Васек зашел в зимовье, а за ним проследовал и Вожа. В полутемном зимовье Васек увидел полати. На земляном полу вместо привычной деревенской печи каменка – свод, сложенный из камней без извести и цемента. На этот свод клали камни беспорядочно и много, чтобы дым выходил из печи беспрепятственно, а тепло удерживалось большой массой камня достаточно долго.
Затем паренек повернул голову и отшатнулся в сторону. В углу на шесте сидел, взметнув огромные крылья, степной орел. Хищный крючконосый клюв разинут. Глаза блестят, показалось, горят красным огнем. Но птица не шевелилась. Искусно изготовленное чучело едва вмещалось в избенке. В другом углу "спал" филин.
В центре зимовья стоял стол на вкопанных в землю ножках, два стула – долбленые чурбаки, к потолку на веревках подвязаны два мешка. Один Вожа спустил на стол. Достал горсть лесных орехов, угостил Васька.
– Бери, Васек, это межевой запас на черный день. Как только орех нальется, пойдем лещину лущить. Два мешка соберем – нам на всю зиму хватит.
Звероловы на территории от Волги до Камчатки приходили в зимовье для промысла пушного зверя в середине осени. В Диком поле в зимовье часто и летовали. Большинству звероловов возвращаться было некуда. Время появления обжитых деревень только подступало.
Если в приглянувшемся месте зимовья не стояло, то избушка рубилась в течение недели. В январе основной промысел кончался. Но если рядом не имелось селенья, что бывало часто, то звероловы, отдаленные от другого мира сотнями верст и глубокими снегами, жили в зимовьях до ранней весны. И только после этого отправлялись в селенья, в крепости, на ярмарки. Вожа жил в зимовьях постоянно.
Похожие зимовья Вожа имел на одном из притоков Большого Черемшана, на Соку, на Самаре и Большом Иргизе. На Иргизе – реке, пограничной с киргизской стороной, вокруг зимовья Вожа поставил частокол с бойницами. Здесь даже зимой шалили воровские шайки кочевников и воровской люд из России. Остальные зимовья как простая изба.
Долгие зимние вечера зверолов коротал, прикармливая лесных зверюшек и раненных птиц. Они словно услышали приход большого друга. Первой появилась белка, серая с рыжеватым отливом. Белка схватила орех из протянутой ладони и юркнула в рукав рубахи, но рубаха не шуба, что-то ей там не понравилось – и через мгновенье она оказалась на лавке.
Зато в открытую дверь бесшумно впорхнул жгуче черный большущий ворон и зычно ошеломил человеческой речью:
– Здравствуй! Ворону угощенье!
Оба зверолова, и зрелый и малый, такому явлению умилились. Никто разговаривать птицу не учил. Вожа подобрал полуоглушенного ворона с помятыми правильными перьями на снегу в самую стужу после боевой птичьей потасовки. Ворон прожил в зимовье до весны, восстановил силы, но улетать не собирался. То ли ему здесь оказалось сытнее и теплее, то ли интереснее слушать человека и поражать способностью выговаривать фразы.
– Пойдем покажу байбака, – предложил Вожа названому брату.
Во дворе Вожа познакомил Васька еще с одним приятелем, который вылезал на свист.
Вечером Вожа налил в плошку кумыса и поставил у порога. Утром гость все же пожаловал. Васек увидел чрезвычайно пушистую кошку.
– Дикая полевая кошка, – сказал Вожа. – В степи среди зарослей чилиги и шиповника полно водится. Там их волки не достают и добычи хватает. Приваживаю от мышей и крыс. В холода в зимовье жила. Летом совсем одичала. Пушистик, иди сюда.
Кошка пила кумыс крошечными глотками, слизывала с поверхности, от удовольствия жмурила глаза, но стоило сделать шаг в ее направлении – убегала в кусты и возвращалась только когда люди отступали на значительное расстояние.
Новые события и встречи восхищали мальчишку, хоть и росшего среди приволья деревенской природы, но впервые летовавшего с настоящим охотником-промышленником, а по другому – звероловом-промышленником. Охотники этой поры предпочитали называть себя не промысловиками, а промышленниками, что в общем одно и то же, но более употребимое шло от более ходового слова промышлять. Называли они себя так не без гордости. Считали зверование и службу проводниками стоящей, главной работой. И, действительно, были уважаемы. К ним часто обращались за советом и помощью. Мальчишки, попавшие в науку к охотнику-промышленнику, редко сходили с охотничьей тропы.
Оставив кожаные мешки с кумысом и провиантом в зимовье, звероловы пошли на разведку по реке в долбленке, прихватив берестяные ведра, веревки и рыболовные снасти.
