Жена Романа Мария начала томиться, затосковала без мужа. Хотя бы дети были постарше - поговорила бы с ними, но Даниилу пошел лишь пятый годик, а Васильку всего два скоро исполнится. Вот и сегодня - какое чудесное утро, а приходится быть в одиночестве. Металась одна в опочивальне, подушки жгли, словно раскаленное железо. Мария вышла в длинные сени, а оттуда по крутой лесенке поднялась на башню. Высоко взвилась эта башня над подворьем. Здесь никто не мешает Марии, потому и любит она башенную светелку больше всех своих хором. Часто, очень часто Роман садится на коня и мчится в поход - а где печаль развеешь, где наплачешься наедине, как не здесь: ведь никто не увидит. Так уж повелось, что мужчины сюда не ходят - женщины заняли эту светелку. Она уютная, круглая, нет в ней углов, как в гриднице или в княжеской палате. И широкие окна со всех сторон. Наверно, в этом тереме плакала когда-то Ярославна, прощаясь с родным Галичем и отъезжая в Новгород-Северский, чтобы стать женой князя Игоря.
Мария замечталась и вдруг вздрогнула - ее напугал колокол большого Успенского собора. Он басовито загудел, будто недовольный чем-то после длительного сна. А на подмогу ему подоспел надтреснутый голос колокола домашней княжеской церкви - звал к заутрене. И вот уже откликнулись все галицкие церкви и монастыри.
Сколько раз сидела Мария в этом тереме и любовалась Галичем. Далеко, к самому Днестру, протянулся город. Не раз говорил Роман: "Смотри, каков наш город! Вослед за Киевом и Новгородом разрастается".
В утреннем тумане едва-едва угадывался берег Днестра, на котором раскинулись большие и малые дома Подгородья и оселищ. А княжеский город-крепость на горе, с трех сторон речкой Луквой и притоком окаймлен; от воды круто гора возвышается. Только с юга нет реки. Там вырыты глубокие рвы и насыпаны могучие валы. Галич-город - надежная крепость, со всех сторон обнесен каменными стенами. Роман укрепил, сделал еще более высокими эти стены из серого камня, а сверху на них положены толстые дубовые бревна. Широки стены галицкие, и заборола на них крепкие - от вражеских стрел защищают. Днем и ночью на четырех башнях стража глаз не смыкает. Двое ворот в Галиче: одни - над рекой Луквой, а другие - на юге, там, где валы. Со стороны Подгородья через Лукву в город переброшен мост. Но он не всегда опущен: вечером его поднимают на толстых цепях, и торчит он до самого утра, прислоненный к воротам крепости, а когда враг приближается, то и днем мост стоит торчмя, подтянутый к воротам.
Заскрипели ступеньки лестницы, кто-то поднимался в терем. Мария оглянулась и, увидев Светозару, улыбнулась.
- Ты снова князя Романа выглядываешь? - подбежала Светозара. - Не тоскуй, скоро вернется. Какой мне сон снился! Будто мы вдвоем с тобой по Днестру на ладье плывем. А день такой солнечный, теплый…
- Я не тоскую, Светозара.
- Пойдем в церковь, слышишь, колокол зовет. А потом - к Днестру.
Как они не похожи друг на друга - жена Романа Мария и Светозара, дочь боярина Семена Олуевича! Порывистая, словно лесная птичка, Светозара не может сидеть на одном месте. Звонким смехом своим веселила она Марию. Не ошибся Роман, взяв Семенову дочь в свой дворец. Молчаливой, строгой, как монахиня, жене его нужна была именно такая подруга.
- А я колты новые надела, - не умолкала Светозара, - вот посмотри.
Она отбежала на несколько шагов и стала напротив восточного окна.
- Куда ты так нарядилась? - подошла к ней Мария.
- А что? День такой веселый.
Золотые колты сверкали на солнце. Мария втайне позавидовала - такие колты не каждый день встречаются, их не стыдно было и княгине носить.
А Светозара, освещенная солнцем, прищурив глаза, ждала, что скажет Мария. "Ну, скорей же!" - всем существом ждала похвалы Светозара. Будто бы все на месте: платье заткано сверкающими нитками, и волосы старательно выложены завитушками, и золотой кокошник словно бы прирос к русой головке, и на тоненьких цепочках висят колты…
- Ты как из сказки, - тихо промолвила Мария и пальцами прикоснулась к серьге.
Ее делали умелые руки. По золотому полю шли причудливые узоры голубой эмали. Как тонки линии этих узоров, как малы крестики и мелкие лепестки цветов!
- Это подарок отца. Ковач принес вчера вечером. Долго он делал… А пахнет как! - Светозара сняла колт с цепочки и поднесла к лицу. - Словно цветы чудесные! Один купец принес это масло.
Девушка смутилась. Почему княгиня молчит? Почему не похвалит ее? Трудно расшевелить эту задумчивую женщину.
Не только сегодня она молчалива. И Роман, горячий, непоседливый, столько раз говорил ей: "Ну почему ты такая скупая на слова, почему ты не улыбаешься?"
Собрались уже сойти вниз, как Светозара, посмотрев в окно, радостно воскликнула:
- Отец едет, и с ним боярин Василий Гаврилович! Значит, и князь скоро будет. Пойдем в гридницу.
