5
Султан разбил свои громадные шатры в дачном урочище за Кривой балкой, где шелесты тростников напевали ему о приволье степей.
Мышецкого наряжала сама Алиса: снова был расправлен блестящий мундир камер-юнкера, белые штаны в обтяжку, шпага и треуголка. Бухарскую звезду обычно Сергей Яковлевич не нашивал (ибо ее носил на шутовском наряде и клоун Дуров), но сегодня он и Бухарскую звезду нацепил на себя…
– Перчатки! – Мышецкий проверил их белизну и сложил в шляпу. – Говорят, султан Самсырбай бывал в Париже, – сказал он. – А посему я так и придирчив сегодня…
Сергей Яковлевич поцеловал жену в чистенький лобик и спустился к лошадям. За городом пошли незнакомые еще места, из веселеньких рощиц выглядывали светлые дачки. Кучер из уренских старожилов называл хозяев. К удивлению Мышецкого, большинство этих усадеб принадлежало чиновникам его канцелярии.
– С чего бы это? – задумался князь.
И хорошо ответил кучер:
– Не на те казак пье, шо е, а на те, що буде!
Из-за поворота выскочили на лошадях молодые киргизы в богатых халатах и, окружив коляску, с гиканьем поскакали рядом, скаля желтые крупные зубы; каждый зуб – в ноготь. Местность заметно облысела, и за Кривой балкой открылся в низинке шатер султана, плещущий зелеными шелками.
Едва вице-губернатор выбрался из коляски, как его сразу окружили старики джетаки – волостные старшины. Сергей Яковлевич догадался, что здесь, при ставке султана, они живут на положении рабов-прихлебателей, и щедро раскрыл перед ними кошелек, не забыв оделить каждого джетака.
Из ста рублей, взятых из дому на сегодня, заметно поубавилось.
– Салом алейком! – восклицали джетаки, весьма довольные, и, подхватив Мышецкого за локотки, поволокли в сторону султанской юрты; князь только успевал перебирать ногами…
Внутри шатра, наполненного сумрачным прохладным сиянием, было пестро от обилия ковров, пахло кумысом и чем-то сильно прокисшим. Камышовый остов юрты был сусально вызолочен, а на цепях сидели два здоровенных беркута, скрипели клювами и вращали глазами, налитыми злобной кровью.
Самсырбай-омбу оказался тучным пожилым человеком с противной бороденкой в два-три волоса. На маленькие грязные пальцы его были надеты золотые наперстки, голову покрывала узорчатая "аракчина" (тюбетейка). На жирных плечах султана лежали, покоробленные от пота, армейские погоны пехотного прапорщика.
Глянул султан на гостя своими узенькими щелочками, спросил весело:
– Чем сашку чистишь? Блестит здорово?
Мышецкий чуть-чуть подвытянул шпагу из ножен – объяснил, чем ее следует чистить, чтобы она была как новенькая. Султан потрогал на нем пуговицы, потеребил шитье мундира, причмокнул губами:
– Ну, садись, тюра. А то мы есть хотим. Тебя ждали… Чего раньше не ехал? Я давно проснулся.
– Сиятельный султан, – ответил Мышецкий с поклоном, – вы бы только знали, как я вас ждал!
Сергей Яковлевич сел, как и все, скрестив под собой ноги в белых штанах (пропали штаны, решил он сразу).
Сбоку к нему подскочил молодой киргиз и показал серебряную вилку.
– Вилка, – сказал он, широко улыбаясь.
Султан обратился к Мышецкому почти небрежно:
– А ты дай ему, тюра!
Мышецкий снова раскрыл кошелек и дал. Тогда перед глазами князя сверкнула ложка.
– Ложка! – сказал киргиз, улыбаясь еще шире.
– Дай, – снова велел султан, и Мышецкий снова дал.
– Ножик, – объявил киргиз, растаяв в улыбке.
Мышецкий кашлянул и защелкнул кошелек.
– Благодарю вас, – сказал он.
Султанский прихвостень перестал улыбаться и отошел в сторону, встав под беркутами.
– Сиятельный султан, – начал Сергей Яковлевич, – настоятельная необходимость вызвала нашу встречу, и вопросы, кои собираюсь я предложить вам, не терпят отлагательства…
Самсырбай хлопнул в ладоши, и между ним и Мышецким поставили широкое блюдо с бараньими почками. Острым кривым ножом султан быстро кромсал почки на мелкие части.
Мышецкий поправил пенсне и заговорил с настойчивостью:
– Мне стало известно, что казенные земли ваше сиятельство соизволило продать подданным другой державы. Я не посмел бы возражать, знай я, что земли отданы вами бедным киргизам: они истинные хозяева степей. Но вы этого не сделали…
– Погоди, тюра, – остановил его султан. – Каурдак кушать будем, говорить потом будем. Прости, тюра, я руками подам. Бешбармак – гостю почетному!
Он руками накидал обрезки почек на тарелку и протянул ее Мышецкому. Было неприятно, но вице-губернатор стал есть.
На время рот ему заткнули.
