Получив приказ "град немедля твердить", Беклемишев схватился за голову, ибо знал, чего стоило бы ему выполнить этот приказ. Потом успокоился, призвал в помощь своего святого, и тот помог: направил в Алексин работных людей из других городов. Вместе с людьми на воеводу должна была свалиться забота по их устройству, но Михаил выручил и на этот раз: горожане искали краденых лошадей и нашли их, спрятанных в большой пещере, вгрызшейся в правый крутой берег реки и выевшей почти всю серёдку у прибрежного холма. "Коли скотина там обиталась, почему ж работные людишки жить не могут?" - подумал воевода, и забота разрешилась сама собой. Пришлых людей оказалось не так уж много. Народ рабочий, ко всему привычный, они и такому жилью рады: от ветра и снега землёй прикрылись, от мороза кострами заслонились - жги сколько хочешь и пожара не бойся.
Монастырская артель получила в работу южный участок крепости. В ней городень почти на две сотни саженей и пара башен, одна от другой на два лучных перестрела. Поначалу обрадовались мастеровые, думали, быстро управятся, но походили, топориками постукали и загоревали: не подправлять, а всё наново надо ставить - дай Бог до лета сладить. Только присели обмозговывать, откуда ни возьмись сам воевода. Наскочил грозой, того и гляди конём стопчет. Ах вы, кричит, этакие-разэтакие, работать сюда пришли или сиднем сидеть? Артельный старшой Архип шапку снял, чинно поклонился и объяснил: так, мол, и так, государь-воевода, обстукали мы твою крепость и видим - поизносилась до смерти. Легче новую ставить. Вот сидим, думаем, с чего ладить будем. Воевода в пущий крик. Мне, орёт, ваши холопские думы ни к чему. Ну-ка, ноги в руки - и крутитесь, чтобы шапки от пара вверх летели.
- Давай, братва, - пояснил воеводский крик артельный Данилка, - бежи шибче, а в какую сторону - опосля скажут!
Беклемишев вошёл в раж, ногами по конским бокам засучил, плетью замахал и неожиданно ускакал дальше.
- Во чумной! - не выдержал даже всегда спокойный Архип. - Я, когда пришёл к ему попервости, спрашиваю: где лес брать? А где хошь, говорит, там и бери, здеся кругом леса. А рубить кто будет? А кто схочет, говорит, тот и будет, людишек много. А возить чем? А чем хошь, говорит, лошадей много. Так и ушёл ни с чем, не воевода, думаю, полудурок. А тут, нате вам, и вовсе выходит.
Позубоскалили мужики и принялись ближний сруб растаскивать. Ломать, известно, не строить, но возиться пришлось изрядно. Данилка и на язык остёр, и мыслью хитёр, возьми и предложи:
- А чего нам силы попусту тратить? Сложим новую стенку впереди старой, а между ними землицы набьём. Городень утолщится, только крепче станет.
Пораскинули артельные - а что, дело! - и оживились. Тут же рассудили, кому землю копать, кому лес готовить, кому стенки городить, кому башни строить.
И пошло у них дел без спора, но споро - русский человек на начало работы скор. Намахаются за день, рук-ног не чуют, а с темнотою к себе в подземку сваливаются. Повечеряют и стиснутся у огнища одежонку посушить, языки почесать. Трещит костёр, сыплет искрами, кладёт неровный отсвет на усталые лица и слушает нехитрые мужицкие байки.
Данилка без умолку стрекочет - то притчу скажет, то насмешку строит. От него всем достаётся: князю, лизоблюду, простому чёрному люду, да и своему брату артельному. Но особенно - монаху Феофилу. Он, правда, с того раза, как его Семён на дерево подвесил, вроде бы слинял маленько. Утишился, в дела ни в какие артельные не встревает, выкопал у огневища себе нору и лежит там целый день на пару с бочонком. Данилка про него такую загадку удумал: тёмный да злыдный, на земле невидный; то на ветке повисит, то в подземке полежит... Бывает, развеселятся мужики, расшумятся. Выползет тогда Феофил на свет костровый послушать "бесовские ржания". Данилка его заприметит и пристанет с чем-либо, навроде:
- Рассуди, твоё расподобие, что сильнее - земля или огонь? Я им говорю - земля; ибо от неё огонь потухает, а они спорят.
Феофил радуется случаю унизить своего недруга и говорит:
- Ты как есть дурак, и рассуждения у тебя все дурацкие. От огня, бывает, земля трескается и города поглощает, тот огонь не то что землю, твоё неразумное окаменение осилит...
- Аа-ай-ай! - притворно пугается Данилка. - Уж не подземный ли это адовый огонь ты мне пророчишь, не сам ли сатана ему хозяин?
- Он самый. По-простому - сатана, а по-умному - Вельзевул, и ежели ты не направишься...
- Да погодь ты! - перебивает его Данилка. - Ведь это что ж, по-твоему, выходит: огонь сильнее земли, хозяин ему сатана, значит, сатана и над нашей землёй властитель? Негоже тебе, Божьему слуге, такие крамолы извергать...
Забурлит у Феофила в горле, нальётся он краснотой и зашипит:
- Безбожник проклятый, подручник Вельзевулов, изыди, искуситель. - И уползёт в свою нору.
