– Да будет известно вам, Сергей Яковлевич, что Уренская губерния, вверенная вам русским правительством, уже распродается по кускам за границу…
– Как вы сказали? – вытянулся Мышецкий.
– По кускам, – повторил Атрыганьев. – Самым жирным и сочным. Вот увидите сами, что лучшие наделы будут нарезаны под немца – этого извечного врага русскому человеку, этого извечного пожирателя русского хлеба!
Сергей Яковлевич помедлил:
– Не шантаж ли это?
Атрыганьев возмущенно вскочил, с грохотом отодвинул от себя кресло, забегал по комнате.
– Немецкая экспансия, – выкрикнул он, – стремительно движется на восток! Остзейские провинции и Польшу уже нельзя считать русскими. Вот вам: Крым, Херсонщина, Малороссия и Поволжье (самые плодоносные земли) – уже под пятой немецкого колониста. Теперь не нужно кровавых битв, ежели Россия стала такой непроходимой дурой, что сама покорно ложится под немца!
Мышецкий сидел – как в воду опущенный. Обидно, что возразить черносотенцу было нечем. Земельные спекуляции – при земельном же голоде – давно уже вышли из провинциальных масштабов и перешли в масштабы международные.
Немецкий хуторянин сосет украинский чернозем, кормит хлебом кайзеровского солдата, а нищего русского мужика сгоняют с родных наделов и посылают искать новую землю у черта на куличках!
"Что ответить? – раздумывал Мышецкий. – А ответить надобно, но так, чтобы господин предводитель не счел меня своим союзником…"
– Отчасти вы правы, – согласился он. – Но это, Борис Николаевич, вынужденная необходимость. Правительство идет на сдачу земель в аренду, чтобы укрепить свои финансы. Мало того, колонист привозит технику, а у нас – соха! Колонист укрепляет землю фосфатами, а у нас – г…! Не только немецкий, но и французский капитал настойчиво вторгаются в российскую бухгалтерию…
Атрыганьев молчал, и Мышецкий аккуратно положил его на ноготь, чтобы с удовольствием прищелкнуть:
– Вот вы, Борис Николаевич, ратуете против засилия иностранного капитала. Однако не вы ли запродали свою стекольную фабричку и стали скупать бельгийские акции? Песок, лес, абразивы – русские… Если уж быть патриотом, так надо быть им до конца. Так, по-моему?
Предводитель, к удивлению князя, остался непоколебим:
– Но франко-русский союз поддержан свыше, его величеством. А я, как истинно верноподданный, поддерживаю его снизу, от самого пенька!
– Боюсь, – ответил Мышецкий, – что "от самого пенька" скоро не останется леса в губернии.
– Но зеркальное стекло – признак культуры!
– Ах, кому это нужно в России разглядывать по утрам свою рожу с похмелья? Бросьте, Борис Николаевич, никто вам не поверит…
Атрыганьев смотрел на него почти с презрением:
– Вы так не говорили бы, князь, если бы знали, на какие деньги скупают немцы наши земли.
Мышецкий пожал плечами: мол, не знаю.
– Бюджет министерства колоний германской империи, – резко договорил предводитель, – отныне планируется следующим образом: Камерун – земля Гереро – Кьяо-Чжау – Новая Гвинея – и… Россия, князь!
– Да, я слышал об этом, Борис Николаевич…
Можно было презирать главаря "уренских патриотов", но нельзя было не согласиться с ним в этом вопросе.
С раздвоенными чувствами Мышецкий покинул дом предводителя и направил свой гнев противу… Он и сам не знал, кто виноват в этом, а потому накинулся на первого, кто ему подвернулся.
Этим первым был Такжин Гаврило Эрастович, состоящий при казенной палате.
– Вы что? Опять шахер-махеры?.. Почему я узнаю об этом со стороны? Немцы хватают зймли вдоль полотна железной дороги, которая еще не отстроена… А куда же пристегнуть мне мужика с его пятнадцатью десятинками?
Такжин оторопел под этим натиском:
– Ваше… ваше… При чем здесь мы?
– Так кто же там барышничает?
– Ваше сиятельство, – вступился пьяненький, как всегда, Огурцов, – денежки-то – тю-тю! Плакали…
– Чушь! Я сегодня же буду телеграфировать в министерство, чтобы приостановить банковские операции.
– Не торопитесь, князь, – осмелел Огурцов. – На этот раз денежки только текут через банк, но… мимо банка!
– Коим образом?
– Шито-крыто, в мешке запродано, в темноте плачено. Прямо в карман нашему султану, из банка и – в степь!
– Значит – в орду?
– Султану, князь, султану.
– Вы имеете в виду… – начал было Мышецкий.
– Да, да, – подтвердил Таюкин, – на этот раз колонисты обошли министерство и ведут дела прямо с омбу-Самсырбаем!
"Проклятый жандарм, – выругался в душе Сергей Яковлевич. – Что же он не сказал мне прямо?…"
Князь задумался: итак, земли казенные, но принадлежат орде, – с другой стороны, земли эти киргизские, но принадлежат казне. "Кто же хозяин?"
