Глава 2
Ванька проснулся с первыми петухами. Рассвет едва брезжил. От истопленной печи обдавало жаром. Мать возилась с тестом, и в хате пахло хмелем.
Ванька вскочил, наскоро ополоснул лицо, выскочил на баз. Сегодня он отбывал с казаками-призывниками в Новочеркасск. Оттуда их повезут к месту, где стоял 10-й Донской полк. Казакам уже было известно, что полк квартировал в царстве Польском, в городе Замостье. Шандыбе это ровным счётом ничего не говорило. Где такой город, он и не представлял. Да чего голову забивать: куда надо, туда и привезут.
Хуторские казаки отправились в Вёшевскую, а из Вёшек их уезжало уже десятка два. Уезжали весело: мир посмотрят и себя покажут. А что служить предстоит, так казака этим не удивишь. Казачья доля - государю и отечеству верой и правдой службу исполнять. Так было всегда. Служил отец Ивана, служил дед, приказной десятник Донского полка. В бою под Таганрогом в Крымскую кампанию пал смертью храбрых прадед Шандыба. С того сражения земляки прижали в его курень жене, прабабке Ивана, Георгиевский крест и рассказ, как прадед лихо рубил врагов. За те его заслуги хуторское правление оказывало овдовевшей казачке подмогу...
Накануне отбытия на службу казаков-призывников урядник Пантелей строем ввёл их в старую церковь, построенную ещё при царе Петре Алексеевиче. Казаки-призывники вслед за священником повторили слова присяги, и урядник, поздравив их, сказал:
- Отныне вы присягнули служить на верность царю и Дону...
От реки тянулся осенний туман, расползаясь по улице. Отец вывел из стойла коня, провёл по его гладким бокам гребёнкой, проверил копыта. Вороной заржал призывно, ему откликнулись с соседнего база.
- Ты, сын, на службе за конём следи. Он за добро добром отплатит, в бою верным товарищем будет. Урядника Пантелея знаешь. Так его японец шрапнелью посёк. Кабы не конь, там бы в Гаоляне лежать остался. А конь вывез к своим...
Чуть погодя отец спросил:
- Мать пирожки в дорогу испекла?
- Кубыть так.
- Сала нехай завернёт да луку надёргает. В полку не балуй, смотри, к бутылю не пристрастись. Прознаю, со службы домой воротишься, у меня приговор скорый, вожжами отхожу. В нашем роду к винному зелью дуже охочих не водилось...
Выступили к полудню. Отец собственноручно оседлал Воронка, проверил подпругу. После чего вынес Пику. От времени её древко уподобилось кости.
- С энтой пикой дед твой и я службу несли.
Ванька вскочил в седло, мать принесла провизию и открыла ворота. Захар Мироныч повёл Иванова Воронка за уздцы, брат Мишка шёл, держась за стремя. За воротами Иван распрощался со всеми и рысью поскакал мимо Варькиного плетня к хуторскому плацу, где собирались новобранцы.
В Вёшенской их уже ждали. Из правления вышел урядник Пантелей. Крутанул ус, поправил фуражку.
- Ну, служивые, по коням!
Призывники вскочили в сёдла, выровнялись в строю. Урядник прикрикнул:
- Пики не заваливай!
На крыльце правления показались атаман и писарь, поздоровались.
Атаман заговорил:
- Служивые, хочу слово вам сказать. Там, в полку, помните, вы - донские казаки. Честь свою не роняйте. Случится война - недругу спину не кажите. Либо грудь в крестах, либо голода в кустах. Урядник Пантелей вас сопроводит до столицы Войска Донского славного города Новочеркасска. Он вам здесь на обучении дядькой был, как в вагоны погрузитесь, Пантелей в Вёшки возвернётся. А на месте примут вас отцы-командиры. Не доведи Бог, отпишут чего дурного, на станичном сходе ту писульку прочитаю, пусть сход вас судит...
Разобравшись по двое, вслед за походными бричками казаки тронулись в путь. Ехали, молчали. Каждый знал, что покидает станицу надолго. Оглядывались, и пока не скрылись из вида последние курени, желания разговаривать ни у кого не появлялось…
На развилке дорог - одна вела на Новочеркасск, другая на Миллерово - Ванька Шандыба вспомнил, как вёз полковника Краснова на станцию, усадил в вагон, сам заночевал у товарища...
О рыси перевели коней на шаг. Сёмка Стрыгин голосисто завёл:
По ком дева плачет,
По ком дева плачет...
И два десятка глоток дружно подхватили:
По ком слёзы льёт...
Шандыба Варьку голенастую вспомнил. Ну она-то по Ивану не заплачет и слёзы не будет лить. Однако Шандыбу это не слишком и взволновало. За время службы ещё не одну Варьку встретит. А возвернётся на хутор и коли Варьку ещё не засватают, попросит отца пойти за сватами, поклониться Кондрату...
Намедни проходила Варька мимо их куреня, в церковь к вечерне шла, так на Ваньку и взгляда не кинула. Шандыба хотел окликнуть её, да раздумал - чего до поры гутарить: ишь, заносится.
