- Оставьте ваши размышления и доверьтесь мне. А все, что я сказал, можете списать за счет моей природной грубости.
Торжественность, написанная на лице императора настолько воодушевляла всех присутствующих, что споры и сомнения быстро утихли. Многие, как и я, должно быть, были обескуражены необычными речами Генриха. Но я рассуждал так: Генрих - необычный человек, а речи великих людей и пророков часто бывают возмутительными. Главное же то, что за этими словами должна стоять истина, а у меня не было никаких сомнений - за императором стоит истина, то бишь, Христос. Возможно, полагал я, Генрих избран, наконец, небесами для того, чтобы совершить величайший акт объединения церквей и империй, западной и восточной. А то, что он говорив о сельджуках и сарацинах, я воспринимал как знак будущего обращения и этих заблудших народов ко Христу.
Возвращаясь в тот вечер домой, я был преисполнен восхищения перед императором, предвкушая в ближайшем будущем многие славные битвы, в которых я смогу проявить себя в качестве Христова воина и преданного вассала моего Генриха. Дома меня поджидал Аттила. Вид у него был самый мрачный, и я сразу же спросил его, в чем дело.
- - А в том, сударь, - ответил мой верный, оруженосец, - что мы здесь болтаемся совершенно без дела, и вижу я, лучше бы ваш батюшка вовремя перекинулся на службу к венгерскому королю. Уж в Эстергоме вы бы не проводили время в увеселениях и рыбной ловле. Да и, говорят, нынешний король Ласло, куда больше христианин, чем наш этот Генрих, прости Господи!
- Да ты опять за свое, старый окорок! - от души возмутился я. - Говори, в чем дело. Чем тебе снова встал поперек дороги император? Если ты немедленно не найдешь должных оправданий, я из твоих потрохов колбас наделаю!
При этом я схватил свой Канорус и по-настоящему замахнулся на Аттилу. Тот с самым уверенным в себе видом размашисто перекрестился и сказал:
- Рубите, сударь, да только чтобы напополам, а не так не до смерти, как тот безбожный прохвост, с которым вы дрались в Кельне и которого я видел сегодня на той стороне, возле Маркткирхе.
- Врешь! - выдохнул я, опуская меч и, наконец, понимая причину возмущения Аттилы в адрес императора.
- Разрази меня гром! - промолвил Аттила и еще раз перекрестился, после чего умоляющим тоном обратился ко мне:
- Не будет нам доброй службы у этого Генриха, господин мой Лунелинк. Не спроста Шварцмоор опять здесь. Вы скажете, Генрих ничего не знает о его возвращении? Никогда с этим не соглашусь. Все он знает. А вот еще говорят, что приезжал к нему какой-то не то жид, не то сам чорт, и привез ему копыто Люцифера, хоть вы и говорите, что Люцифер прикован за руки и за ноги к стулу в преисподней, а я вам скажу: копыта у него снимаются. Это бывает раз в сто лет, и если кто-то купит себе в недолгое пользование такое копыто, он сможет творить всякие пакости беспрепятственно. Так что, очень бы нам не мешало тайком покинуть Бамберг, да отправиться восвояси. В Вене можно не хуже служить империи, чем под боком у императора-нехриста.
Спорить с Аттилой мне было лень, гневаться на него я больше не желал и молча стал укладываться спать. Значит, думал я, слух о том, что Генрих завладел какой-то реликвией, уже пошел по городу. И это "копыто Люцифера" еще больше успокоило меня насчет благочестивости намерений императора. Я хорошо помнил рассказ рыжего увальня о Гильдерике и Зильберике и мог себе представить, во что это "копыто Люцифера" превратится завтра и послезавтра. Куда там Овидию с его "Метаморфозеоном"! Завтра Аттила скажет, что у Генриха все четыре копыта на руках, а послезавтра - что сам Люцифер с помощью Генриха отвязался из ада и вот-вот прибудет в Бамберг собирать ополчение и вести его против папы и всего христианского мира.
Аттила уже храпел, но стоило мне легонько толкнуть его и спросить, правда ли он видел Гильдерика, как он мигом проснулся и заверил меня:
- Лягни меня боров! И он заметил, что я заметил его. Тогда я сделал вид, будто не заметил его, и он, подлюка, тоже сделал вид, будто не заметил меня. Тогда я взял, да и показал ему язык. Да он не стал белениться и не возжелал лупить меня, а натянул на голову плащ, будто его пробирал озноб, и поспешил удалиться.
- Да точно ли, что это был он? Не могло тебе с пьяных глаз померещиться?
- Вот вам истинный крест, я только один кувшин пива накануне выпил, да и то оно в кабачке у Ялошки, что возле рынка, такое слабое, ей-богу, этот Ялошка-славянин на том свете будет себя очень некрепко чувствовать, и бабы уже не станут так липнуть к нему, как сейчас.
- Сколько раз тебе повторять, что на том свете не женятся и не спят с женщинами!
- Едва ли. Зачем тогда нужен такой тот свет!
- А никто, кстати, и не зовет тебя туда, любезный мой Аттила Газдаг, можешь оставаться на этом, если плотские удовольствия для тебя важнее рая.
- Если честно, сударь, я с превеликим наслаждением бы остался, да только ведь я не Артасферкс, чтобы жить вечно.