Прошёл месяц, второй... Уже постороннему глазу были заметны плоды трудов монастырской артели. Рос городень, остро пахнущий свежими смолистыми брёвнами, в тёмном пустом провале стен встали добротно сбитые ворота, а над ними поднялась крепкая башня. Работал её Данилка с несколькими артельными мужиками и помогавшими им горожанами. Архип придирчиво осмотрел готовую башню и, похоже, остался доволен. Только одно спросил, почему бойницы не по ряду, а вразброс прорезаны.
- Дак вить что за дело: дырки рядом рубить - слабина всей стенке будет, - ответил Данилка и хитро отвёл глаза в сторону.
Вскоре после того возвращался из заполья воевода, и на подъезде показалось ему, что с новых ворот глядит на южный посад огромная татарская голова. Вздрогнул воевода, осенился от наваждения, ан нет, всё то же: прищурился на него татарин и ртом осклабился. Бросил вперёд коня, подскочил ближе - вместо головы надворотная башня. Не поленился, отъехал назад - снова татарин. Что за чёрт! Стал воевода медленно подъезжать и присматриваться. Видит: вместо татарских зубов - надворотные заборола, вместо носа - ставец для пушечного окна, вместо глаз и бровей - бойницы, а для пущего сходства брёвна кое-где дёгтем промазаны.
Вскипел воевода, бросился к артельным н на Архипа грудью конской наехал.
- Ах ты, смерд поганый, мать твою перемать! - кричит. - Шутки со мной шутить удумал?! Кнутом забью до смерти!
Архип шапку снял, поклонился и спокойно спросил:
- Почто кричишь и за что грозишь, государь-воевода?
Беклемишев плетью машет, слюной брызжет:
- Ты что же это вместо башни харю басурманскую вырубил?! Кто разрешил?!
Стали на шум артельные сбираться, и Данилка в их числе. Услышал, в чём дело, и бесстрашно выступил вперёд:
- Это я, воевода, башню рубил. Похожа, говоришь, на басурманина? - Воеводе от такой наглости даже дух перехватило. А Данилка продолжает: - Уж очень хотелось бы, чтоб на ихнего царя Ахмата похожа была, да ить я рожи его не видел. А можа, ты скажешь, каков он?
Беклемишев кипит, вот-вот лопнет, потому как пар не стравливает. Наконец выдал тонкую струю - пропищал неожиданно тихим и сиплым голосом:
- Почему на Ахмата?
- Дак ведь придёт татарва и схочет, к примеру, крепостицу брать. Тада придётся окаянным в свово царя целить и под нос ему примет огненный совать. Смешно ведь!
Кто-то из артельных хихикнул, и неожиданно для всех и для себя самого загоготал Беклемишев. Он зашёлся в смехе и тихо пополз с седла.
- Ах, шельмец! Ах... сын! Ах, язва!.. - выдавливал он между всхлипами. Наконец поутих и изволил осмотреть башню. Осмотрел - работа добротная, искусная. Похлопал Данилку по плечу, посулил чарку хмельную.
- Дак я ведь не один, чай, работал! - нахально улыбнулся тот.
- А сколько же вас было? - спросил воевода.
- Прикажи выставить ведро, не ошибёшься! - вовсе обнаглел Данилка.
- Ладно, - великодушно махнул рукой Беклемишев, - прикажу. Только тебе теперь с твоими холопами надо у меня во дворе поработать.
С этого дня добрая треть артели перешла работать на воеводский двор. Сначала ставили ему двое новых ворот; передние, те, что с приезда, и задние, с поля. Потом разохотилась воеводша и велела новые хоромы закладывать, богатые, на манер московских: просторные подклети, на них пять горниц с комнатами, разделёнными сенями, на третьем ярусе - терема с чердаками, а вокруг горниц три высокие башни - повалуши. Постепенно на обустрой воеводского двора отвлекалось всё больше людей, а между тем работы по укреплению крепости не дошли ещё даже до середины. Настал март, но до тепла, по всем приметам, было ещё далеко. Зима выдалась снежная и уходить не собиралась. Лес заготавливать становилось всё труднее, людей не хватало. Когда работы на крепости замедлились так, что грозили вовсе остановиться, Архип пришёл к воеводе и попросил вернуть артельных.
- Дело у нас стоит, - пояснил он. - И брёвен нет, дал бы ещё мужиков, а то к лету не управимся.
- Брёвен, говоришь, нет? - сузил глаза воевода. - Так я тебе подкину, у меня их много! - Он показал на стоявшие у судной избы связки батагов и крикнул: - А ну убирайся отседова, пока я тебе спину не изукрасил! Ишь, холопье поганое, указывать мне будет!
В тот же вечер вышел между артельными жаркий спор.
- Мы на его хоромный двор не подряжались работать! - шумели одни. - Из тридевятой дали приехали, чтобы задницу его огораживать!
Другие смирялись:
- Какая разница, где работать, лишь бы денежки шли!
Третьи серёдку держали:
- Оно, конечно, не по совести, а по корысти воевода поступает, да что можно сделать?
Данилка был одним из самых решительных.