– Спасибо, сиятельный султан, – снова начал Сергей Яковлевич, отодвигая пустую тарелку. – Итак, вы запродали земли представителям иностранной державы, которые…
Самсырбай кликнул джетаков, чтобы те приблизились.
– Они жиру хотят, – сказал султан.
Мышецкий не понял, и Самсырбай объяснил, как надо оказать почет этим старцам, чтобы они не обиделись на гостя. Делать нечего, Сергей Яковлевич собрал с тарелки жир на ладони и вытянул их перед собой.
– Так? – спросил он.
– Так, так, тюра! – закивал Самсырбай.
Почтенные старцы наклонились и, как собаки, облизали руки Мышецкого; при этом они благодарили его:
– Джаксы булата, тюра, теир джалгасен!..
Самсырбай сказал:
– Теперь ты дай им!
Сергей Яковлевич, начиная злиться, снова раскрыл кошелек. Решил быть напористым.
– Султан, – сказал он, уже без титула, – я вас еще раз спрашиваю: по какому праву вы продали землю подданным германской империи? Эта земля не только ваша…
– Киргиза земля, – ответил султан, деликатно рыгая в сторонку. – Аллах дал… царь Михаил дал… Он добрый был! Грамота есть…
– Земля числится казенной. Вы владеете ею лишь по праву стародавнего обычая. Мне известны все ваши банковские операции, и, к сожалению, я…
– Не спеши, тюра, – поднял руку султан, сверкая золотыми наперстками.
Прямо напротив вице-губернатора уселся дряхлый старец с длинной, как ружье, балалайкой в руках и гнуснейшим голосом затянул песню.
– Слушай, – сказал султан. – Он тебя хвалит. Самый мудрый ты, самый смелый в нашей степи… Слушай, хорошо поет!
Ну, что тут делать? Мышецкий решил подождать, но певец не унимался. Казалось, никогда не кончится его песня – длинная и тягучая, как осенняя верста.
Когда же он всхлипнул и замолк, Самсырбай сказал:
– Дай ему! Окажи честь…
Сергей Яковлевич взял кошелек и швырнул его в певца.
– Возьмите! – крикнул он. – И не приставайте. У меня более ничего нету…
Ему стало худо от бешенства. Ублюдок в золотых наперстках с погонами прапорщика на плечах дурачит его здесь, как мальчишку. Доколе же терпеть?
Мышецкий встал.
– Хватит, – заявил он. – Я закрыл уже перечисление денег по вашему счету, султан… Мне нужно говорить с вами по делу! По важному делу…
Глаза-щелочки Самсырбая совсем закрылись. Живот его вдруг заходил ходуном под заляпанным жиром халатом, и султан издал первое сладчайшее храпение.
– Погодите спать! – крикнул Мышецкий.
Но зевнул один джетак, за ним другой, третий…
Свита султана тоже погружалась в сон.
Мышецкий сложил на груди руки и остался стоять посреди шатра – в тишине, прерываемой нарочитым храпением.
– Хорошо, – сказал он, – я могу подождать…
Он постоял так минуты три, потом наклонился и подергал султана Самсырбея за погон прапорщика:
– Эй, шут гороховый!
Самсырбай чмокнул губами, и Мышецкий продолжал:
– Можешь спать и дальше, но слушай, что я тебе говорить буду… Ты спи и – слушай!
Один глаз султана слегка приоткрылся – узенький зрачок его был заострен во внимании.
– Русский переселенец, – говорил Мышецкий, – получает на новом месте по пятнадцать десятин земли. Я расселю их здесь, на этой земле… Слышишь? И посмей только сопротивляться! Я хорошо знаю закон, и ты испытаешь на себе всю его силу. Твои спекуляции выплывут наверх. Царь выслушает меня, ибо в России я такой же султан, как и ты. В тюрьме плохо, султан. И там дают пить не кумыс, а – воду…
Сергею Яковлевичу стало даже смешно. Он присел на корточки и продолжал, глядя в лоснящееся от жира лицо Самсырбая:
– Я отберу у тебя озеро Байкуль, где ты охотишься за зайцами со своими стервятниками. Я загоняю тебя по степи, и ты сам превратишься в зайца. Я все это смогу, потому что на моей стороне знание закона и правота, а на твоей – только жадность и хитрость…
Он поднялся и натянул треуголку:
– Можешь спать. Но ты все слышал! Я буду ждать только три дня. А потом поступлю так, как мне заблагорассудится. Прощайте, господин… прапорщик!
На въезде в город ему вдруг сделалось нестерпимо стыдно от того, что он разодет как петух, и Мышецкий забился в глубину возка, надвинув треуголку поглубже. Пикейные штаны были неисправимо засалены, а грязные перчатки он забросил в канаву.
В ушах противно заклеился первый вопрос султана: "Чем сашку чистишь? Блестит здурово?.."
Однако возле особняка Монахтиной вице-губернатор решительно остановил лошадей. И под лучистым взглядом Конкордии Ивановны ему стало немного легче.
– Передайте преосвященному, – сказал князь, – что я согласен без колебаний. Пусть он поскорее откроет передо мной монастырские закрома, и озеро Байкуль сразу станет его озером!..