- Кто-кто? Артасферкс? Это еще что за персонаж?
- А то вы не знаете, сударь. Сами же мне рассказывали о нем, который Иисусу Христу кричал, чтобы тот не останавливался во время пути на Голгофу. Вечный жид.
- Не Артасферкс, а Агасфер, Аттила. Ты смешал его с персидским царем Артаксерксом. Но неужели ты хотел бы разделить участь Агасфера, вечного жида?
- Упаси Бог, сударь! Вот если бы найти какой-нибудь эликсир… Говорят, в Иерусалиме много живет таких, которые еще тысячу лет назад родились, и все благодаря эликсирам. Не слыхать, скоро ли мы пойдем у нехристей Иерусалим отбирать?
- Возможно, возможно… Значит, Гильдерик здесь. Как ты думаешь, зачем он объявился? Не собирается ли он мстить мне и императору?
- Вот уж вряд ли, сударь. Скорее всего, он и Лотарингский Годфруа приехали плясать по ночам вместе с Генрихом вокруг чортова копыта, вот что я вам скажу. Не нравится мне этот Годфруа, не случайно Генрих ему пожаловал титул герцога Лотарингии. Ведь ни за что, ни про что.
- Прошу тебя, Аттила, не говори так об одном из самых доблестных и достойнейших рыцарей Германии.
- Спору нет, мужчина он видный, - пожал плечами мой оруженосец. - Но все дело в его сестре, распутной Алисе, у которой Генрих частенько ночевал до того, как умерла императрица Берта и он познакомился с нашей Адельгейдой. Как мне ее жалко! Чует мое сердце, вслед за братцем и Алиса объявится в Бамберге. Все говорят, что Генрих слишком мало уделяет внимания Адельгейде. Вы слыхали про замок Шедель, что на том берегу Регница, вниз по течению?
- Не только слыхал, но и обедал там вместе с императором на прошлой неделе, когда он взял меня с собой на охоту.
- Не советую вам еще раз туда совать нос, а не то либо вы продадите душу дьяволу, либо вас тайком прирежут, кончится этим.
- Это еще почему? - фыркнул я.
- Напрасно фыркаете, - покачал головой Аттила. - Там-то, как говорят, и происходят мессы и оргии.
Тут я не выдержал и грубо осадил Аттилу, на чем и закончился наш разговор. Хотя я никоим образом не был склонен верить дурацкой народной молве, в ту ночь мне приснился мрачный замок Шедель. Точнее, это во сне он был мрачный, а на самом деле, когда я посетил его накануне, он показался мне очень уютным и милым. Сон сильно озадачил меня, и сколько я ни уверял себя, что все это лишь из-за трепотни Аттилы, нехорошее предчувствие не покидало меня.
Не прошло и недели после нашего ночного разговора с Аттилой, как случилось событие, положившее конец счастливой жизни в Бамберге. Однажды, сопровождая Евпраксию, я, Маттиас фон Альтена, Адальберт Ленц и Годфруа Буйонский отправились в обитель Святого Стефана поздравить насельников с годовщиной переноса мощей первомученика из Иерусалима в Константинополь. После торжественного молебна императрица осмотрела обитель и богадельню, раздала подарки. Затем состоялась трапеза. После трапезы Евпраксия попросила меня и Адальберта прогуляться с ней в парке. Монастырский парк Бамбергской Стефановой обители славился своей необыкновенной ухоженностью, и считалось, что в нем устроено все так же точно, как в Гефсиманском саду. Мы отправились на прогулку, но недолго суждено нам было восхищаться достоинствами парка, потому что Евпраксия нуждалась в нашей помощи и совете.
- Я не знаю, как мне поступить, - сказала она. - Быть может, вы подскажете мне лучшее решение. Дело в том, что в Бамберге объявился Гильдерик фон Шварцмоор.
- Так значит, Аттила не соврал, - сказал я. - Несколько дней тому назад он видел его около Маркткирхе.
- Вот уже третий день подряд я получаю от него страстные письма. Он пишет, что с той самой минуты, как увидел меня впервые, влюблен в меня столь сильно, что потерял голову. Мерзавец, он пишет о том, что ему известно об охлаждении ко мне со стороны императора, и внаглую предлагает провести с ним ночь любви в потаенной пещере, расположенной на склоне Винной горы со стороны Регница. Он пишет, что неделю назад поселился в той пещере и уже устроил пышное ложе, на котором мечтает увидеть меня. Посоветуйте мне, мои рыцари, как поступить? Стоит ли заявить обо всем императору? Меня возмущает дерзость этого негодяя Шварцмоора, но я боюсь, император слишком строго накажет его на сей раз. Он может приказать отрубить ему голову.
- Туда ему и дорога! - сорвалось у меня.
- Нельзя быть таким жестоким и мстительным, - с укором в голосе сказала Евпраксия. - В мире столько жестокосердия, но вместо того, чтобы искоренять его, люди постоянно ищут ему оправдания. Уже христианином считается тот, кто умеет доказать, будто творит зло во имя Господне. Мне все-таки жалко Шварцмоора, хотя он развратен и подл. Ведь может статься, что с годами он поумнеет, раскается. И его раскаяние будет лучшим подарком Иисусу. Посоветуйте, как лучше отвадить его.