, просунулось деревянное корыто, вошел белобрысый Дизинтёр, в левой руке у него ведро с горячей водой.
Филька помогал парню устроить младенцу ванну. Сбегал за холодной водой, где-то добыл сена, разбросал его по дну корыта, в головы подбросил побольше, Парень налил горячей воды, пощупал рукой, разбавил холодной, оголился до пояса, раскутал ревущего ребенка, положил аккуратно в воду. Ребенок задрыгал ножками и перестал кричать. Дизинтёр поплескивал на него водой, улыбался, говорил:
- Что, сукин сын, приятно? То-то же и есть. А ты орешь.
Подошла мать и с удивлением стала разглядывать сына заблестевшими любопытством глазами. Крохотный красный недоносок, с большим синеватым пупком, с кукольными руками и ногами, был лыс и дряхл лицом.
- Вот чувствуй, как ребят обихаживать, - поучал мать вспотевший парень. - Я хоть мужик, а знаю. Моя родительница тринадцать ребенков притащила за свою жизнь. Насмотрелся этого добра. А тебя, девчонка, в три кнута надо бы пороть: не допускай пакости со всяким. Ты сучонка или человек? Подумай-ка. Только в собачьих свадьбах кобели так поступают, как с тобой поступила рвань-то наша, шатия… Подлецы только этак-то живут, пропащие люди.
- Верно, верно, - подтвердил и Филька. - Может, я подряд две ночи слезы глотал, как впервой узнал про жизнь-то вашу.
- А пошто ж пришел к нам? - стараясь пленить новичка, с кокетливой ужимкой спросила его девчонка-мать.
- Судьба привела. Уйду, - не по летам мрачно ответил Филька и вздохнул.
- Принюхались к дерьму, вот вам и вкусно, и не воняет, - корил девчонку Дизинтёр. - А ежели со стороны взглянуть на паскудство ваше, сблюешь. Ты, девчонка, хоть бы раз подумала по-умному: кто ты есть, что из тебя будет?.. Эх ты, утка шилохвостая.
- А ты, коли так, пошто от нас не уходишь?
- "Пошто, пошто"!.. Может, вас жалеючи. Вот пошто. Черти вы, прости бог, полосатые, - с искренней жалостью в глазах и голосе проговорил широкоплечий Дизинтёр.
Он вынул обмылок из кармана холщовых, запачканных дегтем штанов и старательно стал мыть дряхлого младенца.
- Какой он хорошенький, - улыбнулась Майский Цветок; она сейчас была натуральна, не ломалась и походила на скромного подростка.
В этот миг вихрем ворвалась в палатку растрепанная, дикая Дунька Таракан. Она с ожесточением дважды огрела жердью по голой спине нагнувшегося над корытом Дизинтёра. Майский Цветок, спасаясь, с визгом бросилась к выходу, но Дунькина жердь настигла ее и оглушительно ударила по голове. Майский Цветок упала. А Дунька, плюнув в лицо не сразу пришедшему в себя неповоротливому парню, завыла и выбежала вон. Не любившего скандалов Дизинтёра била лихорадка.
Филька стоял столбом, с широко открытыми глазами. Младенец ревел как под кипятком. Дизинтёр растерялся.
Вошедший взволнованный Амелька скомандовал хриплым, упавшим голосом:
- Дизинтёр!.. Покойника выносить… Спирька Полторы-ноги глаза закрыл.
Дизинтёр истово три раза перекрестился и разинул рот.
Обхватив голову сухими детскими руками, ползла по песку к кровати, истерически ойкала Майский Цветок.
- Это что? - подхватил ее Амелька.
- Дунька Таракан, - вздрагивая всем телом, ответил оробевший от дикой сцены Дизинтёр.
Он задержался с ребенком; поэтому покойника вытаскивала из-под баржи не любившая мертвецов шпана. Спирьку волокли за ноги, как иструхшее бревно, как падаль, сплевывая и ругаясь. Все барахло его, скомкав, кинули в костер.
Филька, смятенный, стоял в сторонке и шептал:
- Поди тоже мать была… Кто-то с маху ударил его по шее.
