А Любава между тем сетовала про себя, что судьба несправедливо поступила с ней. Вот встретила она красивого молодца, княжеского гридня, судя по одежде и оружию. Но что толку! Кому нужна она, внучка смерда? Ждан завтра утром встанет, оседлает коня - только снег вихрем взовьётся за ним! Разве вернётся он когда-нибудь к этой бедной хатке, где из каждого угла глядит только нищета? Разве нужна ему холопка, у которой ни поля, ни леса, ни коня, ни коровы, а одни лишь руки, чтобы работать на тиуна, боярина или князя? А Ждан такой красивый, и какой у него мягкий, добрый взгляд! Боже, почему ты так несправедлив ко мне?
Любава опустила глаза и взялась за ложку. Она была голодна, но не решалась протянуть руку, чтобы взять кусочек сала или колбасы. Ела свой чёрствый хлеб и борщ с запахом бурака.
Наблюдательный Самуил хмыкнул в бороду.
- Э-э, голубонька, так не годится! Дала бы нам горяченького, что сама ешь, а нам, вишь, оставила сало и колбасу, которые, как и мы, на морозе закоченели. Так не пойдёт! Выручай, бери колбаски и сальца, а мы погреемся борщочком.
Все засмеялись, и за столом сразу возник дух доброжелательности и непринуждённости, что сближает незнакомых людей, делает их искренними, открытыми навстречу друг другу, и приветливыми. За едой и разговорами время шло быстро. Самуил и Ждан узнали, что дед Живосил всю жизнь сапожничал, своей земли не имел, а вот сапоги и женские черевички шил неплохие. Но с годами острота зрения уходила, работал-то при лучине, а потому уменьшались и заработки. Ему перестали заказывать новую обувь, только ближайшие соседи, по старой памяти, приносили какие-то стоптанные башмаки, чтобы залатал дырку или подбил подмётку. А разве это заработок?.. Если бы живы были сын с невесткой, как-нибудь выкручивались бы, но налетели половцы - сына убили, невестку забрали… Как тут выкрутишься? А нужно и прокормиться, и одеться, и внучке ожерелье да подвески купить, а то вон уже какая девица выросла!.. А ещё ж нужно и княжеское платить, и десятину на церковь дать, и боярину, и посаднику, и тиуну… А где взять?
- Да, нелегка у тебя, дед, жизнь, - согласился Самуил.
Беседа затянулась допоздна. Лишь когда пропели первые петухи, легли спать. Мужчины на полу, Любава - на печи.
Проснулся Ждан от приглушенного разговора в сенях. Стал прислушиваться. Чей-то грубый голос сердито бубнил:
- Мне надоело ждать, Живосил! Или отдашь долг ныне, или пусть девка отработает!
- Будь человеком, Карпило! - просил Живосил. - Отдам! Всё что должон, отдам! А пока возьми то, что имею…
Незнакомый Карпило, слыхать, разгневался ещё больше, голос его загремел:
- Что ты мне тычешь, старый хрыч, какую-то несчастную ногату! Так тебе и до смерти не расплатиться!.. Говорю тебе - пускай внучка отработает… Сколько ещё ей сидеть у тебя на шее? У неё и харчи будут, а у тебя долга не станет…
- Не быть по-твоему, Карпило! Не пущу внучку!
- А я и спрашивать не стану! Потяну силой - и всё тут!
Из сеней донёсся шум борьбы, что-то с грохотом упало, потом раздался девичий крик:
- Ой, дедуся!..
Ждан вскочил с постели.
- Дядька Самуил, вставай! Несчастье с Любавой! Быстрей!
Надев сапоги, сорвал с колышка меч и, как был - раздетый, простоволосый - кинулся из хаты.
Дверь из сеней распахнута настежь. В сенях - никого. Голоса слышатся у самых ворот. Ждан стремглав выскочил во двор.
