- Словом, обезмужела наша Рязань! - Слово было корявым, неудачным, зато упало в полумрак палаты тяжело, как камень, враз погасив все улыбки, ибо было точным: ордынские налёты, а потом чёрный мор словно выкосили всё мужское население Рязанской земли. - Так что войны с Москвой не будет! Вглубь московских пределов мы не пойдём! Дай бог силы и разумения Лопасню удержать. - Он нахмурился и, чувствуя, как заливает лицо горячей волной прихлынувшая к щекам кровь, сел, упрямо вздёрнув подбородок.
Все молчали.
Олег ждал чего угодно - возражений, яростных споров, криков, может быть, даже насмешек над его молодой горячей неопытностью, но не такого тягучего молчания и полной тишины. Захотелось встать и убежать. Усилием воли он сдержался, только крепче вцепился в подлокотники кресла, словно черпая уверенность в теплом дереве, которое помнило прикосновения рук отца, деда, прадеда, прапрадеда...
Встал дворский Кореев.
- Письмо о твоём решении тысяцкому в Лопасню с гонцом послать или с боярином? - спросил он.
- С гонцом, - с трудом разлепил губы мальчик.
- Дозволь идти, готовить письмо... - произнёс Кореев и добавил, со значением выделив это слово, - князь.
От неожиданности, что так всё обернулось, Олег только кивнул. Получилось гордо и величественно.
Дворский вышел. Вслед за ним, кланяясь, потянулись к двери старшие дружинники. Олег дёрнулся было, чтобы встать, но наткнулся взглядом на дядьку, старого боярина Алексича. Тот едва заметно качал головой: сиди, мол.
Олег остался сидеть.
Затем один за другим палату стали покидать бояре. Седобородые, могучие, израненные в боях, многие служили ещё его деду, они кланялись и молча выходили, оставляя его, мальчишку, простоволосого, в обыденной льняной рубашке, на рязанском столе - князем!
Вечером Олег, Захлёбываясь и путаясь в словах, снова и снова пересказывал друзьям всё, что произошло в палате. Епишка слушал его с горящими глазами и требовал всё новых подробностей. Васята же быстро утратил интерес к рассказу и только изредка кивал, словно сам был свидетелем и участником дневного действа.
Вошёл дядька, старый Алексия, выпестовавший ещё князя Ивана, отца Олега. Мальчики встали.
Алексия тяжело сел на лавку, отдышался после подъёма по крутой лестнице в горницу и стал разглядывать Олега так, словно видел его впервые.
- Что глядишь, боярин? Я там что-то не так сказал?
- В том-то и дело, князь, что всё ты сказал так, как надо. Как и взрослому не каждому додуматься.
- Я как узнал, что вы без меня... что Милославский на княжеский стол сел и думу правит... у меня будто в глазах потемнело! Пришёл, сел, надо что-то говорить, а что - не знаю, - в который раз принялся повторять Олег. - Даже, не соображу, как я про жёнок с топорами вспомнил.
- Всё ты верно, по уму молвил. - Дядька устроился на лавке поудобнее. - Иван Иванович Московский, хоть и родной брат Симеону, нрав имеет тихий, воевать за Лопасню не станет. Приходилось мне в Москве бывать, и не раз. Москва, она ведь не за горами. Там чихнут - у нас здоровкаются. - Дядька задумался и некоторое время смотрел молча поверх голов мальчишек, словно вспоминая молодые годы и частые поездки в Залесье: в Москву, Владимир, Новгород. - Надо бы тебе, князь, грека, учёного полемиста, из Царьграда выписать, - неожиданно заключил он.
- Полемист - это кто? - спросил Васята.
- А вот приедет учёный грек, и узнаешь, кто такой полемист и с какой кашей его едят, - усмехнулся дядька.
- Полемист - это тот, кто спорить умеет, - сказал Епишка.
- Ты откуда знаешь?
- Читал, боярин.
- А ты, князь, читал?
Олег промолчал.
- Он всё больше про стратигов в книжках выискивает, - поспешил заступиться за друга Васята.
- А ты в это время мечом на бронном дворе машешь, - сказал с лёгким укором старый боярин. - Хотя не спорю, мечом владеть надобно и боярскому сыну, и боярину, и князю, а не только дружиннику.
Дядька опять помолчал и сказал как о решённом деле:
- Завтра же пошлю знающего человека за учёным греком. Велю такого сыскать, чтобы ещё и латынь знал. Латинские страны от нас хоть и далеко, зато Кафа под боком. По Дону спуститься, мимо Тмутаракани пройти - тут тебе и Сурож, и Кафа. Бывалые мужи говорят, в Кафе, в латинском монастыре, такие книги есть, что и в Царьграде не сыщешь.