8. МАЛЕНЬКИЙ МЕРТВЕЦ. БАНДИТ ИВАН НЕ-СПИ
Вечер выдался самый неспокойный. Беспризорники не на шутку встревожились кончиной Спирьки.
Еще так недавно хромоногий Спирька култыхал среди них на костыле; весь какой-то исковерканный, несчастный, он всем старался услужить, а за обиду, как бы ни была она горька, всегда платил добром.
Пришел вожак Амелька.
- Где покойник? Куда дели? - вскинул он голову и, засопев, стал набивать трубку. - Ну?
Густо сидевшие возле костра в своих лохмотьях беспризорники, похожие на выводок встрепанных большущих птиц, растерянно молчали.
- Ну?! - повторил Амелька. - Несите его сюда!
Тогда, словно по команде, поднялись трое: маленький горбатый Пашка Верблюд, Степка Стукни-в-лоб и Филька Поводырь. Они быстро скрылись в темноте.
Широкоплечий сухой Амелька был, как всегда, в рваном, без спины, с одними фалдами и рукавами архалуке, на голове монашеская скуфейка. Болезненное отечное лицо его угрюмо, взбудоражено; маленькие, исподлобья, недружелюбные глазки сегодня строги по-особому.
- Как хоронить его: по-православному или по-граждански? - спросил Амелька Схимник.
- По-граждански, по-граждански! - ответила сотня голосов.
Амелька такой ответ предвидел: он прекрасно знал безбожное настроение ребят. Но чтоб не прослыть насильником над волей подчинившихся ему товарищей, он всегда считался с их свободным мнением.
- Значит, по-граждански, что ли? - дипломатично переспросил он. - Кто против, подними лапу!
Гражданская форма похорон была принята единогласно. Так начался митинг.
Под конец с большими спорами и бранью разбирался скандальный поступок Дуньки Таракана.
Ее силой приволокли на митинг. Были настойчивые предложения - навсегда изгнать ее.
- Дрянь ты, паршивая ты, - выговаривал ей Амелька. - Ежели не будешь нам товарищем, катись отсель колбаской… За что ты избила Майский Цветок?
Призывающий к тишине, прозвенел звонок. Сразу все смолкло. Говорили шепотом, ходили на цыпочках, стараясь особо подчеркнуть свое отношение к обиженной сегодня матери - Майскому Цветку - с ее ребенком, а также отдать братский долг покойному Спирьке Полторы-ноги.
Маленький мертвец лежал возле приподнятого борта баржи, на лугу. Дизинтёр, Филька, Пашка Верблюд и Степка Стукни-в-лоб соорудили из досок невысокий стол и накрыли покойника черной хламидой. Девчонки украсили ложе бумажными цветами, увядшей травой и венками из поблекших веток ивы.
В головах мертвеца воткнут в песок его собственный костыль; к ручке костыля прикреплен зажженный небольшой фонарик.
Спирька Полторы-ноги безмолвен. Он непробудно спал последним надземным сном. Свет фонаря мутно красил его заострившееся костяное лицо в желто-грязный с блеском цвет. Темные тонкие брови высоко приподняты, волосы стараниями Дизинтёра смазаны маслом и гладко причесаны, детский невинный рот полуоткрыт, словно мертвец еще раз силится крикнуть: "К мамыньке хочу - веди домой!" Но теперь никто не отведет его домой: возле - пусто, все разбрелись спать. Лишь Шарик, свернувшийся на сене в ногах его, вздыхает и безразлично посматривает на умирающий костер.
Все тихо. Кое-кто успел заснуть. Утром надо подняться рано, чтоб копать могилу.
Инженер Вошкин, как всегда, сидел с фонариком на крыше возле мачты, слушал передачу. Он снял форменный картуз, запустил руку под тряпку, что-то вытащил из грязных волос и тщательно стал рассматривать у фонаря.
- Что? Вошь? - простодушно спросил залезший на крышу Филька.
Изобретатель свысока взглянул на него и ответил:
- Нет, две.