- Ладна! Дарю тибе он! - подумав, сказал мухтасиб. - Как он зывать и гиде каравана?
- Зовут его Вепрем. Караван же на подходе, а где - скажу позже.
- Пиридешь сюда позже и полушай свой шилавек, - откинулся на подушку мухтасиб. - Живой полушай, мы свинья не кушай, Аллах не велит.
Он хлопнул в ладоши и приказал вошедшему слуге вывести Матвея за ворота.
У ворот ханского дворца гремели большие барабаны, возвещавшие о скором начале курултая. Стражники, соединив копья и образовав из них заграждения, с трудом сдерживали набежавшую толпу - каждому хотелось посмотреть на больших людей, приглашённых ханом во дворец. Замерли всегда оживлённые торговые ряды, замолкли пронзительные голоса зазывал и водоносов, над базаром висело только глухое барабанное уханье.
В самом дворце уже всё было готово к началу. Большой зал Совета и Суда, выполненный в виде огромного шатра со сводчатым потолком, покрытым белым войлоком, и стенами, увешанными коврами и шёлковыми тканями, был заполнен огланами, визирями и князьями. Они важно сидели на скамьях, тянувшихся вдоль стен, и напряжённо смотрели в сторону, откуда должно было появиться "солнце вселенной". В центре зала величаво высился бекляре-бег Кулькон - крепкий и суровый, словно каменный идол. Из его усыпанного драгоценностями пояса выглядывали золотая чернильница и большая красная печать - символы власти "князя над князьями". Но вот тишина, стоявшая в зале, как будто сгустилась. Кулькон заметил лёгкое колыхание полога за ханским троном и поднял руку. Весь курултай рухнул на колени и распростёрся на полу. Присутствующие не смели поднять глаз, ибо не должны были видеть выхода своего повелителя, а когда по лёгкому хлопку Кулькона поднялись и сели на свои места, на троне уже был хан Ахмат со своей хатун Юлдуз.
Ахмату было немногим более сорока, но резкие черты лица и три глубокие морщины, пересекавшие лоб и щёки, делали его на вид более старым. Он не любил пышность дворцовых покоев. Многодневные походы, охота и военные игры были ему больше по душе, и этот образ жизни закалил, сделал твёрдым, как саксаул, его тело, воспитал в нём решительность и самоуверенность старого охотника. Он не долго вынашивал решения, а принимал их быстро, повинуясь зачастую случайным обстоятельствам. Иногда получалось разумно, иногда нет, но сказать об этом никто не решался - в государстве, где по мгновенному решению хана голова любого сановника в считанные минуты могла очутиться на городских воротах, не были склонны к откровенности...
Ахмат оглядел собравшихся и громким хриплым голосом, каким привык распоряжаться в степи, сказал:
- Я собрал вас, чтобы обсудить дело о военном союзе с польским королём против улусника моего московского князя Ивана. Вы - голова Великой Орды, я - её руки. Что скажет голова рукам?
Курултай замер. Все знали, что у хана уже есть решение, и старались угадать его. На удачливых могли свалиться слава и почёт, неудальцам грозили позор и бесчестье. При таких крайностях лучше всего было промолчать, и поэтому каждый молил Аллаха скрыть его от ханских очей, обещая взамен наполнить своё сердце верой и благочестием.
Ахмат немного выждал и усмехнулся:
- У головы нет смелого языка... Тогда скажи ты, таваджий!
Толстый бег, ведавший сбором военного ополчения, вздрогнул и поспешно поднялся. На его лице тотчас же выступили капельки мелкого пота. Он склонился в поклоне и заговорил:
- Великий хан! У тебя столько войска, сколько воды в Итиле, столько бахадуров, сколько емшан-травы в подвластных тебе степях. Скажи слово - и они как один пойдут на неверных...
- В твоей речи мало смысла, таваджий, - поморщился Ахмат. - Сила моего войска известна всему миру, потому ничего нового ты нам не сказал.
Он махнул рукой и повернулся в другую сторону:
- А что скажет имам?
Духовный пастырь держался с большим достоинством. Он не спеша поднялся и заговорил тихим, дрожащим голосом:
- Я заменяю свои слабые суждения словами священного Корана: "Ведите войну с неверными до той поры, пока они все, без исключения, будут уплачивать дань и будут доведены до унижения".
- Должен ли я понимать тебя так, что Аллах советует мне начинать великую войну? - перебил его Ахмат.
Такая точность не входила в расчёты имама. Он помолчал и добавил:
- Аллах - многомилостивый, он карает, но и щадит. В Коране говорится: "Не слушай ни неверных, ни ханжей. Однако не делай им зла".
- Так что же всё-таки советует имам? - нетерпеливо выкрикнул Ахмат.
- О повелитель! - вздохнул тот. - Нам ли, склонившим головы и видящим только травинки, советовать сидящему на возвышении и обозревающему всю степь?!
- Тогда зачем же я собрал вас сюда? - Ахмат сердито привстал с трона, но тут же сел, повинуясь лёгкому прикосновению руки своей хатун. Он помолчал, а потом презрительно проговорил: - Есть старая мудрость: не спрашивай совета у баранов, ибо в ответ услышишь только блеяние...