Лес обступал реку плотной стеной и слева и справа. Иногда плыли в сплошном зеленом туннеле из веток деревьев. Гигантские осокори в три-четыре обхвата возвышались над всем. Не уступали им могучие березы, изредка встречавшиеся в чаще, и липы. Чуть ниже – могучие дубы, стройные осины, кудрявые вязы. Еще ниже – ракита, боярышник, лещина, другой кустарник и много подроста деревьев. И так до самой земли. У каждой группы деревьев свой уровень.
Нижние ветви деревьев свисали в воду. Зеленоватая вода играла ветвями. А вот двухсотлетний огромный осокорь, подмытый вешними водами, упал и перегородил более половины реки. Долбленка с усилием прошла образовавшуюся быстрину. Лес казался угрюмым, а река, текущая в густой тени, глубокой и таинственной.
Верст десять звероловы прошли вверх по Соку на гребях. Пока поднимались, лес был оживлен. Время весеннего гнездования и брачных песен кончилось, но птицы оживлены, и то тут, то там слышались голоса рябчиков, лесных голубей, дроздов, размеренно вела счет кукушка: ку-ку-ку, стучал дятел.
С ветки на ветку, далеко, точно птица, летала белка-летяга. В отличие от обычной белки у нее тонкие кожаные перепонки с двух боков; от передних лап к задним перепонки распластывались точно два крыла.
Легкая долбленка тихо скользила по воде и почти в упор вышла на лося, вышедшего на водопой. Лесной великан вздрогнул и гулко, скачками, ушел в чащу.
На реке темные омуты сменялись песчаными перекатами. На одном Вожа показал глазами на рыбу, вставшую на перекате. Васек, упарившийся от духоты и весельной работы, с удовольствием сиганул в воду. Он поймал рубахой двух рыбин.
На поворотах реки встречались песчаные отмели. Здесь звероловы сделали заброд бреднем. На дне долбленки оказались несколько окуней, язь, уклейка, два судака и четыре щуки больше локтя длиной. Прошли еще раз по тому же месту и подняли не меньший улов.
– Во время лова рыбы не становись на бредень, – учил приметам Вожа, – от того рыба не ловится.
Из рыбы варили уху, пекли в угольях притушенного костра. На зиму звероловы рыбу солили и вялили. Ели и сырую рыбу, особенно в зимнее время, восполняя запасы необходимых для здоровья веществ. При цинге и общей слабости звероловы и переселенцы, поймав птицу, зверя или рыбину из-подо льда, разделывали добычу ножом и тут же принимались жевать жесткую, но спасительную пищу. Лучшее средство от хвори.
Несколько раз звероловы приставали к берегу. Вожа ходил проверять в лесу борти. С помощью веревок и приспособлений он поднимался по деревьям на высоту до семи-десяти саженей и, отмахиваясь от пчел, заглядывал в дупла. Смотрел, сколько меда натаскали крылатые сборщицы нектара.
Труднее всего забираться на высоченные гладкоствольные сосны. Выше по течению количество сосен увеличивалось, лиственный лес превращался в бор. Пчелы любили сосновые дупла. Тут почему-то меда частенько оказывалось больше, и медведи-сладкоежки тревожили реже.
Внизу толщина двухвековой сосны полтора-два обхвата. На них Вожа поднимался старинным русским способом, с помощью упругого каната толщиной в три пальца. Канат плели из тонких сыромятных ремней.
Бортник обхватывал сосну канатом, пропускал его через левое плечо, потом наискосок через спину к пояснице. Канат завязывался так, что сосна и бортник находились в одной петле, хотя между ними было достаточное пространство.
Бортник упирался ногами в ствол, тело его зависало под углом к земле. Канат снизу поддерживал тело на весу.
Чтобы подняться выше, бортник, руками взявшись за канат, резко притягивал тело к стволу и отпускал. Во время рывка сцепление каната с деревом ослабевало. Короткий миг бортник находился как бы в полете и успевал закинуть кольцо каната вверх на пол-аршина– аршин. Дальше он перебирал ногами и так постепенно поднимался.
При этом бортник, первый раз влезая на сосну, делал на стволе насечки для более удобного упора ног. Самый первый подъем был и самым опасным. Не приведи случай скользнуть стопе по гладкой поверхности ствола… Много народу поубивалось на бортном промысле. Чаще срывались случайные люди, промышляющие от случая к случаю. От бортника требовалась большая сила, ловкость и немалая смелость и уверенность при работе на высоте.
Промысел самый распространенный и древний на Руси. Тысячи людей удачливо промышляли медом. Сладкую добычу поставляли и в далекие страны. Но многие бортники исчезли в дремучих лесах.
С убавлением первородных лесов и диких пчел охотников за медом становилось все меньше, но в Диком поле и на Урале пчелы еще водились в достатке.
Почти у дупла Вожа завис, уперев ноги в ствол. Решил передохнуть.
– Васек, присматривайся. Освоишь дело – будешь с медом.