По мосту в ворота въезжали Семен Олуевич и Василий Гаврилович. Их сопровождали двадцать дружинников.
У дверей княжеского дома Семена Олуевича и Василия Гавриловича встретили два отрока. Они стояли с копьями в руках и с мечами на поясе. Один из них открыл дверь, и приезжие вступили в передние сени. Шагов не слышно - пол в сенях покрыт медвежьими шкурами. По ступенькам поднялись наверх и тут, в огромных сенях, оставили шеломы. Отсюда несколько дверей вело в светлицу, в гридницу и княжескую опочивальню. Светозара выскочила из гридницы и бросилась к отцу:
- Сюда идите, тут и княгиня вас ожидает.
"А почему это отец не улыбнется, как всегда, и глаза прячет, а боярин Василий в пол смотрит?"
Семен Олуевич молча прижал дочь, поцеловал в лоб и еле слышно промолвил:
- Пойдем к княгине.
Переступив порог, бояре поклонились на образа в углу, а вторым поклоном приветствовали Марию. Солнце своими лучами щедро заливало комнату, зайчиками играло на драгоценных украшениях, развешанных по стенам, заглядывало в сверкающие кубки и чаши, которые рядами стояли на столе, накрытом скатертью, вышитой золотом и серебром.
Мария сидела на краешке скамьи у стола, взволнованно перебирала мониста и встретила вошедших легким поклоном.
- Нас послал Мирослав Добрынич, - начал Семен Олуевич. - Прямо к тебе, княгиня, приказал ехать, чтобы приготовилась встречать мужа своего, князя нашего Романа.
- А где же князь? - задрожала Мария. - Почему же он ничего не передал мне?
- Должны поведать тебе весть вельми печальную… Нет нашего отца. Умер князь Роман.
Мария побледнела, подняла руки, будто защищаясь от удара. Мгновение стояла, а потом упала на стол и зарыдала. Из сеней в гридницу вбежала Роксана, хотела броситься к Марии, успокоить ее, но Василий Гаврилович посмотрел на нее так грозно, что она отпрянула назад.
Иванко не один раз озабоченно выбегал из кузницы и быстро возвращался обратно. Сегодня он работал особенно упорно, изо всей силы бил молотом по раскаленному железу, проворно устремлялся к меху, как только отец подавал знак, и, ухватившись за ручку, нагнетал столько воздуха, что тот своей струей вырывал из печи уголь и кидал его под ноги ковачам. Увидев, как отец схватил клещами длинную красную полосу железа и начал осторожно стучать по ней маленьким молотком, Иванко снова метнулся к двери, но его остановил неприязненный голос отца:
- Что это ты носишься, словно ветер?
- Я… - начал и не договорил Иванко.
- Кто там ожидает тебя?
- Никто. Я смотрел, скоро ли сядет солнце.
Отец ничего не ответил, только улыбнулся и сказал ласково:
- Одевайся.
Парень давно уже ждал этого слова, мигом сорвал с гвоздя замасленную рубаху и через голову набросил ее на плечи. В кузнице он работал обнаженным по пояс: и жарко было здесь, да и небезопасно - непрошеная искра могла прожечь рубаху, к тому же трудно оберегать ее от грязи, которая липнет со всех сторон. Не так уж много рубах у Иванки, чтобы он мог не слушать справедливые слова матери - не забывать, что полотна мало, ибо тиун забрал последний кусок для боярина.
Оставшись один, Смеливец продолжал работать. Он снова положил в горн железную полосу и стал к меху. Но продолжить ковку так и не удалось - в кузницу стали собираться смерды и закупы. Они частенько сюда наведывались. Кто принесет ухват или лемех поправить, кто просто так забежит - узнать новости или рассказать о своем горе.
Тяжело приходилось смердам. В оселищах - общинах - живут они, на земле трудятся, но вся земля в боярских да княжеских руках. Сидит смерд на земле, да не он хозяин; пашет землю, поливает ее своим потом, но боярину и князю должен отдавать лучшую часть урожая. Бояре-вельможи урезают свободу смердов, все туже вокруг шеи петлю затягивают - не уйти смерду от этой боярской милости. Выгодно боярам - смерды все им доставляют: и зерно, и мясо, и полотно. На этом и держится боярское хозяйство, от этого и богатеют бояре.
Много надо трудиться смерду, чтобы и дань натурою оплатить боярину, и свою семью прокормить. Но и это еще не все горе: хуже всего, когда целиком лишится свободы. Стрясется какая-нибудь беда - пожар ли подворье уничтожит, скот погибнет или неурожай - тогда к боярину нужно идти, в ноги ему кланяться, гривны занимать. Гривны-то он даст, но дорогой ценой - свободой своей приходится платить за них: смерд становится полностью зависимым человеком - закупом.
Смерды хоть без боярского кнута на свой лоскут поля идут, а закуп продался - гонит его боярский тиун на проклятую работу. Будто и нет разницы: ведь смерд тоже под боярином ходит, - и все же смерд свободнее, чем боярский закуп - холоп.
Первым заглянул Людомир, закуп Судислава. Он стал на пороге кузницы и радостно крикнул:
- Желаю тебе удачи, Смеливец! Куешь?
- Спасибо, кую. Заходи, добрый человек!
- А я и зайду. Для того и пришел к тебе.