И снова вспомнил полковника, которого в Миллерово подвозил. Сказывали, на Восток уехал. Небось, до генерала уже выслужился. Ванька немыслимое придумал: вот бы воротился он, Шандыба, со службы на хутор с погонами полковника, грудь в орденах, как у того Краснова. Что хутором - всем вёшенским людом встречали бы. Сам станичный атаман перед ним вьюном вертелся бы. А он, Шандыба, мимо Варьки идёт, в её сторону не глядит...
Не успел Иван помечтать, насладиться несбыточным, как урядник команду подал:
- По-овод!
Качнулись пики, кони в рысь взяли. Зацокали копыта по высохшей земле, заклубилась пыль. Оглянулся Шандыба: уже не только Вёшек, но и Дона не видать.
* * *
В Новочеркасск прибыли верхнедонцы с Вёшенской, с хуторов: пополнение в 9-й и 10-й казачьи полки. Распределялись по вагонам, занимали наспех сколоченные дощатые нары. По сходням заводили в вагоны-пульманы коней, грузили тюки сена, брички на платформы, закладывали в ясли корма. Дневальные поругивались, осаживали неспокойных коней.
Шандыбе с вёшенцами достался хвостовой вагон.
- Братцы, - заметил Сёмка Стрыгин, - хучь бы не потеряли нас дорогой.
- Ничего, подберут! - ответили весело.
Вдоль состава, постукивая молоточком по колёсам, шагал осмотрщик, открывал крышки букс, оглядывал смазку.
Шандыба, стоя у распахнутых дверей вагона, спросил:
- А скажи, господин хороший, до самого Замостья нас повезут?
Осмотрщик оставил вопрос без ответа. Сёмка Стрыгин полюбопытствовал:
- Скоро тронемся?
- Когда время подойдёт, так и поедешь.
- Суровый ты человек, господин хороший, - заметил Шандыба.
Весь день казаки томились в теплушках. Только в полночь эшелону дали отправление.
Когда все уже спали, поезд сипло засвистал и медленно двинулся. Четверо суток, с долгими остановками на узловых станциях состав тащился до границ царства Польского. Днём казаки, толкаясь у распахнутых дверей вагонов, разглядывали сёла и деревеньки, городки и местечки и удивлялись:
- Глянь-кось, до чего велика земля расейская!
- И повсюду люд живёт!
- А хатки-то, хатки. И земля, братцы, не наша Донщина. Звона озимая чахлая, ровно чахоточная, одни остяки стоят.
- Оттого мужики на Дон и едут. Им бы власть, они нашу землю меж собой поделили бы, - переговаривались казаки. - Пущай попробуют, враз руки поотрубаем!
- Дон наш батюшка - вольный только для казаков, и земля наша паевая, мы за неё службу несём.
Сёмка Стрыгин Шандыбу слегка плечом толкнул:
- Слышь, Ванька, слух есть, ты на Варьку поглядываешь.
Парни засмеялись. Кто-то озорно выкрикнул:
- Варькин папаша ему женилку-то вырвет.
Иван поднёс кулак к Сёмкину носу:
- Ты это брось, ино твой собачий язык укорочу.
Не миновать бы драке, да кто-то воскликнул:
- Дивись, вон ветряк на бугре! Прямо как у нас на хуторе.
Мельница-ветрянка работала, медленно вращались огромные крылья, рядом с лобастым курганом мужики с телег мешки с зерном сгружали.
- Эх, братцы, - сказал рыжий казачок, - любил "первый осенний помол. Бывало, с ночи очередь занимали. На привозе нередко с иногородними схватывались: никто никому спуску не давал.
- И у нас на хуторе такой ветряк стоит.
- В наших Вёшках вальцовка. Какой хошь помол делали, а уж крупчатку на пироги лучше нашей мельницы, считай, по всему Дону не мололи.
Солнце на заход спустилось, приблизились сумерки. Шандыба шинель на нарах раскинул…
- Спать, односумы. Чую, завтра на месте будем.
- Да уж скорей бы, какой-никакой горячей баланды похлебать.
Казачки улеглись, захрапели. Бодрствовали только дневальные, вглядывались в темень, негромко переговаривались:
- Как бы к утру дождя не нагнало.
- Вечером заря горела.
- К непогоде. В дождь выгружаться одна морока.
- Может, минует.
Паровоз натужно пыхтел, выбрасывая клубы сизого дыма.
- Эк раскочегарил!
- Зловредные энти людишки, машинисты паровозные из депо. Отец сказывал, первые бунтовщики в пятом году были.
- Смутьянов нагайкой поучить не грех...
- Да, не мешает в науку плёткой побаловать, ума вогнать.
Дневальный скрутил цыгарку, затянулся.
- Угости-ка, Никола, табачком.
- А свой-то придерживаешь?
- В сумке, а она на нарах. Не хочу ребят тревожить.
Никола протянул кисет.
- У меня махра деручая. Не сыпь много, щепотки хватит.
- Да я чуть-чуть и возьму. Махра у тебя духмяная, что есть, то есть.
- Дед самолично лист режет, а чего ещё добавляет, не говорит.