Его сосед опять принялся поливать цветы, размеренно продвигаясь вдоль изгороди, и консул, без сожаления расставшись с деревом, на котором он увидел отвратительную чешую дохлой саранчи, последовал за ним по пятам.
- К вашему сведению, - сказал он, - я больше не пью, крышка.
- Скорей вам самому крышка, Фермин, - буркнул мистер Куинси с неудовольствием.
- Между прочим, я только что видел змею, - изрек консул.
Мистер Куинси кашлянул или хмыкнул, но не сказал ни слова.
- И меня осенила мысль... Понимаете, Куинси, мне всегда
Казалось, что в этом древнем предании про райский сад и все прочее сокрыт иной, более глубокий смысл вопреки распространенному взгляду. А вдруг Адам вовсе не был оттуда изгнан?
Понятно, я разумею изгнание не в обычном смысле этого слова...
- Старый садовод, подняв голову, пристально смотрел на него, но уперся взглядом куда-то ему в живот или, кажется, еще ниже. - Вдруг проклятие в том и состояло, - продолжал консул с увлечением, - что он вынужден был жить там и впредь, безусловно в одиночестве, страдающий, отверженный, богооставленный... А может статься, - присовокупил он, увлекаясь все больше,
- Адам был первым землевладельцем, и бог, решив провести земельную реформу, ну, вроде Карденаса - хихикс! - попросту вышвырнул его вон. Каково? Да-с - Консул хихикнул, чувствуя, однако, что по нынешним временам смешного тут мало. - Ведь в нашу эпоху всякому очевидно, - вы согласны со мной, Куинси? - что первородный грех мог совершить только земельный собственник...
Садовод едва заметно кивал, но это, по-видимому, не было знаком согласия; взор его, пристальный взор трезвого политика, все так же был устремлен куда-то пониже живота консула, и тут консул, опустив глаза, увидел, что брюки у него расстегнуты. Вот уж поистине непринужденность!
- Простите, j'adoube, - сказал он и, застегивая пуговицы, продолжал со смехом развивать свою мысль, почему-то ничуть не сконфуженный столь дерзким нарушением приличий. - Да, вот именно. Да... и тогда истинной подоплекой проклятия - я разумею под этим, что он принужден был бы и впредь жить в райском саду, - может статься, было тайное отвращение, которое он, бедняга, питал к этому саду. Ненавидел от начала времен, и все тут! А отец небесный пронюхал о том...
- Кажется, я видел тут совсем недавно вашу жену, или мне померещилось?- сдержанно спросил мистер Куинси.
- ... И не мудрено! Ведь это же ад кромешный! Подумать только, какое засилье скорпионов, и муравьев, и всякой прочей нечисти приходилось ему терпеть. Что такое? - прервал себя консул после того, как сосед повторил свой вопрос. - Вы видели ее в саду? Да. То бишь, нет. А вы откуда знаете? Нет, она еще спит, сколько мне...
- Она ведь довольно долго отсутствовала? - осторожно спросил сосед и, вытянув шею, поглядел на дом консула. - А что, брат ваш еще здесь?
- Брат? Ага, это вы про Хью... Нет, он сейчас в Мехико.
- Сдается мне, скоро вы убедитесь, что он уже вернулся. Консул тоже поглядел на свой дом.
- Ик, - произнес он отрывисто, с недобрым предчувствием.
- Сдается мне, он ушел вместе с вашей женой, - добавил садовод.
- Кис-кис-лукавый лис-подколодная змеюшка-злодей-котофей... - Консул завидел кота мистера Куинси и сразу позабыл про его хозяина, едва серый медлительный зверь выскользнул из циний, волоча по земле пушистый хвост; наклонясь, консул похлопал себя по колену: -... гроза крыс-мой Парис-кис-кис-мой Улисс-кис-кис. - И кот сразу, узнав друга, радостно мяукнул, пролез сквозь изгородь и с мурлыканьем стал тереться о ноги консула. - Ты мой Кисотанкатль. - Консул выпрямился. Посвистал, издав две короткие трели, и кот насторожил уши. - Думает, что я дерево и на мне сидит птичка, - добавил он.
- Оно и не удивительно, - заметил мистер Куинси, наполняя лейку из крана.