Тогда поднялся со своего места царевич Муртаза, возглавляющий ханскую гвардию - кэшик, и заговорил резко и решительно, подражая Ахмату:
- Великий хан! Твой улусник Иван сильно возгордился и требует наказания. Ты давно приказал ему явиться сюда или прислать своего сына, но он не сделал ни того, ни другого. Он задерживает и меньшит выход дани и без твоего позволения воюет с подвластными тебе народами. У тебя много храбрых воинов, но союз с польским королём тебе не повредит и победу твою не унизит. Окажи мне честь и отпусти с королевским послом к Казимиру, чтобы сговориться о походе на московского князя.
Муртаза с гордым видом расправил облегавшую его халат шкуру барса - символ власти кэшик-бега - и сел на место. Его речь, видимо, понравилась Ахмату. Он с довольным видом оглядел курултай и, остановив свой взгляд на Кульконе, обратился к нему:
- А что думает по этому делу наш бекляре-бег?
Кулькон поднялся и заговорил, медленно и твёрдо роняя слова:
- Повелитель правоверных! У московского князя много перед тобой грехов, но это сильный князь, и борьба с ним будет нелёгкой. Он признает твою власть над собой и платит данный выход больше, чем платил его отец, - чего же ещё надо? Посуди, много ли мы приобретём, погубив его и разорив московскую землю? Ты знаешь сам, что в нашем государстве не всё спокойно - Крымская, Казанская, Ногайская, Астраханская орды могут помешать походу...
- Это тоже мои улусники! - резко перебил Кулькона Ахмат. - Все они подвластны Большой Орде, и я, коли захочу, могу двинуть их на Ивана.
Бекляре-бег не стал возражать, он только добавил:
- Ты приказал мне сказать свои мысли, господин. И я говорю: воистину справедливо сейчас, что пушинка мира ценнее, чем железный груз победы. Нам не надо торопиться с походом.
Слова Кулькона были Ахмату не по душе. Это стало ясно всем, и в зале сразу же оживились, ибо поняли, как надо отвечать на ханские вопросы.
Поднялся князь Темир, известный краснобай, и проникновенно заговорил:
- Почтенный бекляре-бег сказал справедливо - разорение московской земли не принесёт нам пользы - какие же могут быть выгоды хозяину, потравившему свои выгоны? Но есть польза другая, и она важнее золота. Мы - народ-воин. Мы избраны Аллахом, чтобы побеждать неверных и повелевать ими. А между тем вот уже двенадцать лет не видит Русь блеска наших сабель. И с тех пор как наши сабли ржавеют, мы жиреем и грызёмся друг с другом. Такова кара всевышнего народу, не исполняющему своепгпредназначения! Великий хан! Ты - труба спящим, ты - огонь для блуждающих в ночи! Подними свой народ на неверных, дай ему опьяниться вином войны - и будешь славен в веках как отец народа!
По залу прокатился шёпот одобрения. Ахмат широко улыбнулся и кивнул:
- Ты читаешь мои мысли, мудрый Темир, и хорошо излагаешь их своим искусным языком. Но как же нам поступить с польским королём?
- О повелитель! Мне ли, ничтожному, давать тебе советы? Однако, если ты приказываешь, скажу: руку, протянутую королём, следовало бы принять, не выказывая особых почестей. Достойный Муртаза предлагает себя в послы, но стоит ли заставлять барса охотиться на мышей? - Темир заметил злобный взгляд Муртазы - посольство сулило тому немалые выгоды - и, льстиво улыбнувшись, добавил: - Наш кэшик-бег служит украшением твоего дворца, и такой посланец - слишком большая честь для короля...
- Украшают дворец женщины, - запальчиво выкрикнул Муртаза, - я же его защищаю, и не красивыми словами, а саблей и меткими стрелами!
Ахмат, словно не замечая выкрика Муртазы, сказал, глядя на Темира:
- Ты рассудил верно: ведь король не прислал ко мне посла королевского рода, зачем же я пришлю к нему оглана? Ты изворотлив, как змея, и звонкоголос, как жаворонок, Темир. Не таким ли должен быть мой посланец к королю неверных?
- Я готов исполнить твою волю, повелитель, - поклонился Темир.
- Но, великий хан, - снова вмешался Муртаза, - это не обычное посольство. Ты хочешь заключить военный союз, поэтому твой посланник должен не петь, а говорить языком воина. - Известен ли тебе этот язык?
На этот вопрос Темир неожиданно для всех разразился грязной руганью, от которой щёки Юлдуз сделались пунцовыми. По залу прокатился шёпот недоумения, но Темир так же неожиданно оборвал ругань и сказал:
- Не этот ли язык воинов имел в виду оглан Муртаза? Как видишь, повелитель, я им владею не хуже других.
Ахмат, собиравшийся вначале разгневаться на неслыханную вольность, вдруг громко рассмеялся, а вслед за этим стены зала Совета и Суда содрогнулись от смеха всего курултая.