- Вот бы почитать! - воскликнул Епишка.
- Выучишь язык - так почитаешь, почему не почитать. Вреда от знания никогда не было. - Дядька, кряхтя, поднялся, у двери оглянулся на Олега, склонил в поклоне тяжёлую седую голову и вышел.
- О господи! - дурашливо воскликнул Васята. - Мало нам своих учёных монахов, ещё и грека на нашу голову.
- Молчи! - внезапно рассердился Олег. - Не старайся ты казаться глупее, чем есть.
На следующий день уже весь Переяславль знал, что на думе Олег говорил как князь и проявил заботу о простых людях. Его и до того любили в народе: юный, пригожий, сирота. А теперь иначе чем "наш князь" и не называли. Наш - и всё тут. Ни имени, ни отчества...
Прихотливы пути народной любви. Приязнь рязанцев к князю Олегу сохранилась на века, вплоть до нынешнего времени, вопреки всему тому, что написали мудрые летописцы, а за ними вослед и историки, вопреки расхожим определениям "предатель" и "перевёртыш ".
Глава вторая
Осенью 1353 года проезжие купцы рассказывали, что у соседей, в Москве, князь Иван Иванович посадил наследника, трёхлетнего Дмитрия, на коня. Казалось, не бог весть какая новость: бывало, и двухлетних княжичей стригли и сажали на коней. Но по каким-то непонятным Олегу соображениям ближние бояре вдруг, словно сговорившись, принялись твердить: пришла пора Олегу ехать в Сарай за ярлыком, и так, мол, припозднился. И ярлык надлежало просить, ссылаясь на права отчины и дедины на великое рязанское княжение, не жалея серебра и подарков.
Истинным великим княжеским престолом на Руси с незапамятных времён считался киевский стол.
В середине двенадцатого века, при Святославе Всеволодовиче, этот высокий титул закрепился и за черниговскими князьями, благо ходили у них под рукой в огромном Черниговском государстве многие десятки больших и малых удельных князей. В числе их были прославленные русскими летописями и былинами Игорь Северский и Буй-Тур Всеволод Курский. И всё-таки черниговский великий князь оставался младшим по отношению к киевскому.
Юрий Долгорукий, всю жизнь стремившийся к заветному киевскому престолу и мимоходом создавший огромное Залесское государство, самозванством не тешился. Ни суздальский, ни владимирский столы он великими не считал. Правда, став великим князем киевским, как бы увёз этот титул на север. И только Всеволод Большое Гнездо прочно закрепил за владыками Залесского края титул великих, хотя они всё ещё считались подручными по отношению к киевскому князю, давно утратившему и силу, и власть в Залесье и на Новгородчине. Трудно сказать, кто раньше стал вслед за Всеволодом называть себя великим - рязанский или тверской князья, но уже двоюродный и родной деды Олега, Коротопол и Александр, в грамотах иначе чем "великие" не назывались. Но одно дело называться, а другое - получить ханский ярлык на великое княжение. Так что спора о необходимости совершить смертельно опасную поездку в Орду не возникло, если не считать слёз и просьб матери Олега.
Зато спорили до хрипоты и в думе, и в княжеском тереме, как ехать. Верхами ли через Дикое поле - путём быстрым, но полным опасностей - или же сплавляться по рекам - вначале по родной Оке, затем от Нижнего Новгорода вниз по Волге.
Наконец решили - по воде, тем паче что зарядили осенние дожди и по высокой воде вполне можно было добраться до Сарая прежде, чем встанут Ока и верхняя Волга.
Обратно же, если Бог даст удачу, можно было ехать и верхами по зимней степи, прикупив в Орде татарских коней, привычных к долгим пробежкам по снегу и приученных добывать себе корм из-под наста.
А ежели не даст Бог... Но о том думать не хотелось.
Ещё была свежа в памяти смерть Романа Рязанского, предка Олега, убиенного в Орде с необъяснимой жестокостью. Помнили и других русских князей, сложивших безвинно головы в Сарае, - кто под ударом кривой сабли нукера, кто удушенный шёлковым шнурком, кто забитый сапогами слуг по знаку всемогущего хана. Поимённо помнили и своих, рязанских, и Залесских, и далёких киевских, и черниговских.
Всё ж - единый корень!
Может быть, именно потому, что история поездок в Орду полнилась именами убиенных из-за неосторожного слова, Олег решил взять с собой не Васяту, несдержанного на язык, а Епишку, не по годам осмотрительного и спокойного.