- Эти домашние животные несъедобны, их держат лишь для забавы, для потехи или из прихоти, а?.., так говорил Уильям Блэкстоун - вы, конечно, о нем слышали!.. - Консул, присев на корточки, обращался то ли к коту, то ли к садоводу, который прервал свое занятие и закуривал сигарету. - А может, это говорил какой-то другой Уильям Блэкстоун? - Теперь он адресовался прямо к мистеру Куинси, хотя тот не обращал на него ни малейшего внимания. - Этот малый всегда мне был по душе. Кажется, именно Уильям Блэкстоун. Или Абрахам... Но, так или иначе, он в свое время высадился на месте будущего, как бишь его... ну да ладно... одним словом, где-то в Массачусетсе. И жил себе поживал среди индейцев. А вскорости на другом берегу реки поселились пуритане. Они заманили его к себе, уверяли, видите ли, что в ихней стороне климат здоровее. Ох, что за народ все эти умники, - сказал он коту, - старину Уильяма они не устраивали, нет-с, не устраивали, он взял да и вернулся назад к индейцам. Но пуритане, будьте спокойны, Куинси, его выследили. И тогда он скрылся совсем - сбежал бог весть куда...
Так-то, котик. - Он ткнул себя пальцем в грудь, и кот, фыркая, выгнув спину, с достоинством отошел прочь. - Вот они теперь где, индейцы, вот здесь.
- Это точно, - сказал мистер Куиси негромко, но грубовато, как ворчливый старый солдат, - заодно со всякими змеями, да рыжими слонами, да тиграми и всей несусветной чушью, какую вы тут несли. почерпнутой ради такого случая из того же источника, что и его гениальность, и любовь к кошкам, решимости, которая иссякла так же внезапно, как нахлынула, - гений хранит сам себя.
Где-то в отдалении на башне били часы; консул стоял недвижимо. "Ах, Ивонна, ужель я забыл тебя так скоро, в этот заветный день?" Девятнадцатый удар, двадцатый, двадцать первый. Часы у него на руке показывали без четверти одиннадцать. Но башенные часы продолжали бить: грянули еще два удара, дна безысходных, жалобных стенания: "Бам, бом" - и гулкая дрожь. А потом пустота огласилась ропотом: "Alas! Увы!" Но в действительности это означало - "Крылья".
- А куда подевался ваш друг- как бишь его, я все забываю - ну, в общем, тот француз? - спросил между тем мистер Куинси.
- Ляруэль? - Голос консула был едва слышен, словно доносился издалека. Голова у него кружилась; в изнеможении он зажмурил глаза и схватился за изгородь, чтобы не упасть. Слова мистера Куинси стучали у него в голове
Консул засмеялся глухим, безрадостным смехом, сознавая в глубине души, что потешается над благородным и великодушным человеком, своим бывшим другом, сознавая также всю пустоту и ничтожность того удовольствия, которое доставлял ему этот спектакль.
- Не подлинные индейцы... И когда я сказал "здесь", это вовсе не значило "в саду": вот здесь, внутри. - Он снова ткнул себя в грудь. - Да, за порогом сознания, очень просто. Гений, если воспользоваться излюбленным моим изречением, - добавил он, выпрямился, поправил галстук и (сразу же забыв о галстуке) выпятил грудь, словно хотел быть достойным решимости,- или кто-то действительно стучал в дверь, - вот стук смолк и возобновился, стал еще громче. Старина Де Куинси; стук в дверь в "Макбете". Тук, тук, тук: кто там? Кот. Какой кот? Котострофа. Котострофизия. А, это ты, мой котик, мой Попокотяпетль? Не подождешь ли немножко, всего одну вечность, а мы с Жаком пока досмотрим кошмарный сон? Котловина - кот и лавина. На сердце кошки скребут... Это следовало предвидеть, вот они, последние мгновения, когда душа отлетает от тела и попадает в когти диавольские, а ночь пуста - подобно тому как другой, настоящий Де Куинси (а у этого адский нюх на спиртное, подумал он, открывая глаза и видя, что садовод смотрит прямо на спрятанную бутылку) представил себе убийство Дункана и других, отрешенных от всего, повергнувших себя в глубочайшее бесчувствие, чуждое всякой земной страсти... Но куда подевался Куинси? И кто это, боже правый, идет к нему на выручку, скрывая лицо за утренней газетой, через лужайку, где все шланги словно по волшебству перестали шипеть и плеваться, кто, как не доктор Гусман?