Утро выдалось тихое, солнечное, и только высокие сугробы пушистого снега напоминали о том, что недавно здесь бушевала метель.
У ворот возились четверо. Двое, одетые в бараньи кожухи тянули за руки Любаву, которая изо всех сил упиралась ногами в сугроб, а дед Живосил тормошил одного из них за рукав и охрипшим голосом умолял:
- Карпило, не трогай дивчину! Оставь! Ибо грех на тебе будет! На твоих детях отольются наши слезы!
- Иди прочь! Отцепись! - отмахнулся тот свободной рукой.
- Карпило!..
- Прочь, говорю, старый хрыч! - разозлился Карпило и кулачищем толкнул старика в грудь.
Живосил пошатнулся и упал в снег.
Ждан перескочил через сугроб и выхватил меч.
- Остановитесь, мерзавцы! Оставьте дивчину!
И Карпило, и его помощник, молодой парень, выпустили из рук Любаву, отшатнулись. Жирное лицо Карпила побагровело, глаза от гнева и удивления полезли на лоб.
- Ты кто такой? Как смеешь руку поднять на княжего тиуна?! Да я тебя… Да я…
Он задыхался от ярости. Рука шарила по боку, нащупывая рукоять меча. Его подручный отступил к калитке.
Но тут на помощь Ждану подбежал Самуил.
- Погоди, тиун, успокойся! Не горячись! Не тронь меч!.. Почто тянешь девицу, как собаку? Почто ударил старого? Чем он пред тобою провинился?
Карпило выпрямился. Невысокого роста, дебелый, с толстой шеей, он походил на бугая. Ноги расставил, голову нагнул - таращится исподлобья.
- Кто вы такие, чтоб я перед вами ответ держал? Тати, разбойники с большой дороги! Да я немедля прикажу вас в яму бросить! В колодки забить! В железные путы заковать! К князю притащу на суд, а то и сам… вот этими руками… Ну, ответ держи, кто такие?
Самуил подошёл ближе, вытащил из-за пазухи плотный пергаментный свиток с восковой печатью князя, что скрепляла тонкий шёлковый шнурок, и ткнул Карпилу под нос.
- Гляди, тиун! Узнаешь печать князя Владимира?
Карпило, оторопев, заморгал глазами.
А Самуил продолжал:
- Узнал… Вот и хорошо!.. А теперь слушай: ты не тронешь этих людей - ни деда Живосила, ни Любаву - и пальцем! Ни сегодня, ни завтра, ни когда-либо!
Карпило ещё не знал, кто перед ним, но понял, что препираться опасно - у незнакомцев письма с княжескими печатями! А таких - лучше не трогать! Он виновато пожал плечами, пробормотал:
- Понял… Как не понять… А я что? Разве зла хотел этой девице? Я же - как лучше!.. По справедливости… По русской правде…
- По русской правде… - передразнил его Самуил. - Где же тут правда? Ею и не пахнет! Князь Ярослав, когда давал нам русскую правду, то велел жить по правде сердца, по совести, а ты… Вот теперь иди и запомни, что мы тебе тут сказали: не смей и пальцем тронуть ни Живосила, ни Любаву! А долг его я тебе заплачу, как только в следующий раз навещу Глебов. Меня Самуилом зовут, чтобы и ты знал…
Тиун глянул угрюмо, поглубже натянул шапку и молча поплёлся со двора. Пахолок подался за ним.
Дед Живосил прослезился.
- Спаси вас Бог, люди добрые! Защитили нас с Любавой! Карпило - не человек, а зверь: сгноил бы меня в яме, а Любаву… Страшно подумать, что стало бы с нею, если б попала в руки этого убивца! Да берегут вас боги!
А Любава стояла рядом испуганная, бледная, и большими тёмными, как ночь, заплаканными глазами благодарно смотрела на Ждана, и её пухлые дрожащие губы тихо шептали одно только слово:
- Жданко… Жданко…