– Мутная вода, – сказал Мышецкий, – до чего же мутная… Все в ней ловят!
И тут же решил про себя: "Ну, я тоже не в поленнице дров найденный, я тоже что-нибудь да выловлю…"
6
Повсюду творилось что-то ужасное. Неразбериха – черт ногу сломает. С каждым днем открывались все новые язвы и червоточины в управлении. Словно гнилое сукно, подсунутое ворами, все трещало вокруг.
Мышецкий понял свою наивную тщету в день приезда, когда осматривал губернские учреждения. Крохобор Сютаев, своровавший шматок сала, уже не представлялся ему опасным, – по степям и по банкам сидели такие зубры, что куда там смотрителю богадельни!
"Боже, если бы только клопы да гнилые нары… И сенатор Мясоедов тоже хорош гусь: ревизия не вскрыла и сотой доли загнивания в губернии!"
Вскоре чья-то заботливая рука, в злорадном предвкушении, подкинула ему на стол недавний номер журнальчика "Дело и потеха". Сергей Яковлевич нашел его на своем столе и долго листал страницы, совершенно не понимая, с какой целью он оказался в его кабинете.
И только перелистав журнал до конца, понял.
– Свиньи! – сказал он с ненавистью. – Хорьки несчастные, и отомстить-то не смогли как следует!..
В журнале была приведена карикатура: Мышецкий со шваброй в руках склонился над круглой дырой ватерклозета. Автор карикатуры не знал его в лицо, но такая деталь, как пенсне, была ему известна. Под картинкой были оттиснуты стишки не без яда:
Князь М – и через "ватер"
вызволяет Русь недужную -
чистит нужник губернатор:
место-то ведь – нужное!
Вот пример администрации -
начинай с ассенизации.
И подпись: "Золотарь в отставке" (попробуй придерись).
Да, действительно, так было: он указывал на мерзостное состояние общественных уборных, но… Разве же думал, что благие стремления к чистоте приведут его к позору на всю читающую Россию?
В бешенстве рванул журнал наискось, тряс колокольчиком до тех пор, пока не влетел в кабинет Огурцов:
– Кто прислал мне эту… гадость?
– Не знаю, ваше сиятельство. – Огурцов посмотрел на разбросанные по полу клочья бумаги. – Я даже не выходил…
– Все вы одним миром мазаны.
Секретарь канцелярии, как прибитая собака, затыкался в двери. А в спину ему новое:
– Стойте! Где сейчас находится султан Самсырбай?
– В степи, ваше сиятельство.
– Это понятно, но – где в степи?
– Этого никто не знает, ваше сиятельство…
– Послать сейчас же казаков линейного батальона. Пусть разыщут этого сиятельного жулика, чтобы он незамедлительно прибыл ко мне для переговоров!
– Будет исполнено, ваше сиятельство.
– Стойте! Что вы тычетесь в двери? Я еще не закончил…
– Слушаю, ваше сиятельство.
– Поговорите по телефону с губернским банком и узнайте, на какую сумму имеются перечисления из министерства германских колоний на имя омбу-Самсырбая!
– Я мигом, ваше сиятельство…
Остался один и пробарабанил пальцами по краю стола: тра-та-та, тра-та-та! "Что бы еще сделать?"
Вызвал статистика:
– Скоро погонят скот со степи… Сколько бьют скота на "салганах" в среднем за сутки?
– Вагонов с десять, ваше сиятельство.
– Это, выходит, голов до пятисот? А кровь, а отходы?
– В реку, ваше сиятельство… Сомы кровищи нажрутся – во такие под берегом засыпают!
– В Астрахани – тузлук, а в нашем Уренске – бойни… Вот источник всей заразы… Мы еще спрашиваем, откуда холера берется?
Огурцов вскоре вернулся и доложил, что директор банка желает лично переговорить с вице-губернатором. Мышецкий приложил к уху микрофон, прокричал в трубу, укрепленную на стене:
– Счет на султана из орды… Во сколько?
– Сто двадцать восемь тысяч, – ответили ему.
– Где находятся деньги – у вас, в банке, или уже отправлены в степь?
В ответ раздался другой голос:
– Сергей Яковлевич, это я… День добрый!
– Чиколини? Что вы там делаете?
Полицмейстер таинственно приглушил голос.
– В банке не все спокойно, – ответил он. – Будет лучше, если вы подъедете сюда сами. Только, пожалуйста, остановите лошадей на Хилковской и заходите в банк со двора, чтобы не привлекать внимания…
Мышецкий быстро сбежал по лестнице.
– Нет, – сказал он, – я положительно схожу с ума!
Однако с ума он не сошел, а сделал все так, как велел ему Чиколини: оставил лошадей за квартал до банка и проник в помещение с заднего двора. Его встретили испуганные лица финансовых чиновников. Бруно Иванович ползал по комнатам банка, измеряя половицы рулеткой. Двое дюжих городовых передвигали железные шкафы.
– Что тут происходит? – спросил Мышецкий.
– Не тревожьтесь, Сергей Яковлевич, не миновала и нас чаша сия… Служащие подозревают, что под банком ведется подкоп…
– Этого еще не хватало! Может, осмотреть подвалы в округе…